— Идемте же, — сказала она. — Я бы вправду предпочла доставить его лично.

Она вскинула Гонтурана, и Талат прянул вперед, а йериги и фолстца развернулись вокруг нее веером. И первый северянин, отведавший зубов войска Аэрин, пал перед предводительницей собак, второго обезглавил Гонтуран, а третьего стащил с коня большой черный кот.

Северяне не оставили разведчиков, чтобы следить за Горами за спиной, ибо не ждали атаки оттуда. Лучшие силы Дамара они заперли в Городе перед собой, а те немногие, что остались в маленьких городках и горных деревнях, были достаточно запуганы бандами северных мародеров и наверняка сидели по домам, трясясь от страха. Кроме того, северные вожди умели слышать своих врагов издалека и узнавать, откуда те появятся, так же как Перлит мог превратить горсть пустоты в букет цветов на придворном балу.

Или раньше умели. О приближении Аэрин они не ведали, а северяне, не будучи трусами, знали о магии много, а о келаре и побольше, чем дамарцы. И неожиданность этого удара напугала их куда больше, чем само появление Аэрин. И поэтому они не бросили на нее все силы немедленно, а напрасно: тогда, возможно, им удалось бы зарубить ее и выиграть себе день, а Дамар завоевать навсегда. Но они этого не сделали. Они поворачивали своих скакунов — некоторые из них были почти лошадьми, но большинство не имели с конями ничего общего — и больше пытались убраться с ее дороги, нежели вступить в бой и помериться с ней силой.

Простые солдаты-северяне перепугались еще больше. Они видели, что вождям не нравится это синее пламя: оно слепило северян и, если подходило слишком близко, отделяло их суставчатые конечности от толстых тел. Поэтому они разбегались от этой штуки подальше, не задумываясь о ее природе. А синий свет расходился кругами все дальше и дальше от источника и распространялся повсюду. Часто он впивался им в горло, и их буро-лиловая кровь придавала эфирной синеве более темный оттенок. Порой обрушивался сверху, словно разящие копыта боевого коня, и собственные предсмертные крики звенели у них в ушах вместе с высокой певучей нотой, какой они никогда прежде не слышали, хотя в ней звучали также резкий рык диких горных котов и грозный лай стаи йеригов и пронзительное ржание дерущегося жеребца.

Синева слепила и Аэрин, но это была полезная слепота, она превращала неуклюжие движения северян в дуги, по изгибу которых всадница могла точно судить, куда опустить Гонтурана, дабы пресечь их бегство. Она не считала убитых или покалеченных. Она воспринимала их просто как препятствия, то, что надо преодолеть, чтобы воссоединиться со своими. Просто позволить им расступаться перед топчущими копытами Талата было недостаточно, ибо затем они могли сомкнуться у нее за спиной. И поэтому Гонтуран падал и взлетал и снова падал, а подсвеченные синевой глаза Аэрин наблюдали и следили и смотрели вперед, где дамарцы держали последнюю оборону. Ориентиром ей служил один из высоких стоячих камней, отмечавших последний отрезок Королевской дороги в Город, единственный из четырех, что еще стоял. Но Тора и Арлбета она больше не видела. Хотя она нечасто осмеливалась поднять глаза и посмотреть — у нее имелись противники, и хотя они старались убраться с ее дороги, но все равно поблескивали металлом и могли вспороть брюхо Талату или бросить в спину отравленный метательный нож… Словом, отвлекаться не стоило.

Ее войско не отставало. Широкая полоса, которую они оставляли за собой, рассекала ряды северян. Время от времени Аэрин уголком глаза видела, как кошечье тело или поджарый собачий силуэт бросается на перекрученный шлем или искореженное тело северянина, но у Гонтурана тут же появлялась новая цель для удара. В ушах стоял высокий гул, хотя она по-прежнему слышала хриплые крики врагов и резкие, уродливые слова их языка в этих криках.

А на другом краю поля битвы, возле Города, осажденные дамарцы высматривали причину внезапного замешательства в рядах своих врагов. Они тянули шеи и напрягали зрение, ибо видели они лишь синюю волну, несущуюся к ним, и белый гребень на ее вздыбленном острие. Но рябь на синей поверхности больше напоминала меховые спины, чем воду, а вздыбленный белый гребень превращался в боевого коня, и сверкал синевой меч в руке всадника. У всадника не было ни щита, ни доспехов, но, казалось, он не нуждался в них, ибо северяне бежали перед ним, и только стремительность его меча умеряла их бегство и убивала их, искавших спасения.

Белый конь ржал в боевой ярости, йериги лаяли, а фолстца испускали пронзительные охотничьи кличи. Все ближе и ближе накатывалось стремительное синее войско. И некоторых дамарцев обуял страх перед этим нежданным союзником, и они гадали, что принесет им белый всадник, когда прорубится сюда. Ибо он, несомненно, приближался, словно целью его были ворота их Города. И не было сомнений, что он до них доберется.

Но тут раздалось приглушенное восклицание Тора:

— Ко мне! Быстро! — Он послал усталую Дгет вперед, и его возбуждение придало ей новых сил. — За мной! Это Аэрин!

Лишь немногие последовали за ним, и никто уж теперь не скажет, что было тому виной — усталость, или глухота, или страх перед синей молнией, или страх, что эта синяя молния окажется или не окажется Аэрин-сол. Но в числе прочих скакал по пятам за Дгет тот гонец, что некогда принес королю весть об ужасном пробуждении Маура.

Аэрин чувствовала, как устала рука, но это не имело значения. Гонтуран сам находил шеи и потроха северян и просто вел ее за собой. Затем Аэрин услышала, как ее окликают по имени, и затрясла головой, заподозрив, что бредит. Но призыв повторился, и до нее дошло, что голос похож на Торов и что, возможно, ей не кажется. Она подняла глаза и действительно увидела Тора. Их еще разделяли плотные ряды северян, и ровно в тот миг, когда их глаза встретились, верховое животное, пятнисто-желтое, с раздвоенными копытами и кошачьими ушами, встало между ними на дыбы, и Аэрин увидела свисающую с его горла одноглазую предводительницу, а двое ее подданных прыгнули, метя ему в бока. Животное рухнуло, беспомощно брыкаясь, предводительница стащила всадника наземь, а дальше Аэрин смотреть не стала. Тут Талат прянул в сторону, и у Гонтурана снова появилась работа. На миг она потеряла Тора.

На сей раз она выкрикнула его имя и наконец услышала ответ. Он теперь находился сбоку от нее, но когда она развернула Талата в ту сторону, битва отнесла их еще дальше друг от друга. И тут Корона, все это время цеплявшаяся за ее плечо, словно по собственной воле, соскочила, съехала вниз по руке и со звоном ударилась о гарду Гонтурана.

— Тор! — крикнула Аэрин снова и, как только он повернулся к ней, послала Корону через гарду вверх по лезвию до кончика клинка, взмахнула мечом вверх и… бросила Корону Героев через бурлившее между ними море зла.

Гонтуран, когда Корона скользнула по нему, вспыхнул, как падающая звезда, а сама Корона, взметнувшись в воздух, в свою очередь, загорелась огнем, красным, как солнце в полдень, красным, как волосы мага. Тор, не понимая, поднял собственный меч, словно в приветствии, Корона зацепилась за его край, с шипением крутанулась на острие и упала, охватив запястье. В тот миг любой северянин мог убить первого солу, ибо тот выронил щит, вытянул неподвижно руку с мечом и уставился на сияющий красный обруч. Но северяне тоже боялись. Они уже повидали достаточно странных огней и знали, что синий смертелен. А белый всадник бросил эту штуку со злого Синего Меча.

Аэрин завопила:

— Это Корона, не видишь, что ли? НАДЕНЬ ЕЕ!

Тор снова поднял глаза. Аэрин была уже совсем близко. В следующий миг она оказалась рядом, больно стукнувшись голенью о его стремя, ибо Талат гарцевал, чтобы показать, насколько он выше ростом. Она дернула руку Тора вниз, разжала сомкнутые на рукояти меча пальцы, стряхнула обруч, пригнула голову кузена к себе и натянула ему Корону по самые уши.

23

После этого день принадлежал дамарцам, ибо между Белым и Алым всадником надежды для северян не осталось. Но все равно это был долгий и горький день для победителей, ибо, прежде чем он закончился, они потеряли еще многих и многих, включая простых людей, которые никогда не держали в руках оружия, но предпочли смертельный риск битвы ужасу ожидания роковых новостей.