Виктору Абакумову шел тогда всего-то тридцать девятый год. Был он физически крепок, цыганисто красив, непреклонен, к тому же имел пролетарское происхождение и низшее образование. Чем, однако, вовсе не гордился, потому как от природы был достаточно умен и сообразителен. Как начальник «СМЕРШ» Абакумов хорошо поработал в войну (какие бы злобные глупости ни писали сегодня о военной контрразведке с чужих слов некоторые всезнающие авторы), что было отмечено званием генерал-полковника, постом заместителя наркома обороны и тремя полководческими орденами.
Своей головокружительной карьерой Абакумов был обязан Берии. Именно Берия приметил (не без подсказки Богдана Кобулова) молодого сотрудника, всего лишь в 1932 году по комсомольской путевке направленного на работу в ОГПУ. В 1939 году, проводя очередную чистку НКВД, Берия назначил Абакумова начальником управления НКВД по важной и трудной во всех отношениях Ростовской области, а два с небольшим года спустя сделал его одним из своих заместителей!
Может показаться странным, но в отличие от других выдвиженцев нового наркома: Всеволода Меркулова, братьев Богдана и Амаяка Кобуловых, Владимира Деканозова и прочих, Абакумов в глубине души не только боялся, но и крепко не любил своего благодетеля, внешне, разумеется, проявляя по отношению к «дорогому Лаврентию Павловичу» полный и подчеркнутый пиетет.
Став во время войны начальником управления Особыми отделами, а затем начальником ГУКР «СМЕРШ» и заместителем наркома обороны СССР, Абакумов начал ощущать некую независимость от Берии и свою самостоятельность, при случае он даже осмеливался показать свою новообретенную силу. Так, в апреле 1943 года он без достаточных на то оснований арестовал участника Гражданской войны, комиссара госбезопасности (по-армейски, напоминаем, генерал-майора) Виктора Ильина. Содержали Ильина в одиночке и жестоко допрашивали несколько лет во… Внутренней тюрьме Лубянки. И два наркома, вроде бы хозяева «Большого Дома» — Берия и Меркулов — ничем не могли помочь своему многолетнему ответственному сотруднику, поскольку им занималось третье, независимое от них ведомство: «СМЕРШ»! Освободили Ильина (ничего не признавшего и не подписавшего, несмотря на избиения) лишь после ареста Абакумова, и то не сразу. По злой иронии судьбы одно время Абакумов и Ильин содержались в соседних камерах!
Затем Абакумов провел очень серьезную операцию уже по личному указанию Сталина: он арестовал и сам допрашивал таких крупных деятелей, как нарком авиационной промышленности Герой Социалистического Труда Алексей Шахурин, Главный маршал авиации, дважды Герой Советского Союза Александр Новиков, иных видных работников, так или иначе связанных с военной авиацией.
Сейчас в литературе можно встретить такую версию: дескать, Сталин рассердился на виднейших авиаторов по наущению своего сына Василия, военного летчика. Трудно представить, чтобы Сталин принимал подобные серьезные решения по чьему-то «наущению», и уж меньше всего он считался с мнением своего непутевого младшего сына, цену которому, невзирая на всю отеческую любовь, прекрасно знал. Нет, конечно. То был сталинский намек Георгию Маленкову, отвечавшему в годы войны, в частности, и за авиационную промышленность. В какой-то момент Маленков стал без санкции вождя вести себя как второе лицо в партии и государстве. Такой самодеятельности Сталин никогда без внимания не оставлял. В итоге больше всех пострадали, разумеется, бывшие «подопечные» Маленкова (из Новикова попутно выбивали и выбили показания против маршала Жукова). Маленков тогда отделался легким испугом: временной ссылкой на работу в Среднюю Азию, но урок запомнил. И припомнил его несколько лет спустя, не Сталину, конечно, но Абакумову.
Примечательно по-своему, что в отличие от предшественников (и преемников) Абакумов любил совершать прогулки по улице Горького. Просто так, иногда даже заходил в довольно многочисленные на ней заведения, скромно именуемые «предприятиями общественного питания», а на самом деле лучшие в столице рестораны «Москва», «Националь», «Арагви», «Центральный»… В те дотелевизионные годы никто из прохожих его не узнавал, а те, кто мог бы узнать, пешком по той же улице Горького не разгуливали, а проносились по ней в ЗИЛах и ЗИМах. Говорят, что однажды в туалете весьма популярного в конце сороковых годов «Коктейль-холла» Абакумов даже подрался с кем-то из посетителей, приревновавшим весьма моложавого, импозантного мужика к своей девушке. Разумеется, такое могло произойти лишь в том случае, если министр был в штатском и без охранников.
В дела разведки Абакумов особенно не вникал, и с ее сотрудниками, кроме, разумеется, начальника ПГУ, к тому же члена коллегии и замминистра МГБ, общался крайне редко, что только шло на пользу дела. По настоящему Абакумова волновали и интересовали сугубо охранные и карательные функции возглавляемого им ведомства. Все то, что привычно укладывалось в железную формулу «борьбы с антисоветскими элементами». С новым же начальником ПГУ Федотовым Короткову, давно с ним знакомому, работалось нормально. Федотов Фитина уважал и ценил и переносил это уважение на всех сотрудников, выросших до ответственных постов при прежнем начальнике разведки.
В состав ПГУ тогда входили лишь два управления: «1-А» (легальной разведки) и «I-Б» (нелегальной разведки), а также несколько вспомогательных отделов. Так что Коротков мог решить любой рабочий вопрос с начальником ПГУ Федотовым без каких-либо промежуточных инстанций и непременно таковым присущих проволочек.
Объем работы, свалившейся на Короткова, был огромен, по сравнению с довоенным просто несопоставим. Оно и неудивительно. Ранее настоящим врагом СССР была, в сущности, лишь гитлеровская Германия с не столь уж могущественными союзниками в Европе: Италией, Румынией, Финляндией, Венгрией… На Дальнем Востоке — Японией. Советские разведчики в других странах, в конечном счете, главной целью имели сбор информации, так или иначе касающейся тех же Германии и Японии.
Теперь же новый «основной противник» (даже без вежливого эпитета «эвентуальный», то есть «возможный») распростер свое прямое и косвенное влияние (зачастую в самой грубой, бесцеремонной форме) на все моря, океаны и континенты, исключая разве что Антарктиду. И то лишь из-за крайней сложности ее освоения в военных целях. Забегая вперед, следует напомнить, что число военных баз этого самого «основного противника», окружающих Советский Союз на разной степени удаления (в том числе и непосредственно у границ, на территории сопредельных государств), достигало четырехсот![158] Список же разведцентров оной заокеанской державы можно было бы по толщине сравнить с телефонным справочником ее столицы.
Естественно и закономерно, что эта кипучая деятельность бывшего союзника должна была неизбежно стать и стала объектом пристального внимания советской внешней разведки вообще, ее нелегального управления «I-Б» в частности и в особенности. Такова была логика событий набиравшей темпы и расширявшей масштабы «холодной войны».
Дух реформаторства как самоцельного процесса, вовсе не обязательно приводящего к каким-либо зримым, не говоря уже о пользе, результатам, всегда был, есть и, похоже, надолго останется непременным атрибутом российского администрирования. Кажется, соблазнительному духу этому не поддался единственный из всех правителей российских — император Николай I; меж тем как раз в его царствование Россия и нуждалась в преобразованиях более чем когда-либо. Потому из-за стойкости государя и проиграла самую героическую и одновременно самую злосчастную войну в своей истории — Крымскую.
В 1947 году высшее руководство страны решило создать некий гигантский, сугубо централизованный (централизм был официальным принципом построения самой ВКП(б), известным как «демократический централизм»; демократизмом в нем, однако, и не пахло), разведывательно-аналитический орган.
30 мая 1947 года был создан Комитет информации (КИ) при Совете Министров СССР. В него вошли Первое главное управление Министерства госбезопасности СССР, Главное разведывательное управление Генерального штаба, а также куда более скромные разведывательные и информационные структуры ЦК ВКП(б), Министерства иностранных дел и Министерства внешней торговли СССР.
