Наконец уже 2 ноября 1951 года, когда полностью выявилась несостоятельность Комитета информации, внешнюю разведку вернули в Министерство государственной безопасности под прежним наименованием — Первое главное управление. Министром МГБ к этому моменту был уже не Виктор Абакумов, а Семен Игнатьев, в недавнем прошлом провинциальный партийный функционер, ничего не смыслящий ни в разведке, ни в контрразведке.

Однако Александр Коротков вернулся на Лубянку несколько раньше. На основании Постановления Политбюро ЦК ВКП(б) за № 77/310 от 9 сентября 1950 года в МГБ СССР было образовано сверхсекретное (даже для этого ведомства, где вообще все было секретным) подразделение, скромно поименованное Бюро № 1, предназначенное для проведения диверсий и террористических актов за границей. Пункт третий Постановления выглядел так: «Утвердить начальником Бюро № 1 МГБ СССР т. Судоплатова П. А., заместителем начальника Бюро № 1 т. Короткова А. М., освободив его от работы в Комитете информации».

Автор обращает внимание читателей на то обстоятельство, что назначение обоих руководителей — и Судоплатова, и Короткова — произведено не приказом министра, не постановлением Правительства, даже не решением Секретариата ЦК ВКП(б), ведающего номенклатурой союзного значения, а постановлением высшего, хотя и неофициального, органа всей власти в стране — Политбюро ЦК ВКП(б). Обычно Политбюро назначало на должности лиц ранга министров, секретарей ЦК компартий союзных республик, первых секретарей обкомов крупнейших регионов (формально, конечно, их избирали). А тут Политбюро утвердило назначение всего лишь руководителей одного из многих подразделений министерства, даже не в ранге заместителей министра или, по меньшей мере, членов коллегии. Выходит, не простого подразделения. Так оно и было.

Создание Бюро № 1 при всей явной и неявной противоречивости данного решения было сделано в какой-то степени с учетом горького и тяжелого опыта начального периода Великой Отечественной войны. Тогда Особая группа при наркоме НКВД, переросшая за полгода в знаменитое Четвертое управление, создавалась фактически на пустом месте, когда значительная часть западных регионов СССР уже была захвачена врагом.

В известной мере это было вынужденным ответом СССР на образование НАТО и создание в США обширного арсенала атомного оружия и тяжелых бомбардировщиков класса «Летающая крепость» для его доставки. Дело в том, что Советский Союз хотя и произвел в августе 1949 года первое испытание собственной атомной бомбы, созданной объединенными усилиями наших ученых, инженеров, рабочих и… разведчиков, но ничем, похожим на реальный «атомный щит», еще не обладал. До выхода на так называемый атомный паритет, способный удерживать возможного противника от соблазна начать ядерную войну перед угрозой неизбежного и адекватного ответного удара, нам было еще, ох, как далеко.

Задачей Бюро № 1 и было в случае начала боевых действий, а возможно, и превентивно, если угроза нападения со стороны агрессора абсолютно реальна, силами опытных нелегалов-боевиков нанести неожиданные и эффективные удары по военным объектам врага. Не исключалось и физическое уничтожение ключевых фигур в политическом и военном руководстве страны-агрессора.

Вот что писал по этому поводу в своих воспоминания Павел Судоплатов: «Мы определили сто целей, разбив их на три категории: военные базы, где размещались стратегические военно-воздушные силы с ядерным оружием; военные сооружения со складами боеприпасов и боевой техники, предназначенные для снабжения американской армии в Европе и на Дальнем Востоке; и, наконец, нефтепроводы и хранилища топлива для обеспечения в Европе американских и натовских воинских частей, а также их войск, находящихся на Ближнем и Дальнем Востоке возле наших границ.

К началу 50-х годов мы имели в своем распоряжении агентов, которые могли проникнуть на военные базы и объекты в Норвегии, Франции, Австрии, Германии, Соединенных Штатах и Канаде».

План действий, направленных против американских и натовских стратегических военных баз в случае войны или вышедших из-под контроля локальных конфликтов, предусматривал, что первый акцией должно стать уничтожение коммуникаций натовской штаб-квартиры.

Бюро № 1 по сути являлось разновидностью глубокой нелегальной разведки, специализацией которой был не столько сбор информации, сколько осуществление боевых, диверсионных и террористических действий в решающий день и час. Следовательно, разведчики и агенты бюро должны были быть людьми особого склада, самоотверженные, бесконечно преданные Родине, великолепно владеющие подрывным делом и прочими специальными навыками, к тому же заблаговременно оснащенные необходимыми боеприпасами, взрывчаткой, оружием, специальной техникой и снаряжением, надежными средствами двусторонней связи.

В должности начальника управления нелегалов в КИ Александра Короткова сменил опытный чекист полковник Арсений Тишков, который в период войны одно время был заместителем руководителя советской военной миссии при штабе маршала Иосипа Броз Тито в горах Югославии.

Несколько предвоенных лет Судоплатов был прямым, хотя и не непосредственным начальником Короткова и содействовал тогда его продвижению по службе. Во время войны, пребывая в разных управлениях и занимая в них разновеликие по весу должности, они тем не менее сотрудничали друг с другом, участвовали в некоторых совместных операциях. Служебные отношения между ними тогда были вполне нормальными, взаимоуважительными. Но теперь между двумя крупными разведчиками вдруг словно черная кошка пробежала. У автора есть некоторые предположения на этот счет, но поскольку он не располагает ни в подтверждение, ни в опровержение их никакими доказательствами, то полагает за лучшее воздержаться от изложения своей версии. Возможно, двум столь самобытным и ярким личностям просто оказалось тесно в одной берлоге. Такое бывает.

Как бы то ни было, уже через два года Александр Коротков вернулся на круги своя — снова возглавил самостоятельную нелегальную службу — теперь она именовалась управлением «С» — и снова же стал заместителем восстановленного Первого главного управления МГБ СССР.

Меж тем в личной жизни Александра Короткова произошли серьезные изменения. Распалась его первая семья. Автор не один раз имел возможность убедиться, что разобраться в причинах распада семьи даже близких людей за редким исключением (скажем, при хроническом, неизлечимом алкоголизме дебошира-мужа) бывает невозможно, а в подавляющем большинстве случаев и не нужно. Несомненно, сыграло свою роль то обстоятельство, что на протяжении нескольких военных лет Александр Михайлович и Мария Борисовна часто разлучались. Одно время она работала в Новосибирске, где пребывала с детьми и свекровью, он же — в Москве и на фронтах. Почти весь послевоенный год он работал и жил в Берлине — без семьи. Да и Мария Вильковыская, как явствует из ее личного дела, выезжала, к примеру, в Париж, как сказано в рапорте начальника внешней разведки Фитина на имя наркома Меркулова, «для проведения проверки состояния групп “Девушки” и “Генри” и их состава и подготовки их последующей передачи в нелегальную резидентуру».

Как бы то ни было, обе дочери Короткова от первого брака София и Ксения по сей день тяжело переживают распад их семьи, обиду за мать. Объективность требует признать, что Мария Вильковыская сыграла большую роль в жизни Короткова, прежде всего — в становлении его незаурядной от природы личности. Будучи более образованной, нежели Александр, свободно с детства владея как родным несколькими иностранными языками, зная к тому же западную культуру и образ жизни, Мария была хорошей помощницей, а в чем-то и наставницей мужу.

Новой женой Александра Короткова стала Ирина Александровна Басова, с которой он был шапочно знаком по послевоенному Берлину, когда она работала переводчицей в советской военной администрации. В Москве после случайной встречи у общих приятелей знакомство возобновилось и завершилось браком, у них родилась дочь Юлия…