В 1929 году, возвращаясь из-за границы, Блюмкин завернул в Стамбул на улицу Исет-паши, где навестил высланного из СССР Льва Троцкого. Двигали наивным до изумления Блюмкиным, как можно понять из протоколов его допросов, не политические мотивы (в сущности партийных, тем более теоретических, разногласий он просто не разбирался), а природная любознательность. После Гражданской войны Блюмкин около полутора лет служил при наркомвоенморе и председателе Реввоенсовета «для особых поручений» и потому относился к Троцкому с глубочайшим почтением. О том, что любой человек, приблизившийся к Льву Давыдовичу хоть на версту, рассматривался Сталиным как личный и лютый враг, Блюмкин и не подозревал. (Кстати, именно Блюмкин устроил известную встречу Троцкого с Есениным. В ходе ее выяснилось, что Троцкий хорошо знает стихи поэта.)
Как бы то ни было, Яков взялся исполнить личную просьбу изгнанника — отвезти в Москву письма к его еще не репрессированным тогда родственникам. О визите Блюмкина к Троцкому в Москве стало известно едва ли не в этот же день. Лев Давидович был плотно обложен агентами ОГПУ, фиксировавшими каждый его шаг, тем более каждого посетителя.
В Москве разработка Блюмкина была поручена самой красивой и умной сотруднице ИНО Лизе Горской, у которой были с ним какие-то отношения. Примечательно, что в столице Блюмкин жил на одной лестничной площадке с наркомом просвещения Анатолием Луначарским в доме № 9 по… Денежному переулку, через дом от того самого особняка, в котором он в 1919 году убил посла Мирбаха.
В конце концов Блюмкина арестовали. Допросы вел сам Яков Агранов. Блюмкин хорошо знал его не только по службе, но и по частым сборищам у Маяковского — Бриков. («Дорогому Блюмочке» — так подписывал ему поэт сборники своих стихов.) Агранов был опытный следователь, опытный и подлый. Свою карьеру он начал с того, что подвел под расстрел одного из крупнейших поэтов России двадцатого века Николая Гумилева.
Дело было представлено таким образом, что Блюмкин якобы был курьером между Троцким и руководителями троцкистской оппозиции в СССР. Ничто поначалу не предвещало жестокой расправы, тем более что и Трилиссер, и Менжинский были против крайних мер по отношению к легкомысленному, но весьма ценному своему сотруднику. Но Ягода представил на коллегии ОГПУ личное распоряжение Сталина. Блюмкина расстреляли. Было ему отроду всего-навсего тридцать лет.
То был первый случай, когда коммуниста казнили не за уголовное преступление или измену Родине, а всего лишь за «принадлежность» к оппозиции, иначе говоря, за инакомыслие. Хотя, по сути дела, никаким оппозиционером Блюмкин конечно же не был. Всего через несколько лет оная принадлежность, действительная или липовая, станет самым страшным преступлением…
Сотрудники центрального аппарата ОГПУ, особенно Иностранного отдела, пребывали в состоянии шока. Споров, конечно, в коридорах не было, все понимали, что это опасно, что смертный приговор, явно не адекватный допущенному служебному и партийному проступку, есть не что иное, как жестокое предостережение. Оно означало, что отныне малейшее отклонение от так называемой «генеральной линии» партии, то есть указаний лично Сталина, будет приравнено к государственной измене.
Поскольку никаких разъяснений по делу Блюмкина официально дано не было, Коротков же его лично не знал, к тому же был беспартийным, и даже той скудной информацией, которую довели до сотрудников — членов ВКП(б), не обладал, то своей позиции в данном вопросе не имел. Просто принял к сведению, хотя определенное недоумение и ощущал.
Лиза Горская вскоре вышла замуж за видного разведчика-нелегала Василия Зарубина и уехала с ним в длительную командировку за кордон. Горская была не только очень красивой, но талантливой и образованной женщиной. Достаточно сказать, что кроме родного она свободно владела пятью иностранными языками. Со временем Зарубина и сама выросла в крупную разведчицу.
И с Василием Михайловичем, и с Елизаветой Юльевной Короткову впоследствии предстояло не только служить в одном ведомстве, но в разные годы совместно решать определенные задачи.
В 1929 году Коротков еще свято верил в мудрость партии и непогрешимость Сталина. Сомнениям места не было — главным для него в конечном счете всегда оставалось чувство долга перед страной, которое отождествлялось с преданностью партии и ее вождю. Не следует забывать еще одно обстоятельство (а это применительно к чекистам то и дело упускается из виду, в ряде случаев — умышленно). Еще 17 сентября 1920 года В. Ленин подписал постановление Совета Труда и Обороны, по которому сотрудники ВЧК приравнивались во всех правах и обязанностях к военнослужащим РККА. (Ранее они считались обычными совслужащими, могли, к примеру, быть мобилизованы в армию.) Это означало, что чекисты помимо всяких ведомственных и партийных инструкций безоговорочно подчинялись всем жестким требованиям воинской присяги и воинской дисциплины.
Как в любом советском учреждении, в ОГПУ серьезное значение придавалось общественной работе сотрудников, в те годы далеко не столь, очевидно, бесполезной, как в последующие. В 1930 году Саша Коротков был принят кандидатом в члены ВЛКСМ (тогда в молодежной организации, как и в партии, существовал кандидатский стаж), а в следующем году стал полноправным комсомольцем. Это автоматически означало увеличение числа всякого рода общественных поручений. Одно время Коротков работал на «фронте ликвидации неграмотности». Да, в то время среди бойцов войсковых подразделений, а также технических служащих еще имелись и совсем неграмотные или едва умеющие читать по складам.
Затем Александра Короткова, а также еще нескольких его сверстников комитет комсомола назначил пионервожатыми. Многие старые чекисты, знавшие Короткова не только по службе, рассказывали автору, что Александр Михайлович очень любил детей и собак, готов был часами возиться с малышней и четвероногими друзьями. Потому вожатым оказался добросовестным. В подтверждение автор обладает, можно сказать, свидетельством из первоисточника.
Дело обстояло так. В большом Кисельном переулке располагалась школа номер 50 имени В. Р. Менжинского. Большинство учащихся в ней были детьми живших по соседству сотрудников ОГПУ. Естественно, комсомольская организация ОГПУ взяла над школой шефство. Многие молодые чекисты, в том числе Александр Коротков, Иван Агаянц, Александр Езерский, Николаи Рюмин в своих подшефных классах помогали проводить тематические пионерские сборы, а затем и комсомольские собрания, рассказывали ребятам о международном и внутреннем положении, устраивали экскурсии, ставили любительские спектакли, в качестве судей участвовали в спортивных соревнованиях, в случае надобности «подтягивали» отстающих по трудным предметам учебной программы.
Именно по причине общего пристрастия к спорту запомнила своего классного вожатого — Сашу Короткова Зоя Зарубина, дочь Василия Михайловича от его первого брака. Впоследствии Зоя даже стала мастером спорта по легкой атлетике, чемпионкой СССР среди девушек. Вышло так, что годы спустя, уже в период Великой Отечественной войны, Зоя Васильевна, уже сама сотрудник НКГБ и НКВД, имела прямые контакты с полковником Коротковым по службе.
Ныне профессор, доктор филологических наук З. В. Зарубина в разговорах с автором тепло вспоминала о том, как интересно и весело проводили пионеры лето в пионерлагере «Отдых» близ Прозоровки, как разводили костры, организовывали походы и военные игры, как помогали колхозникам на прополке овощей… Пионервожатые-чекисты работали на грядках наравне с подшефными ребятами, держались с ними как с младшими товарищами.
В 1932 году комсомольца Короткова приняли кандидатом в члены ВКП(б). Так случилось, что в кандидатах ему довелось пробыть целых… семь лет. Это объясняется тем, что в те годы проводилась очередная «чистка» партии и прием в ВКП(б) был временно приостановлен. К тому же несколько лет Коротков провел в продолжительных загранкомандировках, где пребывал на нелегальном положении и, естественно, заниматься оформлением своего членства в партии возможности не имел.
