Перлмуттер, рассказчик от бога, специально выделил последнее слово, чтобы придать истории драматизма.

— Аль-Джама и Лафайет направились на запал, по возможности двигаясь вдоль берега, хотя нередко все же приходилось углубляться и пустыню. Генри не помнит, сколько они шли. Предположительно около месяца, и это был сущий ад. Воды постоянно не хватало. Обоим не раз казалось, что их ждет смерть от жажды. Совсем как у Кольриджа: «Кругом вода, но не испить ни капли, ни глотка». [4]Спасли путешественников внезапно налетевший шторм и раковины моллюсков, из которых они высасывали содержимое. А еще случилась удивительная вещь — они подружились. Аль-Джама немного говорил по-английски, а Генри уже владел двумя языками, поэтому быстро схватывал арабские слова. Не знаю, что они обсуждали, побеседовали долго, это точно. Когда добрались до убежища, аль-Джама сохранил Лафайету жизнь не только из благодарности, а потому что привязался к молодому американцу. Впоследствии он называл Генри сыном, а тот его — отцом. В укрытии они обнаружили «Сакр», команда же, полагая, что капитан погиб, разбрелась по домам. В отчете Военно-морскому министерству Чарльз Стюарт указал: когда корабли расходились, «Сакр» горел и едва держался на плаву; впрочем, стало известно, что корсару удалось добраться до берега. По словам Генри, в убежище имелся большой запас провизии, а помогал им престарелый слуга. Раз в несколько месяцев приходил небольшой караван, они обменивали награбленные сокровища на еду и питье. Аль-Джама просил никому не рассказывать о его спасении.

— Там были сокровища?

— «Гора золота», как выразился сам Генри. А еще считается, что у Сулеймана аль-Джамы хранился Иерусалимский камень.

Алана бросила на Кристи удивленный взгляд.

— Так вы меня на поиски сокровищ посылаете?

Та кивнула.

— В общем, да. Правда, нас не интересуют золото и сказочные драгоценности. Что вам известно о фетвах?

— Фетва — это же воззвание мусульманского лидера, верно? Помню, в одной из них призывали убить Салмана Рушди за «Сатанинские стихи».

— Именно так. Если фетва вынесена личностью, имеющей вес, ее влияние в мусульманском мире воистину колоссально. Во время войны между Ираном и Ираком аятолла Хомейни позволил солдатам себя взрывать, становиться террористами-смертниками. Вообще-то Коран запрещает самоубийство, но делать Хомейни было нечего: его войска не справлялись с армией Саддама. Поэтому аятолла разрешил взрываться, особенно если при этом гибли и враги. Сработала фетва хорошо; судя по тому, что творится сейчас, даже слишком хорошо. Иранцы вернули захваченные Ираком территории, а потом заключили перемирие. Однако фетва действует до сих пор и служит оправданием террористам от Индонезии до Израиля. Если бы кто-нибудь столь же влиятельный выступил против, число терактов пошло бы на убыль.

Алана начала понимать.

— Сулейман аль-Джама…

Джулиан подался вперед, кожаный диван заскрипел.

— Вернувшись в Америку, Генри рассказал Чарльзу Стюарту, что аль-Джама полностью пересмотрел свое отношение к христианам. До встречи с Лафайетом он ни разу с ними не разговаривал. Генри читал ему Библию, и Сулейман понял: в двух религиях больше сходств, чем различий. До самой смерти аль-Джама скрупулезно изучал Коран и много писал о необходимости мирного сосуществования. Я думаю, именно поэтому аль-Джама не желал сообщать бывшей команде, что выжил: вопреки его воле они вернулись бы к пиратству.

— Если записи сохранились, — вмешалась Кристи, — они станут мощным оружием в борьбе с терроризмом, так как лишат опоры самых фанатичных приверженцев джихада. Те, кто слепо подчиняется ранним указаниям аль-Джамы об истреблении христиан, сочтут своим долгом хотя бы ознакомиться с более поздними мыслями старого пирата. Не знаю, в курсе ли вы, — продолжала Кристи, — что через пару месяцев в Ливии начнется мирная конференция, крупнейшая за всю историю. Уверена, нам предоставляется великолепный шанс покончить с терроризмом раз и навсегда. Все стороны идут на существенные уступки, а нефтедобывающие страны готовы выделить миллиарды на экономическую помощь. Мне бы очень хотелось, чтобы госсекретарь прочла там что-нибудь из высказываний аль-Джамы о примирении: это дало бы нам дополнительные козыри.

Алана скорчила недоверчивую гримасу.

— Это ведь… даже не знаю… скорее, символический момент.

— Да, — ответил Джулиан. — Дипломатия зачастую строится именно на символизме. Стороны хотят мира. Если процитировать уважаемого имама, который призывал к насилию, а потом изменил точку зрения, получится прекрасный дипломатический ход, то, что нужно для успеха подобных переговоров.

Алана вспомнила, как, окрыленная словами Валеро и Перлмуттера, мечтала помочь достижению мира и стабильности на Ближнем Востоке. Теперь же, после долгих и безуспешных поисков убежища Сулеймана аль-Джамы, ощущала лишь усталость и раздражение из-за жары и грязи. Алана поднялась на ноги: пора двигаться дальше.

— Ладно, ребята, у нас есть еще примерно час, а потом вернемся отметиться у босса, — объявила она. Чтобы числиться в экспедиции, которая вела раскопки, приходилось каждый вечер возвращаться в лагерь. Ужасно неудобно, но тунисские власти настаивали: никто не должен ночевать в пустыне. — Раз наука в лице геологии и археологии бессильна, остается надеяться на интуицию Грега.

План Кабрильо был очень прост: едва Диди с соратниками окажутся внутри надстройки, вооруженный отряд их окружит. Все должно пройти как по маслу, хотя бы за счет эффекта неожиданности. Захватив главаря, они отойдут от причала задним ходом и вернутся в открытое море. У рыбацких катеров против «сухогруза» никаких шансов, а вертолета у пиратов, судя по всему, нет.

Хуан был настолько уверен в успехе, что сам в захвате Диди участвовать не собирался. Вести группу он поручил Эдди Сэну, изображавшему капитана Квана. Эдди, как и сам Кабрильо, давным-давно работал на ЦРУ и в боевой подготовке на «Орегоне» не имел равных. В помощники Сэну Хуан назначил Франклина Линкольна, бывшего «морского котика». Именно его пираты приняли за африканца, хотя на самом деле Линк родился в Детройте. Более хладнокровного человека Хуан еще не встречал.

Впрочем, судя по творящемуся на экране, план катился в тартарары.

Камера крепилась на одном из подъемных кранов, док был как на ладони. У самого трапа Диди остановился, что-то сказал своим спутникам и отступил в сторону. Десятки сомалийцев бросились вперед, вопя и завывая, словно баньши. Толпа хлынула на корабль. Марк Мерфи позвал Хуана.

— Да, вижу.

— Что будешь делать?

— Секунду. — Кабрильо не мог оторваться от экрана. — Эдди, ты здесь?

— Я тут, внизу, все вижу на мониторе. Похоже, план «А» отменяется. Какие будут предложения?

— Жди в месте сбора и не высовывайся. Я что-нибудь придумаю.

Диди наконец ступил на трап, но на борту в этот момент было уже не меньше сотни туземцев, а остальные теснились за спиной главаря.

Хуан обдумывал варианты — и отвергал их один за другим. Огневой мощи «Орегона» и команды вполне хватило бы, чтобы перебить всех сомалийцев; впрочем, этот вариант Кабрильо даже не рассматривал. Будучи фактически наемниками — корпорация занималась разведкой и обеспечением безопасности на коммерческой основе, — определенную грань они не переступали. Хуан никогда не простил бы себе стрельбы по мирным людям. Бандиты с автоматами Калашникова его не беспокоили, но в толпе были женщины и дети.

Через заднюю дверь в командный центр вбежал Эрик Стоун, все еще в костюме Дуэйна Мерриуэзера.

— Простите, задержался. Гостей-то больше, чем ожидалось.

Он сел к навигационному пульту, кивнул в знак приветствия своему лучшему другу Мерфи. Четыре года в Военно-морской академии и еще шесть лет службы на флоте ничуть не изменили Эрика — он так и остался стеснительным и трудолюбивым студентом-всезнайкой, носил хлопчатобумажные брюки и отутюженные рубашки. Стоун предпочитал обыкновенные очки, поскольку с контактными линзами, по его мнению, было слишком много хлопот.