Мы все разом вспомнили раздувшееся лицо и руки отца.

— Но призраки, — прошептала я. — Разве может ядовитый плющ изгонять призраков?

— Видела, что он сделал с папой?

Мы все закивали.

— Тс-с-с, — сказала я, прижав палец к губам. — Всем раздобыть перчатки. Когда стемнеет, мы все здесь уберем. Изгоним экзорциста.

— Ура! — сказали все.

Погасли огни, и летняя ночь была тиха и пронизана сладким запахом цветов. Мы ждали, лежа в кроватях, и наши глаза сверкали, как лисьи зрачки в темном подвале.

— Девять часов, — прошептала Энн.

— Девять тридцать, — через некоторое время произнесла она.

— Надеюсь, они придут, — сказала Генриетта. — После всего того, что мы сделали.

— Тссс, слушай!

Мы сели на кроватях.

Оттуда, с залитых лунным светом лугов, донесся какой-то шепот и шорох, словно летний ветер ворошил все травы и звезды на небе. Послышался треск и негромкий смех; мягкими, неслышными шагами мы побежали к окнам, чтобы, сгрудившись вместе, застыть в ожидании ужаса, и в это время на травяной склон обрушился ливень дьявольских искр и две неясные тени проникли сквозь плотный заслон кустарника.

— О, — закричали мы, бросаясь друг другу в объятья и дрожа. — Они вернулись, они вернулись!

— Если бы папа знал!

— Но он же не знает! Тс-с-с!

Ночь шептала и хохотала, металась трава. Мы долго стояли так, а потом Энн сказала:

— Я иду туда.

— Что?

— Я хочу узнать.

Энн собралась уходить.

— Но они могут убить тебя!

— Я иду.

— Но там призраки, Энн!

Мы слышали шаги ее ног, слетающих по ступеням, слышали, как она потихоньку открыла дверь дома. Мы приникли к окну. Энн в своей ночной рубашке, как бархатный мотылек, порхнула через двор. «Боже, храни ее», — молилась я. Ибо она, прокравшись во тьме, была уже совсем рядом с призраками.

— Ах! — вскрикнула Энн.

Потом послышалось еще несколько криков. Мы с Генриеттой ахнули. Энн бегом пронеслась по двору, но дверью не хлопнула. Призраки умчались, словно подхваченные ветром, за холм и в мгновение скрылись из вида.

— Ну вот, посмотри, что ты наделала! — закричала Генриетта, когда Энн вошла в комнату.

— Ни слова! — огрызнулась Энн. — О, это ужасно!

Она решительно подошла к окну и хотела рывком опустить раму. Я ее остановила.

— Что с тобой? — спросила я.

— Призраки, — всхлипнула она то ли сердито, то ли грустно. — Они ушли навсегда. Папа распугал их. А сегодня знаете, кто там был? Знаете?

— Кто?

— Двое людей, — прокричала Энн, и слезы катились по ее щекам. — Непристойная парочка, мужчина и женщина!

— О, — простонали мы.

— Призраков больше не будет, — сказала Энн. — О, я ненавижу папу!

И весь остаток того лета, лунными вечерами, когда дул ветер и белые фигуры двигались в сумраке лугов, мы, три девчонки, делали именно то, что сделали в тот последний вечер. Мы вставали с постели, тихо проходили через комнату и с грохотом захлопывали окно, чтобы не слышать этих непристойных людей, а потом возвращались в свои кровати, закрывали глаза и грезили о тех днях, когда над лугами носились призраки, о тех счастливых временах, когда папа еще ничего не разрушил.

В ПАРИЖ, СКОРЕЙ В ПАРИЖ![8]

— Скажи, Альма, когда мы в последний раз были в Париже? — спросил он.

— Господи, Карл, — удивилась Альма, — ты что, не помнишь? Всего два года назад.

— Ах, да, — сказал Карл и записал в блокноте. — В две тысячи втором. — Он снова поднял глаза. — А перед этим, Альма?

— В две тысячи первом, разумеется.

— Да, да, в две тысячи первом. А до этого был двухтысячный.

— Как можно забыть Миллениум?

— На самом деле это был еще не Миллениум.

— Люди не могут ждать. Они отпраздновали годом раньше.

— Ах, этот праздник годом раньше, ах, этот Париж. В двухтысячном.

Он снова записал.

Она бегло взглянула в его блокнот и наклонилась вперед.

— Что это ты делаешь?

— Вспоминаю, воскрешаю в памяти Париж. Сколько раз мы там были.

— Как мило.

Она с улыбкой откинулась в кресле.

— Не обязательно. Где мы были в девяносто девятом? Кажется, я припоминаю…

— Свадьба Джейн. Выпускной у Сэма. Тот год мы пропустили.

— Пропустили Париж в девяносто девятом. Надо же.

Он вычеркнул строку против этой даты.

— Мы были там в девяносто восьмом, девяносто седьмом, девяносто шестом.

Она трижды кивнула.

Он продолжал перечислять годы, пока не дошел до восемьдесят третьего.

Она продолжала кивать.

Он записал даты, затем долгое время глядел на свои записи.

Затем внес какие-то уточнения и приписал несколько замечаний против некоторых дат, после чего какое-то время сидел в задумчивости.

В конце концов он взял телефонную трубку и набрал номер. Услышав ответ на том конце провода, он произнес:

— «Арагон трэвел»? Мне нужно два билета, один на мое имя, другой без имени, на сегодня, пятичасовой рейс в Париж компании «Юнайтед». Был бы очень признателен, если бы вы перезвонили мне как можно скорее.

Он назвал свое имя и номер кредитной карты.

И положил трубку.

— В Париж? — удивленно спросила жена. — Ты не предупреждал меня. У меня нет времени.

— Просто я принял это решение несколько минут назад.

— Вот так просто? Однако…

— Ты что, не слышала? Один билет на мое имя. И один без имени. Имя еще надо вписать.

— Но…

— Ты не едешь.

— Но ты заказал два билета…

— Имя и желающий поехать найдутся.

— Желающий?

— Я позвоню нескольким людям.

— Но если бы ты только подождал двадцать четыре часа…

— Я не могу ждать. Я ждал двадцать лет.

— Двадцать лет?

Он снова застучал по кнопкам телефона. Далеко-далеко, на том конце, зазвонил телефон, послышался тонкий мелодичный голос.

— Эстель? — проговорил он. — Это Карл. Знаю, все это весьма неожиданно и глупо, но скажи, у тебя есть непросроченный паспорт? Есть. Хорошо… — Он засмеялся. — Как ты смотришь на то, чтобы полететь сегодня пятичасовым вечерним рейсом в Париж? — Он замолчал и слушал. — Без шуток. Я серьезно. Париж, десять ночей. Тот же номер. Та же кровать. Ты и я. Десять ночей, все расходы беру на себя. — Он снова стал слушать, кивая и закрыв глаза. — Да. Да. Да, понимаю. Ладно, ничего. Я понимаю. Попытка не пытка. Может, в следующий раз. Ладно, я понимаю. Я вполне принимаю твой отказ. Конечно. Пока.

Он повесил трубку и долго смотрел на телефон.

— Это была Эстель.

— Я слышала.

— Она не может. Ничего личного.

— А похоже, как раз наоборот.

— Ничего, подожди.

— Я жду.

Он снова набрал номер. Ответил другой, еще более высокий голос.

— Анджела? Это Карл. Это, конечно, безумие, но ты не могла бы встретиться со мной в самолете «Юнайтед эрлайнз» сегодня в пять? Небольшая прогулка налегке, конечная точка — Париж, десять ночей, шампанское и постельные беседы. Снимем номер на двоих. Ты и я.

Голос в трубке что-то прощебетал.

— Я понимаю это как «да». Отлично!

Он повесил трубку и едва не рассмеялся.

— Это была Анджела, — с сияющей улыбкой возвестил он.

— Я догадалась.

— Не спорь.

— Счастливый турист. А теперь, может, все-таки…

— Подожди.

Он вышел из комнаты и через несколько минут вернулся с очень маленьким чемоданом в руке, засовывая бумажник и паспорт во внутренний карман своего пиджака.

Он стоял, покачиваясь и смеясь, перед своей женой.

— А теперь, — проговорила она. — Ты объяснишь?

— Да.

Он протянул ей список, сделанный им десять минут назад.

— С тысяча девятьсот восьмидесятого по две тысячи второй, — сказал он. — Все наши поездки в Париж, верно?