– Чудесная мысль! – воскликнул Квиллер. – Но когда дело дойдёт до оформления интерьера гостиницы, пусть они не присылают нам своих дизайнеров, мы с этим делом справимся сами.

Пришла пора прощаться.

– Мне кажется, Коко, обнюхивая её туфли, публично заявлял о своем протесте, – прошептала Квиллеру на ухо Кэрол.

Банкир сказал:

– Давай как-нибудь позавтракаем вместе, Квилл.

– Я в восторге от ваших усов, – сообщила ему жена банкира.

Гости уехали, Квиллер открыл чулан, откуда как ни в чем не бывало вышли сиамцы. Всё содержимое кладовки – пластиковые бутылки, щетки, швабры и прочая хозяйственная утварь – после заточения животных оказалось перевернутым вверх тормашками. Квиллеру пришло на ум, что кошки, по большому счёту, обладают очень простой и эффективной манерой общения и именно они являются родоначальниками идеи гражданского неповиновения. Что же касается бесстыдной возни Коко с туфлями Даниэль, то это с его стороны мог быть либо злобный розыгрыш, либо знак личного неприятия.

Отправившись на козью ферму, Квиллер помнил только её былую запущенность. Теперь за этим сооружением закрепили титул исторического здания.

Дом в викторианском стиле недавно покрасили в горчичные тона, перед фасадом разбили аккуратный газон, оградив его бревенчатым забором. На бронзовой табличке желающие могли прочесть историю фермы, построенной капитаном Фагтри, героем Гражданской войны. К дому пристроили два новых амбара, на пастбище паслись козы, а на примыкающей к дому дорожке стоял новенький грузовик.

Бывший гостиничный служащий – бывший управляющий музея – вышел навстречу Квиллеру и выглядел так, словно всю жизнь работал на земле.

– Кристи очень расстроится, что не повидалась с тобой. Она уехала в Канзас демонстрировать одну из своих козочек, завоевавших приз на выставке.

Квиллер выразил своё восхищение преобразившейся фермой и поинтересовался породой мохнатых собак, которые гуляли по пастбищу вместе с козами.

– Это венгерская порода сторожевых псов, – ответил Митч. – Ты заметил, как изменилось наше стадо? Мы стали специализироваться на козах, чьё молоко наиболее подходит для приготовления первоклассного сыра. У нас их теперь двести голов.

– И Кристи по-прежнему даёт каждой из них имя?

– Конечно. У неё есть и Смородинка, и Лучик, и Рубин. Все козы реагируют на свои имена. Они очень умные и любят пообщаться.

Мужчины пошли в сторону большого вытянутого амбара, который, несмотря на свою новизну, снаружи выглядел слегка обшарпанным, благодаря чему идеально вписывался в окружающий пейзаж. Одна, открытая, часть здания находилась под навесом. По щедро устланному соломой полу разгуливали, общались и развлекали друг дружку козы различных пород и окрасок. Своим безмятежным видом они напоминали отдыхающих на водах курортников. Вокруг умиротворенного датского дога гордо расхаживали куры, а на небольшом выступе в стене прикорнула пятнистая киска. Квиллер сделал несколько снимков. Две представительницы этого живописного сообщества понюхали ладонь журналиста и потёрлись о его колени. Совсем ещё маленький козлёночек попытался пощипать его блокнот. Из этого загона животных, группами по четырнадцать коз, выгоняли в помещение для дойки.

Закрытая часть амбара представляла собой помещение с белыми стенами и бетонным полом, который поливали дважды в день. Повсюду стояли большие чаны из нержавеющей стали и компьютеризованные термометры. Тут, в этом помещении, молоко охлаждалось, затем пастеризовалось, после чего ему прививали необходимые культуры. Позже в свернувшееся молоко вручную погружали формочки. Все эти процедуры вкупе именовались французской технологией изготовления домашнего сыра.

– Похоже, это очень трудоёмкий процесс, – заметил Квиллер.

– Да, работы здесь невпроворот, – согласился Митч. – Подумай сам; кормить коз, ухаживать за ними, доить двести голов дважды в день и вдобавок ещё делать сыр. Но от всего этого можно получить массу удовольствия. И знаешь что, с козами подчас гораздо легче ладить, нежели с некоторыми музейщиками. Особенно с теми, кто в музее уже давно: они всякую новую идею встречают в штыки… Если хочешь, пойдём в дом и там ты попробуешь наш сыр.

Они сели на кухне и стали снимать пробу с сельского шевре[9] – белого, мягковатого, невыдержанного сыра.

– С ним можно готовить всякие замечательные блюда, – сообщил Митч. – Например, спагетти феттучини, которые Альфредо даже не снились!

– Да ты стал заправским поваром! – удивился Квиллер.

– Пожалуй, ты прав. Я всегда этим баловался. До того как купить первую в своей жизни кастрюлю, я успел собрать целую коллекцию кулинарных книг. За плитой я провожу гораздо больше времени, чем Кристи.

– К ней всё ещё захаживают привидения во время бурь?

– Нет, после того как мы выбросили из дома весь хлам и покрасили стены, привидения перевелись. Мы с Кристи подумываем о свадьбе, Квилл.

– Здорово! – Это был традиционный, хотя и не лишенный двусмысленности ответ Квиллера на заявления подобного рода. – Кстати, Митч, ты помнишь, какой ажиотаж вызвало в наших местах исчезновение кулинарной книги Айрис Кобб?

– Ещё бы! Я думаю, её потихоньку умыкнул один из музейных работников. В те дни мне даже казалось, что я точно знаю, чьих рук это дело. Но, не имея доказательств, я не мог в открытую обвинить эту женщину.

Домой Квиллер отправился нагруженный подарками с фермы – всевозможными сырами: укропным, чесночным, перчёным, фетой и сыром с добавками из различных трав. По дороге он размышлял о судьбе кулинарной книги Айрис Кобб. Если бы её удалось найти, фонд К. издал бы этот бесценный труд. Книгу бы продавали всем желающим, а средства, полученные от продажи, пошли бы на памятник Айрис. Квиллер представил себе открытие на базе колледжа кулинарной школы, в которую приезжали бы учиться люди со всей страны и которая распределяла бы своих выпускников в пятизвездочные рестораны. Это было бы данью восхищения талантам и скромности удивительной женщины! Кулинарный институт имени Айрис Кобб!

Всё это, конечно, воздушные замки. Тот, кто похитил книгу, наверняка уничтожил её после того, как переписал лучшие рецепты. Все думали, что в краже виновен один из волонтеров, работавших в музее, но никому и в голову не приходило, что в этом злодеянии может быть замешан сам управляющий.

Воскресным утром раздался мрачный перезвон электронных колоколов Маленькой каменной церкви, к которой стекались толпы печальных горожан, желающих присутствовать на заупокойной службе по Анне-Мари Томс. В Мускаунти было заведено приходить на похороны, и этот обычай соблюдали все, руководствуясь при этом разными соображениями: состраданием к родственникам, соседской солидарностью, желанием лишний раз пролить слезу или же просто чтобы пополнить еженедельный репертуар своих бесед. Квиллер гулял по Пикакской площади и наблюдал за происходящим. Местным полицейским не удавалось справиться с пробками на дорогах, и им прислали подмогу из штата.

Церковь была переполнена. На примыкающих к ней лужайках толпились бесчисленные зеваки. Ими же был забит круглый сквер, который разделял Мейн-стрит на северную и южную части. Среди этих толп Квиллер, как ему показалось, распознал сыщиков из ФБР, переодетых в штатское. Он также обратил внимание на ошибку в надписи на транспаранте, который несли студенты колледжа Мускаунти, где ещё совсем недавно училась и Анна-Мари:

АННА-МАРИ, МЫ ТЕБЯ ЛЮБИМ!

ЛЕННИ, МЫ СТОБОЙ!

Квиллер, прихватив с собой фотоаппарат, сделал несколько быстрых снимков, чтобы потом показать их Полли. Подошедший к нему сыщик попросил предъявить удостоверение личности. У фотографов из «Всякой всячины» и «Локмастерского вестника» работы было хоть отбавляй. В сегодняшних выпусках газет появятся первые сообщения о взрыве в пятницу – читатели ждут их с нетерпением.