Парамонов прошел в комнату, остановился у стола и, наблюдая за котом, повторил в трубку слова Дрофа. «Вы знаете, профессор, я уже жалею, что подобрал этого кота. Завтра отвезу его к ветеринару, попрошу усыпить и…». Парамонов не договорил. Кот вскочил в кресле, его длинная шерсть встала дыбом, глаза округлились. Животное оскалилось и злобно зашипело. «Профессор, он все понял!», — крикнул Парамонов в трубку, и тут кот прыгнул. Парамонова спасло то, что он машинально выкинул вперед руку с тяжелой телефонной трубкой. Удар отбросил зверя назад в кресло, и Парамонов бросился из комнаты. Он успел закрыть дверь и закричал Дрофу: «Я же говорил!..». «Успокойтесь, коллега, — ответил профессор. — Приезжайте прямо сейчас ко мне».

Парамонов вышел из подъезда и через безлюдный сквер направился к проспекту. Но дойти до него не успел. Он вдруг увидел десятки, если не сотни котов. В темноте глаза у них горели зеленым огнем. Он посмотрел по сторонам, и ему стало по-настоящему страшно. И справа, и слева к нему приближались похожие на тени черные коты. В ярости они били хвостами о землю и не отрываясь смотрели на Парамонова. «Откуда здесь столько бродячих котов?» — с ужасом подумал Парамонов.

Кольцо сжималось гораздо быстрее, чем Парамонов соображал. Авангард животных уже был на расстоянии прыжка, когда дверь его подъезда со скрипом отворилась и оттуда вышел человек в капюшоне. Он что-то держал на руках, и Парамонов скорее угадал, что это был его кот.

Парамонов не слышал команды, но армада котов вдруг вся как по команде повернула головы к незнакомцу. Затем коты исчезли так же неожиданно, как и появились. Парамонов остался один. Позже Дроф объяснил, что, скорее всего, Парамонов принес домой наблюдателя, из тех, что вселяются в животных. Кто их посылает и зачем, не знал и сам профессор. А еще через неделю, когда Парамонов успокоился, он вышел из дома и у перекрестка заметил своего старого друга, астрофизика Хлумова. Они издалека поприветствовали друг друга, и Парамонов пошел дальше. Но что-то заставило его обернуться. Парамонов увидел, что из-под пальто у Хлумова высовывается знакомая морда кота. «Надо бы его предупредить, кого он подобрал», — подумал Парамонов и рванулся к Хлумову, но нехорошая догадка остановила его.

Я сижу на дорожке, ведущей к подворотне, и жду. Подворотня — это главный выход из нашего двора на улицу, и сегодня мой пост именно здесь. Где-то с той стороны, там, на улице, копится напряжение и материал достигает предела своей усталости. Это ощущение давит, но я должен сидеть именно на этом месте. Со стороны, конечно, кажется, что я просто бездельничаю, лениво потягиваясь в символической тени под деревом, но я — на посту. Этот двор вверен моему попечению, и старший до сих пор был мною доволен. Подвести его сейчас было бы просто свинством.

А напряжение где-то там, в вышине, продолжает нарастать. Хорошо хоть сегодня воскресенье и большинство моих подопечных на дачах. Но вот скрипнула дверь подъезда, и по дорожке ко мне шаркающей походкой направляется баба Катя. Судя по потрепанной хозяйственной сумке, следует она в гастроном, но ничего, туда ведут и другие пути. Дождавшись, пока бабка подойдет достаточно близко, чтобы заметить меня наверняка, я неторопливо отваливаюсь от дерева и вальяжной походкой лениво пересекаю ей дорогу. Заметила. Сплевывая и ругаясь, бабка поворачивается и бредет в другой конец двора, к воротам на соседнюю улицу. За что люблю я старшее поколение, так это за правильность и предсказуемость реакций.

Возвращаюсь на пост, и тут из подъезда выскакивает бабкина внучка Иветта. Эту простой проходкой не отвадишь, но и на такой случай у нас есть свои приемы. Становлюсь посреди дорожки и, глядя прямо в глаза Иветте диким взглядом, начинаю издавать угрожающие звуки. Та останавливается в задумчивости и оглядывается по сторонам в поисках обходных путей. Приходится добавить грозности в голос, и Иветта вприпрыжку уносится вслед за бабкой.

Некоторое время ничего больше не происходит, и я даже начинаю проявлять интерес к нахально жужжащей над головой мухе, когда дверь подъезда опять отворяется и выпускает на этот раз двоих. Аньку и ее верного воздыхателя. Имени вспоминать не хочу — юноша не питает ко мне особой любви. Впрочем, я отвечаю ему тем же, так что в этом плане мы квиты. Не тронь меня, и я тебя не трону, так сказать. Но сейчас, когда они направляются прямо ко мне, приходится искать способы контакта. Проходки и грозный голос на них явно не подействуют. Во-первых, им сейчас море по колено, а во-вторых, вьюнош радостно воспользуется любым поводом, чтобы врезать мне пару раз. Похоже, он ревнует свою донну Анну не только ко всему, что движется, но даже к деревьям и рекламным щитам. Но если не давать явного повода… Подхожу к Анне и на правах старого знакомого пытаюсь привлечь ее внимание. Удалось! Она оборачивается ко мне с явным намерением пообщаться, но противный молодой человек восклицает: «Мы уже опаздываем!» — и тянет ее вперед. К подворотне. А материал в вышине уже достиг предела, и с запада летит порыв шквалистого ветра…

Медлить нельзя. Я смотрю им в спины. Вьюнош весь в коже и заклепках, а на Анне полупрозрачное летнее платье, почти не имеющее веса. «Прости меня, Анна!» — я с воем бросаюсь ей вслед и вцепляюсь в столь соблазнительные для вюноша округлости ниже талии… Не знаю, кто закричал громче, но, отлетая к мусорному баку, я почувствовал, что успел…

Открыв глаза, вижу над собой склоненное Анькино лицо. Сзади маячит явно потрясенный молодой человек. Похоже, сцен ревности сейчас не будет. «Дымочек мой, живой, — шепчет Анюта, роняя на меня слезы. — Спасибо тебе, родной». Я хочу возразить, что еще не заслужил отдельного имени, но из горла вырывается только нечленораздельное урчание. Анна несет меня домой. У подъезда невесть откуда взявшиеся старушки обсуждают главную новость дня. Это ж надо, балкон рухнул… Прямо перед подворотней… Видать, понаставили всяких тяжестей… Хорошо хоть никого не убило. «Хорошо, — думаю я. — Хорошо иметь во дворе грамотного упредителя. Старший может мною гордиться».

Каких только курьезов не случается в жизни! Вот и с Меланьей, женщиной тихой и богобоязненной, произошел один странный случай. Жила Меланьюшка скромно, с хлеба на воду перебивалась и давно уже не надеялась разжиться абсентом, коим в былые времена не считала за грех себя побаловать.

Случилось Меланье унаследовать от покойной матушки, Глафиры Петровны, половину дома с участком в окрестностях Питера. Сама-то Меланья в городской квартире жила и не в угоду своей мамаше с детства чуралась тягот сельской жизни. Покойная же Глафира Петровна, напротив, прослыла среди односельчан хозяйкой рачительной и экономной, правда, в последние годы то и дело хворала и посему сильно запустила свое хозяйство. Властной была Глафира и себялюбивой, ни дня не могла прожить без перепалок с соседями. Не любила она соседей. Зато в своем коте Штирлице души не чаяла. Жаль, не довелось ему пережить хозяйку: сдох, бедолага, едва дождавшись ее возвращения из больницы. После Штирлица были у Глафиры и другие коты, но к ним она не пылала особой любовью: все ей казалось, что дух Штирлица витает где-то рядом и не устает ревновать.

Соседи, отставной особист Федька Кукиш и жинка его Люська Моль, столь же ревностно пеклись о своем хозяйстве. Любили они свой сад-огород и ненавидели Глафириных котов, особливо Штирлица, который имел обыкновение у них из парника огурцы красть. Как ни укрывал Федька свои огурцы, Штирлиц все равно находил лазейку и нет чтобы один огурец целиком сожрать, так он, паразит, норовил откусить от каждого. Можно представить, что испытывали соседи, когда в очередной раз рушилась их мечта засолить собственных огурчиков себе на закусь… Вот вам и повод для войны!

Пророчила Глафира Петровна дочери неизбывную войну с соседями. Но Меланья будучи человеком неконфликтным старалась не лезть на рожон. Теперь же, когда матушка преставилась, получившая полдома в наследство Меланья решила поправить свое заметно пошатнувшееся материальное положение и пустить квартирантов. Помня матушкины увещевания, долго подбирала Меланья кандидатов в жильцы — чтобы и соседям угодить, и беды в доме избежать. Все боялась она, как бы не устроили там пожар, потоп, наркоманский притон или еще какой бордель — словом, перебирала все возможные варианты летального исхода сего предприятия. Сватали Меланье в квартиранты и порядочных таджиков, суливших «кароший падарка», и работящих молдаван-гастарбайтеров, и хлебосольных хохлов, обещавших салом платить за прожитье, и лихих джигитов, сотрясавших туго набитой мошной, — не повелась Меланья. Всем отказала. Наконец порекомендовали ей двух благообразных старушек-кошатниц, вообще ничего не суливших, — и она согласилась. Меланья не возражала против привезенных ими четырех кошаков и даже порадовалась наличию котобратии, коей предстояло охранять дом от свирепых грызунов.