Томас Тадбери давным-давно уяснил, что человеку нечасто дается второй шанс. Ему посчастливилось — судьба еще раз свела его с Барбарой Каско.

Это произошло в тысяча девятьсот семьдесят втором, десять лет спустя после того, как он видел девушку в последний раз. Тогда их мастерская все еще звалась «Телевизоры и электроника на Бродвее», а Том служил там помощником управляющего. Он стоял за стойкой, спиной ко входу, и поправлял какие-то полки, когда женский голос произнес:

— Прошу прощения.

— Да-да, — сказал он, оборачиваясь, — и остолбенел.

Ее темно-русые волосы стали намного длиннее — теперь они достигали середины спины — и она носила затемненные очки в огромной пластиковой оправе, но глаза за дымчатыми линзами остались все такими же голубыми. На ней был пестрый свитер и потертые джинсы, а фигура ее к двадцати семи годам стала даже еще лучше, чем была в семнадцать. Он бросил взгляд на ее руку и увидел на пальце только кольцо выпускницы колледжа.

— Барбара, — сказал он.

Она явно удивилась.

— Мы знакомы?

Том указал на значок колледжа имени Макговерна на ее свитере.

— Однажды ты даже выдвинула меня на пост президента, — сказал он.

— Я не… — На ее лице появилось недоумение.

Самое прекрасное лицо из всех, что он видел в своей жизни!

— Я тогда был стрижен под ежик, — продолжал Том. — И носил двубортный вельветовый пиджак. Черный. — Он коснулся пальцами модных очков. — Оправа тогда была другой. Весил я примерно столько же, сколько сейчас, но был на дюйм поменьше ростом. И еще я так сходил по тебе с ума!

Барбара Каско улыбнулась. На миг ему показалось, что она так и не вспомнила его. Но их взгляды встретились, и он поверил.

— Как поживаешь, Том? Сколько лет прошло, а?

Много, подумал он тогда, много. Целый век.

— Я — отлично.

В его словах была по меньшей мере половина правды. Головокружительнейшее десятилетие Черепахи подходило к концу. Жизнь Тома стремительно катилась в никуда — после того как застрелили Джона Кеннеди, он бросил колледж и с тех самых пор жил в обшарпанной полуподвальной квартирке на 31-й улице. Том Тадбери с его убогой работой и не менее убогой квартиркой ничего не значил в сравнении с его настоящей жизнью; все это было той ценой, которую он платил за ночи и выходные, проведенные внутри бронированного панциря. В школе он был угрюмым одиночкой со стрижкой «ежиком», уймой комплексов и тайной силой, о которой знал один лишь Джоуи. А теперь он стал Великой и Могучей Черепахой. Загадочным героем, знаменитостью, тузом из тузов и еще черт знает чем.

Разумеется, ей он ни о чем не рассказал.

Но почему-то это не имело никакого значения. Пребывание в панцире Черепахи изменило Тома Тадбери, придало ему уверенности в себе. Десять лет он мечтал о Барбаре Каско, десять лет он видел ее в своих горячечных снах, сожалел о своей трусости, воображал выпускной, на котором так и не появился. Десятилетие спустя Том Тадбери все-таки преодолел робость.

— Ты потрясающе выглядишь! — горячо воскликнул он. — Я заканчиваю в пять. Давай пообедаем где-нибудь?

— Давай, — кивнула Барбара и засмеялась. — А я-то все гадала, сколько времени тебе понадобится, чтобы решиться позвать меня на свидание. Десять лет! Ты, наверное, только что установил новый школьный рекорд.

Чудища ничем не лучше полицейских, решил Том: когда они нужны, как назло, ни одного нет поблизости.

Вот в декабре было совсем другое дело. Когда он впервые увидел их? Долгое сюрреалистическое путешествие по Джерсийскому шоссе в Филадельфию. Позади него грохотала колонна бронетехники, впереди дорога была пустынна. Все словно застыло, лишь ветер гонял газетные листы по асфальту. Вдоль обочин, словно призрачные города, тянулись свалки ядовитых отходов и нефтехимические заводы. Время от времени они проезжали мимо очередной кучки изнуренных беженцев, спасавшихся от Роя, и это были единственные люди, которых они видели.

Все как в кино, Том даже не до конца верил в происходящее.

Пока они не встретились.

По спине у него побежали колючие мурашки, когда колонну нагнал андроид с вестью, что враг совсем рядом и движется на Филадельфию.

— Вот так, — сказал Том Соколице, которая ехала на его панцире, чтобы дать отдых крыльям.

Он успел только найти кассету «Криденс Голд» и вставить ее в магнитофон, как на горизонте показалась черная волна инопланетных существ. В воздухе, насколько достигали его камеры, кишели летуны — облако тьмы, похожее на стремительно надвигающийся бескрайний грозовой фронт. Он вспомнил смерч из «Волшебника страны Оз» — как же ему было страшно, когда он впервые смотрел это кино!

Под этой темной крылатой тучей двигались другие существа: ползли вперед на членистых животах, ковыляли на метровых паучьих ногах, вязко перетекали с места на место, как Капля из одноименного фильма, вот только героического Стива Маккуина что-то поблизости не наблюдалось. Они покрывали дорогу от обочины до обочины и переливались через край — и двигались быстрее, чем он мог вообразить.

Соколица взмыла в воздух, андроид набросился на врага, а с небес устремилась Мистраль — голубая вспышка меж прозрачных холодных облаков. Том сглотнул, до упора вывернул ручку громкости, и «Восход зловещей луны» рванулся к темному небу. Жизнь никогда больше не будет такой, как прежде, — ему почти хотелось поверить в это. Может быть, этот новый мир будет лучше старого.

Как стая перелетных голубей, Рой грозил затмить солнце и, как стая перелетных голубей, исчез в мгновение ока. После этого первого незабываемого мгновения даже война миров стала для него просто очередной задачей. То было скорее истребление, чем сражение, нечто сродни уничтожению особенно жирных и мерзких тараканов.

Когти, клешни и отравленные клыки не причиняли его панцирю никакого вреда; кислота, которую выделяли летуны, заляпала ему все объективы, но это была скорее досадная неприятность, чем реальная опасность. Он вдруг поймал себя на том, что выдумывает новые, изощренные способы убийства этих тварей, чтобы развеять скуку. Он подбрасывал их высоко в воздух, разрывал пополам, сжимал в незримых кулаках до тех пор, пока они не превращались в кашу. Раз за разом, день за днем, безостановочно — пока эта волна не остановилась.

Впоследствии, вернувшись домой, он поражался, как быстро «Война с Роем» исчезла из заголовков газет и с какой легкостью жизнь вернулась обратно в прежнее русло. В Перу, в Чаде, в горах Тибета еще продолжали свирепствовать группы пришельцев; в Турции и Нигерии кое-где давали о себе знать недобитые остатки, но известия из стран третьего мира занимали лишь последние страницы американских газет. А жизнь тем временем продолжалась. Люди расплачивались с кредитами за жилье и ходили на работу; те же, кто благодаря Рою остались без жилья и без работы, послушно подавали страховые требования и обращались за пособиями по безработице. Люди сетовали на плохую погоду, рассказывали анекдоты, ходили в кино, спорили о спорте, собирались выходить замуж и жениться.

Рой, разумеется, не был полностью уничтожен. Немногочисленные уцелевшие твари рыскали в труднодоступных местах, а иногда и не в столь труднодоступных. Сегодня Том отчаянно жаждал встречи с одним из таких чудовищ. Его устроило бы даже не очень большое: летучее, ползучее — не суть важно. Он готов был согласиться и на обыкновенного преступника, на пожар, на автомобильную аварию — на что угодно, лишь бы не думать о Барбаре.

Не тут-то было. Стоял хмурый, холодный, безрадостный, скучный день — даже в Джокертауне. Приемник, работавший на полицейской частоте, сообщал лишь о нескольких семейных ссорах, а Том взял за правило никогда не вмешиваться в подобные дела. За многие годы он пришел к выводу, что даже самая разобиженная жена приходит в ужас, когда бронированный панцирь размером с «Линкольн-Континенталь» вламывается сквозь стену в ее спальню и приказывает ее мужу немедленно прекратить распускать руки.