Все это делали сами, только Лышко всякий раз заставлял Витко возиться со своими сапогами. Когда Михал это заметил, Лышко пришлось держать ответ перед парнями. Но это не произвело на него ни малейшего впечатления.

– Да что тут такого? Сапоги мокрые, а ученик на то и есть, чтобы работать.

– Не на тебя! – взорвался Михал.

– Ах так! Не суй нос не в свое дело! Ты тут Старшой?

– Нет. Но уверен, что Ханцо со мной согласен. Так что сам теперь возись со своими сапогами. А не то пеняй на себя! И никто меня не осудит! Я предупредил тебя, Лышко!

Однако досталось вовсе не Лышко.

В пятницу вечером, когда подмастерья, обернувшись воронами, опустились на жердь в Черной комнате, Мастер объявил: до него дошло, что кто-то из них потихоньку облегчает работу новому ученику. А всем им известно, что это строго-настрого запрещено. Поэтому виновный понесет наказание. С этими словами Мастер повернулся к Михалу.

– Как ты посмел помогать мальчишке! Отвечай!

– Мне жаль его, Мастер! Работа, которую ты ему поручаешь, слишком тяжела!

– Ты находишь?

– Да!

– Тогда слушай меня внимательно! – Мельник вскочил, оперся обеими руками о Корактор. – Кому я что поручаю – не твое дело. Не забывай, что я – Мастер! А тебе я преподам урок – будешь помнить всю жизнь! Все остальные – кыш! Кыш!

Он выгнал воронов, остался с Михалом наедине, запер дверь.

До полуночи слышался шум и отчаянное карканье, наконец Михал поднялся на чердак бледный и растерзанный.

– Что он с тобой сделал? – кинулся к нему Мертен.

Михал только головой покачал.

– Оставьте меня!

Подмастерья догадывались, кто выдал Михала. На другой день стали советоваться, как отплатить Лышко.

– Вытащим его из постели и устроим темную! – предложил Андруш.

– Каждый припасет палку, – добавил Мертен.

– Обрежем волосы и вымажем сажей! – буркнул Ханцо.

Михал сидел в углу молча.

– Скажи и ты что-нибудь! – подскочил к нему Сташко. – Ведь это тебя он продал!

– Ладно! Я скажу!

Михал подождал, пока все замолчали. Тихо, спокойно начал говорить, как говорил бы Тонда:

– То, что сделал Лышко, подло! Но то, что предлагаете вы, не лучше. Я понимаю – чего не скажешь в гневе. Ну, а теперь уймитесь. Пошумели и хватит. Не заставляйте меня за вас краснеть.

Парни не вздули Лышко, но стали его избегать. Никто не разговаривал с ним, не отвечал, если тот что спросит. Суп и кашу Юро подавал ему отдельно – кто же станет есть из одной миски с подлецом?

Крабат считал это правильным. Кто выдает своих товарищей, тому платят презрением!

В новолунье, когда прибыл со своей повозкой Незнакомец с петушиным пером, Мастер снова таскал мешки вместе с подмастерьями. Старался изо всех сил, будто хотел показать, что значит работать засучив рукава. А может, выслуживался перед своим Господином?

Но чаще всего в эти зимние дни он был в отъезде. Выезжал то верхом, то в санях. Подмастерья не задумывались, по каким таким делам он разъезжает. Им-то какое дело!

Как-то вечером Мастер велел запрячь коляску, да побыстрее! Он торопится по важному делу.

Снег вдруг растаял, шел проливной дождь. Парни радовались, что можно не выходить из дому, посидеть в тепле.

Крабат помог Петару запрячь гнедых. Когда все было готово, Петар побежал доложить, а Крабат вывел упряжку за ворота. Из-за сильного дождя ему пришлось накинуть на голову попону. Мастеру он тоже приготовил две попоны – ведь предстояло ехать в открытой коляске.

Освещаемый фонарем Петара, Мастер спустился с крыльца. В широком плаще, в черной треуголке, на сапогах позвякивают шпоры, из-под оттопыренного плаща выглядывает шпага.

«Ну и дела, – подумал Крабат. – И куда его только несет в такую погоду?»

Мастер уселся на козлы, закутался в полоны, как бы между прочим спросил:

– Хочешь поехать со мной?

– Я?

– Тебе ведь не терпится узнать, зачем я еду!

Любопытство оказалось сильнее страха вымокнуть под дождем. И вот Крабат уже наверху, рядом с мельником.

– А ну-ка покажи, умеешь ли ты править! – Мастер протянул ему кнут и вожжи. – Через час нам надо быть в Дрездене!

– В Дрездене? Через час?! – Крабату показалось, что он ослышался.

– Ладно! Поехали!

Тронулись. Выехали на ухабистую лесную дорогу. Темно, ни зги не видно.

– Быстрее! – приказал Мастер. – Ты что, не можешь быстрее?

– Мы опрокинемся!

– Глупости! Дай-ка сюда!

Мастер взялся править сам. Да как! Кнут так и свистит! Мгновение... и выбрались из лесу. Вот уже и Каменец. Крабат сидит не дыша – только бы удержаться! Ветер норовит сдуть с сиденья, дождь хлещет в лицо!

Попали в полосу тумана. Он окутал коляску плотной пеленой. Но ненадолго. Вот уже головы лошадей вынырнули, а вот и спины, крупы, бабки. Гнедые топчут туман копытами, несутся как ветер все дальше и дальше.

Дождь перестал, светит луна. Клубы тумана ползут над землей, она кажется серебристо-белой, заснеженной. Наверно, они скачут по лугам. Но почему же тогда не слышно ни стука копыт, ни скрипа колес? Вот и тряска прекратилась. Крабату кажется, что они катят по ковру.

Лошади несут коляску мягко и упруго. Не езда, а одно удовольствие – под луной, по широкой равнине!

Вдруг толчок! Коляска качнулась и затрещала. Наткнулись на пень? На валун? Может, сломалось дышло, отвалилось колесо?..

– Я посмотрю!..

Крабат спустил было ногу на подножку, но Мастер тут же схватил его за шиворот, отбросил на сиденье.

– Сиди! – Он указал пальцем вниз.

Туман вдруг прорвался. Крабат просто глазам своим не поверил: внизу, в глубине, коньки каких-то крыш, кресты, освещенные луной... Кладбище?..

– Мы застряли на колокольне. Осторожнее, а то свалишься! – Мастер дернул поводья, хлестнул кнутом. – Вперед!

Рывок... и коляска летит дальше.

Теперь они едут без происшествий, молча, стремительно, покачиваясь на поблескивающих под луной облаках.

«А я ведь принял их за туман! – думает Крабат. – Экий простофиля...»

Часы на кафедральном соборе пробили полдесятого, когда Мастер с Крабатом прибыли в Дрезден.

Коляска с грохотом опустилась на мощеную площадь перед дворцом. Конюший бросился к коням, подхватил поводья.

– Как всегда, господин?

– Глупый вопрос!

Мастер бросил конюшему монету, спрыгнул с сиденья, приказал Крабату следовать за ним во дворец.

Взбежали по лестнице, ведущей к порталу.

Наверху путь им преградил высоченный офицер. Через плечо – широкая лента, в сверкающем нагруднике отражается луна.

– Пароль?

Мастер просто-напросто отстранил его и прошел. Офицер схватился было за шпагу, хотел вытащить ее из ножен. Не тут-то было! Щелкнув пальцами, Мастер пригвоздил его к месту.

Окаменевший, неподвижный Верзила так и остался стоять, вытаращив глаза и опустив руку на эфес шпаги.

– Идем! Он тут, видно, новенький!

Они поднялись наверх по мраморной лестнице, быстрым шагом двинулись дальше.

Мелькали залы, зеркала, ряды окон с тяжелыми, расшитыми золотом портьерами. Стража и лакеи, судя по всему, знали Мастера. Никто их не задерживал, не задавал вопросов. Молча сторонились, кланялись, пропускали.

Крабат шел, точно во сне. Красота и великолепие дворца его ошеломили. А он-то хорош! В грязной старой куртке! Весь в муке... Наверно, лакеи переглядываются да посмеиваются, а стражники за его спиной презрительно морщат нос!

Он стал сбиваться с шага, споткнулся... Что это? По ногам бьет шпага! Откуда тут, черт возьми, шпага? Взглянув на себя в зеркало, он остолбенел: лицо-то его, но одежда... Черный мундир с серебряными пуговицами и галунами, высокие сапоги, и – в самом деле, гляди-ка! – настоящая шпага в ножнах. А на голове? Неужто треуголка? И с каких это пор он носит белый напудренный парик с косичкой? Он хотел спросить Мастера, что все это значит, но не успел. Вошли в большой зал, освещенный свечами. В зале толпились важные господа – офицеры, полковники, придворные – в орденах и лентах.