Он догнал Чиуна и вместе с ним дошел до главной двери. На верхней ступеньке широкой лестницы оба увидели высокую блондинку с большим животом. Прежде чем исчезнуть, блондинка одарила их улыбкой.

— Одного никак не пойму, — сказал Чиун.

— Чего именно?

— Не пойму, откуда берется столько американцев?

— То есть?

— Это первая беременная женщина, которую я увидел в этой стране за год с лишним.

Риме отвлекся: он обратился с вопросом к охраннику у выхода.

— Кто эта блондинка? — спросил он.

— Миссис Липпинкотт.

— Которая?

— Супруга Элмера Липпинкотта-старшего.

— Теперь понятно, почему старик держится таким молодцом, — сказал Римо и подмигнул охраннику.

— А как же! — сказал охранник.

Запершись в кабинете, Элмер Липпинкотт позвонил Елене Гладстоун в машину.

— Эти двое хотели разнюхать что-то насчет животных.

— Понятно, — отозвалась Елена Гладстоун, помолчав.

— Может быть, нам временно залечь?

— Доверьтесь мне, — сказала она и положила трубку на рычаг в салоне серебряного «ягуара». Она вспомнила двоих мужчин, встреченных перед кабинетом Липпинкотта: старика-азиата и молодого американца с проницательным взглядом и гибкими движениями атлета. Впрочем, он не атлет: он не столько силен, сколько грациозен, как балетный танцор. Ей захотелось увидеться с ними снова, особенно с тем, помоложе.

Она оставила машину в гараже около лаборатории «Лайфлайн», вошла в здание и направилась в свой кабинет, откуда сделала два телефонных звонка.

Сначала она коротко доложила о появлении двоих любопытных правительственных агентов.

— Боюсь, старик начинает трусить, — сказала она. — За Рендла.

Ответ состоял из двух слов:

— Убейте его.

— А как же старик?

— Его я возьму на себя. — Раздались короткие гудки.

Следующий ее звонок был в «Липпинкотт нэшнл бэнк», в кабинет Рендла Липпинкотта.

— Рендл, — сказала она, — говорит доктор Гладстоун.

— Привет, Елена. Что я могу для тебя сделать? Подбросить деньжат?

— Благодарю, не нужно. Вам пора провериться. У меня есть свободный час после ленча.

— Жаль, ничего не выйдет. Я очень занят.

— Я звоню вам по поручению мистера Липпинкотта. Придется выкроить время.

Рендл Липпинкотт вздохнул.

— Он сведет меня с ума своими глупостями! Проверки, витамины, анализы... Почему я не могу быть ходячей развалиной, как все остальные?

— Мне очень жаль, — сказала она, — но никуда не денешься. Значит, в час дня?

— Ладно, буду.

Руби Гонзалес ступила на загаженную 7-ю Ист-стрит, борясь с тошнотой. Последним жилищем Зака Мидоуза была берлога на четвертом этаже в половине квартала на восток от Бауэри-стрит — мерзкой улочки, чье гордое некогда голландское имя давно ассоциировалось исключительно с «лодырями с Бауэри».

Она зашагала к дому Мидоуза, втиснувшемуся между магазинчиком, торговавшим некогда кожаными кошельками и ремешками, но вынужденным свернуть торговлю из-за бестолковости владельцев, не понявших, что «ремешки», представляющие важность в этом районе, плетутся не из кожи, и сырной лавкой с более счастливой судьбой, так как помимо сыра здесь продавалось спиртное.

Мусор перед домом Мидоуза слежался и походил на горную породу. В эту часть Нью-Йорка еще не донеслись веяния из более благополучных районов, где от владельцев требовали подбирать испражнения за своими собачками: на тротуаре, как и на мостовой, шагу негде было ступить из-за собачьего кала.

Руби удачно миновала минные поля и поднялась на выщербленное цементное крыльцо. Она достаточно часто наезжала в Нью-Йорк, чтобы знать, что наружные звонки в таких домах никогда не работают, поэтому нашла на стене надпись фломастером, обозначавшую номер квартиры управляющего домом, после чего откинула внутреннюю задвижку кредитной карточкой висконсинского магазина «Сыры-почтой».

Табличка на двери управляющего гласила: «Мистер Армадуччи». Руби надавила кнопку звонка, готовясь испытать на собеседнике свои чары, однако вид детины с волосатыми плечами в майке заставил ее забыть о чувстве долга.

— Что надо? — прорычал он.

Она поспешно предъявила удостоверение агента ФБР. Он схватил удостоверение жирными пальцами. Она дала себе слово, что выбросит удостоверение, как только выберется на свежий воздух.

— Мне нужно побывать в квартире Мидоуза, — сказала она.

— Чего? — Детина изъяснялся на наречии, отличающем любого нью-йоркца, свидетельствующем об исключительно крупных городских расходах на образование.

— А то вы не врубились, — ответила Руби ему в тон.

— Ордер, — Это слово нью-йоркцы учатся произносить вторым после слова «мама», чему и обязаны своей всемирной славой головастых малых.

— Зачем он мне? — удивилась Руби.

— Нет ордера — скатертью дорога.

— Если я обращусь за ордером, то приду не одна, — припугнула его Руби. — Со мной явится половина всего санитарного департамента.

— Эка важность! Они что, станут искать владельца дома? Пускай поищут! Даже я не могу его найти.

— Нужен им владелец! Стоит им взглянуть на этот притон, как они выволокут вас на улицу и пристрелят на месте. Бах-бах!

— Как смешно!

— Ключи от квартиры Мидоуза!

— Ждите здесь. Пойду поищу.

Поиски ключей заняли пять минут. Их вид свидетельствовал о том, что мистер Армадуччи прятал их на плите, в жаровне с кипящим куриным жиром.

— Увидите этого Мидоуза — скажите ему, что я вышвырну его на улицу: он уже три недели не платит за квартиру.

— А такого же милого местечка он больше нигде не сыщет, — посочувствовала Руби.

— Ага. — Управляющий поскреб большую часть брюха, не помещавшуюся под майкой, и от души рыгнул.

Руби поторопилась вверх по лестнице, пока он не облегчился в подъезде, что, судя по запаху, прочно вошло у жильцов в привычку.

— Где квартира? — спросила она на бегу.

— Последний этаж, слева.

Поднимаясь по скрипучим ступенькам. Руби задавалась вопросом, не выведен ли особый подвид — «нью-йоркские управляющие домами». Преобладание среди них двойников мистера Армадуччи не могло объясняться простым совпадением.

Однако зрелище дома снаружи и изнутри и даже самого мистера Армадуччи не подготовило Руби к тому, что она застала в квартире Зака Мидоуза. Квартира выглядела так, словно ее на протяжении последних десятков лет использовали как склад грязного белья. Во всех углах обеих комнатушек валялась невообразимо грязная одежда. Раковина была набита пластмассовыми тарелками и чашками, которых хватило бы на две жизни. Вздохнув, Руби подумала, что белые ведут странный образ жизни.

Зато провести в квартире обыск не составило труда. Главное было не спотыкаться о хлам на полу. Она обнаружила всего два места, где могло храниться что-либо ценное: зеленый шкаф в спальне и ящик под раковиной. Руби не знала толком, что ищет, однако ни там, ни здесь не обнаружила ничего, что бы поведало ей о Заке Мидоузе больше, чем она уже знала о нем: он был неряхой, у которого не осталось чистой одежды.

Руби проковырялась в квартире целый час, но так ничего и не нашла. В телефонном справочнике трехлетней давности не оказалось ни приметных телефонных номеров, ни адресов друзей или родственников. Ей попалась грошовая фотография, на которой красовался, видимо, Зак Мидоуз собственной персоной. Она решила, что у него дурацкий вид. Стопка старых программок скачек не привлекла ее внимания. Прежние достижения некоторых лошадей были помечены значком "х", словно Зак заранее исключал их из числа претенденток на победу. На всех этих лошадях скакали жокеи с итальянскими фамилиями.

Руби убедилась, что нашла того, кого искала.

Напоследок она, зажав нос, опрокинула когда-то белую пластмассовую мусорную корзину. К дну корзины прилипли салфетки с кроваво-красной надписью: «Закусочная Манни». Судя по адресу, заведение располагалось прямо за углом.

Руби заперла дверь квартиры и позвонила в дверь мистера Армадуччи, чтобы вернуть ключи.