— На улице. Не хотел загораживать подъездную дорожку, сообразил, что вам тогда не проехать в гараж.

— Спасибо за заботу.

Харпер промолчал.

— Лучше вам добровольно явиться в полицию, — сказал я.

— Нет, сэр, не стану делать этого.

— Если вы не причастны к убийству жены…

— Не делал я этого.

— Если вы не причастны к убийству Салли Оуэн…

— И ее не убивал.

— Тогда какого черта вы в бегах?

— Я не в бегах, мистер Хоуп.

— Так чем вы занимаетесь?

Он не ответил.

— Мистер Харпер, — сказал я, — можете объяснить, почему ваша жена явилась ко мне в понедельник утром, шестнадцатого ноября, с жалобой на вас, она утверждала, что предыдущей ночью вы избили ее до полусмерти, и просила подать…

— Понятия не имею, — перебил Харпер.

— В то воскресенье вы были в Майами, верно?

— Правильно.

— Поехали туда, чтобы встретиться с Ллойдом Дэвисом и повидать мать…

— Верно, но не застал ни маму, ни Дэвиса.

— И позвонили старому приятелю по службе в армии…

— Да, сэр, Ронни Палмеру.

— Он служит в Майами и ведает вербовкой на военную службу.

— Да, сэр.

— И затем поехали в Помпано, а оттуда — в Веро-Бич.

— Да, сэр.

— Зачем?

— Уже говорил вам. Поглядеть на достопримечательности. Посмотреть, что там и как.

— Где были в понедельник ночью? В ту ночь, когда убили Мишель?

— Вернулся в Майами и был там. Тоже говорил вам про это.

— Зачем вернулись в Майами?

— Подумал, может, найду Ллойда.

— Мистер Харпер, — сказал я, — вы начинаете действовать мне на нервы.

— Очень жалко, — сказал он, — но вы кой-чего не знаете.

— Что мешает рассказать мне все?

— Не могу, — ответил он.

— Что вы ищете, мистер Харпер?

Он не ответил.

— Китти Рейнольдс считает: вы что-то обнаружили. Что, мистер Харпер?

Он неподвижно, как скала, возвышался в кресле, молча уставившись на меня.

— Мистер Харпер, — прервал я молчание, — предлагаю вам пойти вместе со мной в полицию, предлагаю вам явиться туда добровольно, пока какой-нибудь полицейский не прострелил вам голову. Если вы невиновны в этих убийствах, незачем прятаться. Что скажете? Пойдете со мной?

Он молча сидел в кресле еще целую минуту, обдумывая мои слова.

Кивнул.

Неуклюже поднялся на ноги.

И потом этот сукин сын со всей силы заехал мне по физиономии своим громадным кулачищем.

Телефон настойчиво трезвонил.

На улице было дождливо, ветрено и холодно.

Второе декабря, среда, девять часов утра. Чуть меньше восьми часов прошло с той минуты, как я свалился без сознания от удара Харпера, а он исчез. Я пришел в себя минут через двадцать. На моих часах было 1.46. У меня электронные часы. Никто ведь больше не говорит «без четверти два». Или 1.44, или 1.46. Моей первой мыслью было — позвонить Блуму, но вместо этого с трудом дотащился до постели. Сейчас Блум звонил мне.

— Я тебя не разбудил? — спросил он.

— Нет, уже проснулся.

— Есть известия от Харпера?

Я помолчал в нерешительности. Потом ответил:

— Нет.

— Что ж, придется подождать, пока человек примет решение. И так бывает, — утешил меня Блум. — Может, явится сегодня на похороны.

— Какие похороны?

— Салли Оуэн. Должен признаться, Мэттью, мы к ним приготовились, как к визиту президента, — вдруг Харпер решит заглянуть туда. Половина личного состава полиции задействована, самое подходящее время грабануть банк, как считаешь?

— Для похорон тоже подходящий денечек.

— Лучше не бывает, — сухо согласился Блум. — Ты придешь?

— Зачем?

— Если Харпер объявится, ему снова потребуется адвокат.

— Очень сомневаюсь, что он объявится, Мори.

— Вот как? — недовольно произнес Мори, и на линии воцарилось продолжительное молчание. — Почему ты так думаешь?

— Если бы ты убил Салли, ты пошел бы на похороны?

— Да знаешь, сколько раз бывало: человек убил кого-то, а потом у него крыша поехала. У меня был такой случай: один парень на Лонг-Айленде зарезал свою жену мясницким ножом, представляешь? Так прямо на следующий день, когда половина округа Нассау разыскивала его, он принес поточить этот нож в мастерскую, можешь представить? Это же все равно что запереть дверь конюшни, когда лошадь твою уже увели, верно? Принести нож с пятнами крови на ручке вокруг всех этих заклепочек, представляешь? Так точильщик унес нож в заднюю комнату, за мастерской, и позвонил нам, а когда мы арестовали парня, он все повторял: «Нож затупился». Люди просто теряют рассудок, Мэттью.

— Чего не бывает, — согласился я.

— Ну, делай как знаешь. Если появится желание заглянуть — похороны в одиннадцать на кладбище «Флорал парк».

— Не жди меня, — сказал я.

— У тебя сегодня плохое настроение, — заметил Блум.

— Болят зубы.

— Сочувствую. Хороший зубной врач есть?

— Есть, спасибо, Мори.

— Дай мне знать, если получишь весточку от Харпера, ладно? — попросил Блум и повесил трубку.

Сам не знаю, зачем пошел на похороны; похороны действуют на меня угнетающе, даже если нет дождя и на небе сияет солнце. Я, конечно, не ожидал встретить там Харпера. Если накануне ночью свернул челюсть собственному адвокату, так с чего это на следующий день появится желание сдаться полиции? Кроме того, у меня на самом деле болели зубы, болел зуб, или зубы, — в том месте, где ударил Харпер. Хуже того: левая половина лица распухла и изменила цвет, а нижняя челюсть кровоточила, когда утром чистил зубы. Никогда не любил получать удары по челюсти. Последний раз меня били в четырнадцать лет. Сцепился с восемнадцатилетним футболистом из-за девчонки в их команде болельщиков: они громко хлопали в ладоши и орали на трибунах. Звали девочку Банни, и как-то вечером она позволила мне потискать ее груди. По моим юношеским представлениям, благодаря этому я получил «преимущественное право владения» и «надбавку к жалованью за выслугу лет». Футболист, которого звали Хенк, думал иначе, возможно, по той причине, что с начала футбольного сезона чуть не каждый день укладывал ее на спину. («Никто не любит тебя так, как я, Банни!» — думал я.) Футболист предложил мне держаться подальше от своей девчонки. В ответ я обозвал его слабоумным подонком. Он поставил мне синяки под оба глаза, свернул челюсть и выбил коренной зуб. Доктор Мордекей Саймон вставил искусственный зуб. Этот зуб до сих пор напоминает мне о том, что не следует связываться с футболистами, да и с остальными тоже, по правде говоря. Но разве можно ожидать нокаута от собственного клиента? Впредь буду знать, что и от клиентов можно получить по зубам. Можно получить зуботычину от священника. Младенцы, которые еще лежат в колясочках, могут врезать в зубы бутылочками с молочной смесью. Фрэнк расширительно толкует закон Мэрфи: «Если ожидаешь самого худшего, так не удивляйся, что именно так и происходит».

Единственное, что меня удивило на похоронах Салли Оуэн, так это появление ее бывшего мужа, Эндрю Оуэна. Эндрю опоздал; когда он подошел, прикрываясь от дождя зонтиком, священник произносил последние слова молитвы, а гроб опускали в землю. Присутствовавшие на похоронах начали понемногу расходиться, а Эндрю все стоял у края могилы, глядя, как забрасывают гроб землей. Поодаль Блум беседовал о чем-то с одетым в форму капитаном полиции. По территории кладбища слонялось не меньше трех дюжин полицейских, похожих на призраки в своих блестевших под дождем плащах. Глаза их неустанно обшаривали раскисшие от дождя дорожки, руки так и тянулись к рукояткам револьверов, чьи контуры ясно обрисовывались под дождевиками. Мне вдруг стало тревожно: только бы у Харпера хватило ума не появляться здесь сегодня. Я подошел к Оуэну, который все еще стоял у раскрытой могилы, держа над головой зонтик.

— Как вы? — спросил я.

Он оторвал взгляд от могилы и посмотрел на меня.