— Богато живете, — восхитилась я.

— Ты еще не видела новый ковер в гостиной, — добавила Грейс.

— Ну, до тебя нам далеко, — возразила Хоуп. — Одно платье чего стоит.

В спешке я так и не переоделась в прогулочную одежду, помчалась как была, в тяжелом нарядном платье, мало подходящем для поездок по лесу.

— Все, мы поели, — продолжала она. — Теперь можешь рассказывать. Как ты там живешь?

— Чудище держит слово, не обижает тебя? — забеспокоился отец.

— Да, папа. — Я замолчала. Перед глазами мелькали ухоженные сады, замковые покои, невероятная библиотека и сам хозяин замка. — Не знаю, с чего начать.

— Начинай с середины, а там как пойдет. Выбирай что поинтереснее, — посоветовала Хоуп.

— Хорошо.

И я поведала им про Лидию и Бесси, про канделябры, которые загораются сами, про мою комнату, которая всегда обнаруживается за ближайшим углом. Объяснила, какой этот замок немыслимо огромный, рассказала про длинный трапезный стол, за которым можно отведать чего душа пожелает, и про блюда, которые, отталкивая друг друга, спешили наполнить мою тарелку. Рассказала про пичуг, прилетающих к моей кормушке. И про огромную библиотеку, где от обилия книг разбегаются глаза.

— Я и не думала, что в мире может быть столько книг, — заметила Грейс.

Я лишь улыбнулась и пожала плечами — не могла же я ответить: «Понимаете, многие из них просто еще не написаны». И другие подробности я невольно опускала, избегая объяснений.

Сложнее всего было с самим Чудищем. Обойтись без него в рассказе — невозможно, а ввести его туда получалось с трудом, и каждый раз, упоминая хозяина замка, я ловила себя на том, что принимаюсь его защищать. Родные привыкли представлять Чудище жутким лесным зверем, напугавшим отца, и как ни рады были они узнать, что он добр ко мне, передать словами, насколько он добрый и чуткий в действительности, я не умела. Я мямлила что-то о том, как мы с ним подружились в последнее время и как он мне дорог, но ощущала себя в некотором роде предательницей. Ведь это он силой забрал меня из семьи, от родных — как могут они простить его, как могу я его простить? Как я могу его оправдывать? Как сказать им, что я люблю его? Меня словно громом поразило. Люблю?!

Замолчав, я уставилась на огонь, сжимая в ладонях чашку с подогретым пряным сидром. Действительно, отменный сидр. Странно было пользоваться посудой, которая оставалась там, где ее поставишь, и не мчалась к тебе наперегонки по малейшему знаку. Незамысловатая пища меня тоже не смущала — смущало другое, что я теперь чужая в этой теплой золотистой кухне.

«Ты ведь только-только вернулась, — убеждала я себя. — Разлука была долгой; разумеется, ты привыкла к той жизни. Как иначе? Не волнуйся».

— Надолго ты к нам? — спросила Хоуп. — Ты говорила, тебе придется возвращаться обратно?

Я кивнула. На меня будто повеяло холодом одиночества. Я обвела взглядом лица родных.

— Да. Я только на неделю.

— Неделю? — охнул отец. — Всего на неделю?

— Но ведь ты потом еще приедешь? — предположила Грейс.

Я чувствовала себя предательницей, которую безжалостно допрашивает милый сердцу враг. Стиснув руки на коленях, я отпила сидр, но он вдруг стал горчить.

— Н-нет. — Короткое слово пронзило тишину, словно кинжал. Почему я раньше не замечала, что у огня в камине кроваво-красная кайма? — Я обещала, что больше не попрошу отпустить меня. — Как я им растолкую? Он сказал: «Без тебя мне не жить». Они не поймут, почему я должна вернуться.

— Никогда? — У Хоуп не хватило голоса договорить.

— Зачем тогда он тебя вообще отпустил? — рассердился отец.

Я понимала, что сейчас не время объяснять настоящую причину.

— Просто чтобы вы убедились: со мной все в порядке, — промямлила я. — Чтобы вы больше за меня не беспокоились.

— Но мы тебя любим… Как же нам не беспокоиться, если мы больше никогда тебя не увидим?

— Эти сны, в которых я прихожу к тебе… — ответила я с запинкой, — они говорят правду. Тебе ведь от них легче?

— Откуда ты про них знаешь? — изумился отец.

— Их посылает Чудище. Он сам мне и сказал.

— Сны, значит, посылает — спасибо ему за доброту! А тебя не отпускает. Честный уговор… Хоть бы никогда мне не видеть этого проклятого замка и не поддаваться на коварное гостеприимство!

— Прошу тебя, отец, не сердись! Ты не понимаешь. Я тоскую по вам по всем, но теперь уже не так горько — то есть я, разумеется, предпочла бы жить тут, дома, но… — Я не договорила.

— Не понимаю? Чего не понимаю?

— Чудищу тоже одиноко, — в отчаянии воскликнула я.

Повисла жуткая тишина.

— Ты… Ты еще сочувствуешь этому чудовищу после всех его злодеяний? — наконец не выдержал папа.

Я печально кивнула, и все снова замолчали ошеломленно.

— Ну что же, — вмешался Жервен, изо всех сил пытавшийся, судя по голосу, рассуждать здраво. — Я не очень понимаю во всех этих делах, но мы знаем точно: здесь замешаны колдовские чары — все эти невидимые слуги и прочее, а кто из нас разбирается в колдовстве? Я думаю, Красавица хочет сказать, что Чудище, с которым знакома она, уже совсем не тот страшный лесной зверь, что когда-то напугал отца. Правильно?

— Да, пожалуй. — Я улыбнулась через силу. — И спасибо! — поблагодарила я искренне.

Ричард с Мерси заснули на своих стульчиках, и сестры понесли их в кровать.

— Надо же, — отводя локон со лба спящей дочки, проговорила Хоуп. — Сегодня утром, за завтраком, она впервые сказала длинную фразу: «Когда Красавица придет домой?» — По щеке Хоуп покатилась слеза.

Пока сестры укладывали малышей, мы переместились в гостиную. До возвращения Хоуп и Грейс с кувшином сидра и тарелкой пряников никто не произнес ни слова. Мы разлили сидр по кружкам, но молчание просочилось к нам из кухни и заполонило комнату, удушливое и непроницаемое, как дым. Хоуп, беспокойно поерзав, наклонилась ко мне со вздохом и ухватила двумя пальцами складку моей длинной юбки, щупая ткань.

— Королевское платье. У тебя там наверное, шкафы ломятся от нарядов?

Я смутилась, хотя в глазах Хоуп не было зависти, лишь легкое любопытство. Постепенно я начала сознавать, что все мои рассказы о замке и тамошней жизни не особенно соотносились у моих родных с действительностью. Они с интересом внимали тому, что я рассказывала — пыталась рассказать, — но интересовала их только я, а не повествование. Не знаю, моя в том вина, или их, или того, как по-разному сложились наши судьбы. Единственное, что понимали мои близкие, — я их скоро вновь покину и вернусь в свой колдовской мир, который, как я понемногу понимала, приводит их в ужас. Однако поделать с этим я ничего не смогу.

Я улыбнулась в ответ на умоляющий взгляд Хоуп:

— Многие из них для меня слишком роскошны, поэтому я их не ношу. Жаль, не догадалась прихватить парочку — вам обеим они бы пошли. — Я вспомнила серебристое кисейное облако, которое наотрез отказывалась надевать несколько недель назад.

От такого обыденного ответа в комнате будто прояснилось.

— А я было подумал, когда тащил твои седельные сумки, что ты ползамка с собой привезла, — пошутил Жер.

— Что? Где они?

Жервен показал на столик в углу. Нет, я точно их так не набивала. Под крышкой первой тускло блеснула золотистая парча, усыпанная крошечными рубинами. «Спасибо, Чудище!» — выдохнула я едва слышно, и тотчас мне представилось невольно, как он склоняется над зеркальным столиком в своей темной комнате. Ночь, в незашторенном окне сияют звезды. В отсветах каминного пламени каштановый бархат камзола кажется медным… Видение пропало. Опираясь обеими ладонями о столешницу, я потрясла головой, прогоняя морок.

— Что с тобой? — забеспокоился отец.

— Ничего, все хорошо.

Кажется, обыденный мир не спешил принять мои обострившиеся чувства. Но уже через миг передо мной, как ни в чем не бывало, поблескивала золотая парча. Я вытащила сверток из сумки. Бальное платье — со шнуровкой из атласных лент на корсаже, расшитое рубинами и жемчугами.