— Нет, — ответила Тэлли. — Я слышала о нем от Шэй. Она как-то раз при мне пыталась сигналить ему фальшфейером, но тогда он так и не появился. А потом он отвел Шэй в Дым.

— И меня должен был отвести, — со вздохом проговорил Зейн. — А ты до Дыма добралась сама?

— Да. Но когда я там жила, мы с ним…

Тэлли вдруг все вспомнила. Ей казалось, что это было миллион лет назад, и все же она ясно видела себя, еще уродливую, целующуюся с Дэвидом на окраине Дыма. И как потом они несколько недель странствовали с ним по диким краям… Воспоминания нахлынули щемящей волной. Как остро она воспринимала жизнь, находясь рядом с ним! И была уверена, что так будет всегда…

А потом Дэвид вдруг исчез.

— Где он сейчас? — спросил Зейн. — Чрезвычайники задержали его, когда захватили Дым?

Тэлли покачала головой. Воспоминания о Дэвиде стали разрозненными и тусклыми, а мгновение их расставания попросту стерлось из памяти.

— Я не знаю.

Тэлли стало плохо. Уже в сотый раз за день она почувствовала, что вот-вот упадет в обморок. Она потянулась к контейнеру с завтраком, но Зейн взял ее за руку.

— Нет, не ешь.

— Почему?

— Не ешь больше ничего, Тэлли. Лучше прими парочку… — Он вытащил из кармана упаковку сжигателя калорий. Четыре таблетки уже были использованы. — Когда сердце бьется часто — это полезно.

С этими словами он взял из упаковки еще две таблетки и запил их глотком кофе.

— Полезно для чего? — непонимающе спросила Тэлли.

Зейн постучал пальцем по лбу.

— Думать. От голода лучше соображаешь. И от волнения тоже, кстати. — Он усмехнулся и положил упаковку на ладонь Тэлли. — Например, когда целуешься с кем-то в первый раз. Это просто потрясающе просветляет.

Тэлли обескураженно смотрела на таблетки. Блестящая фольга так сверкала на солнце, что на нее больно было смотреть. Края упаковки казались острыми, как бритва.

— Да ведь я почти ничего не съела. От такого не потолстеешь.

— Дело не в том, чтобы беречь фигуру. Мне нужно поговорить с тобой, Тэлли. Ты мне нужна. Я так давно ждал кого-то вроде тебя. Я хочу, чтобы ты была просветленная.

— Хочешь сказать, что сжигатель калорий дает это твое просветление?

— Способствует. Потом объясню. Пока просто поверь мне, Тэлли-ва.

Он не отводил от нее глаз. Сейчас они блестели почти лихорадочно, как у безумца. Таким становился его взгляд всякий раз, когда Зейн объяснял «кримам» какую-нибудь свою хули ганскую затею. Противостоять этому взгляду было почти невозможно, хотелось немедленно согласиться, даже если Зейн предлагал сущее безумие.

— Ну, ладно. Кажется, я поняла, о чем ты…

Дрожащими пальцами Тэлли выдавила из облатки две таблетки и сунула в рот, но сразу проглотить не решилась. Такие препараты не следовало принимать на голодный желудок. Считалось, что это опасно. Во времена ржавников, когда все были уродами и Операцию Красоты еще не придумали, существовала такая болезнь, при которой люди нарочно переставали есть. Они настолько боялись растолстеть, что добровольно морили себя голодом и превращались в ходячие скелеты, а то и вовсе погибали — это при том, что в мире было полным-полно еды. Операция Красоты помогла спасти человечество и от этой напасти тоже.

«Ничего, от пары таблеток я не умру», — решила Тэлли.

Зейн протянул ей чашку с кофе, Тэлли запила таблетки и поморщилась. Кофе показался ей кисловатым.

— Что, слишком крепкий, да? — с усмешкой спросил Зейн.

Через несколько секунд сердце Тэлли забилось чаще, обмен веществ ускорился. Все вокруг стало очень резким и отчетливым. Как прошлой ночью, она почувствовала, будто исчезла тонкая пленка, отделяющая ее от мира. Солнце засияло еще ярче, и Тэлли зажмурилась.

— Итак, — произнес Зейн. — Что последнее ты помнишь о Дэвиде?

Тэлли постаралась унять дрожь в руках и принялась обыскивать кладовые своей памяти, бродить в тумане, затянувшем воспоминания из тех времен, когда она была уродкой.

— Мы все были на Ржавых руинах, — сказала она. — Помнишь рассказ Шэй про то, как мы ее выкрали?

Зейн согласно кивнул, хотя Шэй рассказывала эту историю не один раз, и всякий раз — по-разному. В некоторых версиях этой истории Тэлли и другие дымники похитили Шэй прямо из логова чрезвычайников. В других версиях сама Шэй ушла из города, чтобы спасти Тэлли от дымников, и потом они вдвоем бежали в город. Конечно, не только Шэй порой переиначивала свои истории. «Кримы» всегда повествовали о старых добрых деньках с большими преувеличениями, поскольку главное было, чтобы рассказы получились покруче. Но Тэлли чувствовала, что Зейну нужна правда.

— Чрезвычайники разрушили Дым, — продолжала она. — Но несколько человек, и я в том числе, удрали и потом некоторое время прятались в Ржавых руинах.

— Новый Дым. Так вас называли уродцы.

— Верно. Но ты откуда об этом знаешь? Разве ты тогда уже не стал красавцем?

Зейн усмехнулся.

— Неужели ты думаешь, что ты первая свежеиспеченная красотка, рассказывающая мне свою историю, Тэлли-ва?

— О.

Тэлли вспомнила о недавнем поцелуе.

«Интересно, — подумала она, — сколько раз Зейн использовал поцелуи, чтобы пробудить у девушек воспоминания об уродских деньках?»

— Но почему ты вернулась в город? — спросил Зейн. — Только не говори, что тебя и вправду спасла Шэй.

Тэлли покачала головой.

— Я так не думаю.

— Тебя поймали чрезвычайники? И Дэвида они тоже поймали?

— Нет, — уверенно сказала она.

Какими бы спутанными ни были ее воспоминания, она точно знала, что Дэвид по-прежнему жив. Она ярко представляла себе его, прячущегося среди развалин.

— Объясни мне, Тэлли, почему ты вернулась сюда и сдалась?

Зейн крепко сжал ее руку, ожидая ответа. Он снова подвинулся ближе, его золотые глаза сверкали в усыпанной пятнышками солнечного света тени под деревом, он ловил каждое слово Тэлли. Но воспоминания почему-то не приходили. Пытаясь вытащить из памяти хоть что-нибудь о тех днях, она словно упиралась в глухую стену.

Покусывая губы, она проговорила:

— Почему же я не могу вспомнить? Что со мной не так, Зейн?

— Неплохой вопрос. Но что бы это ни было, это происходит со всеми нами.

— С кем? С «кримами»?

Он покачал головой и перевел взгляд на бальные башни, возвышавшиеся чуть в стороне.

— Не только. Со всеми. По крайней мере, со всеми, кто живет здесь, в Нью-Красотауне. Большинство вообще не желает разговаривать о том времени, когда были уродцами. Говорят: и слышать не хотим обо всей этой ребячьей чепухе.

Тэлли кивнула. Это она в Нью-Красотауне сразу заметила — за пределами группировки «кримов» разговоры об уродских годах считались дурным тоном.

— Но если все же удается кого-то разговорить, оказывается, что большинство просто-напросто не могут ничего вспомнить.

Тэлли нахмурилась.

— Но мы-то, «кримы», то и дело болтаем про добрые старые времена.

— Мы только тем и занимались, что вытворяли что-нибудь запретное, — сказал Зейн. — Поэтому у нас в головах сохранились яркие картинки. Но, чтобы они не исчезли, нужно постоянно пересказывать свои истории, слушать друг друга и нарушать правила. Нужно сохранять просветленность, иначе постепенно забудешь все. Навсегда.

Тэлли поймала напряженный взгляд Зейна и вдруг кое-что поняла.

— Значит, для этого «кримы» и существуют, да?

Зейн кивнул.

— Верно, Тэлли. Чтобы не забывать, чтобы помочь мне понять, что с нами не так.

— А как ты… Почему ты так не похож на остальных?

— Еще один неплохой вопрос. Может быть, я таким родился, а может быть, все дело в том, что в ту ночь, прошлой весной, когда я струсил и не ушел из города, я дал себе клятву: настанет день, и я уйду — красавцем или уродом, все равно. — Последние слова Зейн произнес совсем тихо. А потом добавил сквозь зубы: — Просто все оказалось намного труднее, чем я думал. Какое-то время была такая скука, что я начал кое-что забывать. — Он вдруг просиял. — А потом появилась ты со своими потрясающими историями, в которые так трудно поверить. И теперь все просто отлично.