И тогда останется одно: пойти на смерть с высоко поднятой головой.

Облокотившись на стол в чистой и опрятной кухне Салли, он наблюдал, как она готовит сандвичи.

— Ну и что ты ей сказала? — как бы между прочим осведомился Ричард.

Салли не стала делать вид, будто не понимает. Не хотела врать или как-то выкручиваться.

— Я предупредила, чтобы она была с тобой поосторожней, — сказала она.

— Ну и зря, — пожал плечами Ричард. — Просто она тебе не нравится, да?

— Вот и ошибаешься, — возразила Салли. — Между прочим, она мне очень даже по душе. И я сожалею, что ей предстоит взвалить на плечи такую тяжелую ношу. И все ради тебя.

— Вот как? — нахмурился Ричард. — Но ведь ты сама, помнится, была готова пойти на любые жертвы.

— Да, но я никогда не была влюблена в тебя по-настоящему, — возразила Салли.

Ричард промолчал, давая ей возможность хоть немного потешить свое самолюбие. Он хорошо изучил женскую душу, а уж Салли знал как облупленную. Хоть Салли и утверждала, что их краткосрочный роман закончен, Ричард знал — она продолжает любить его. Жаль только, что тратила свои чувства понапрасну. Она уже давно не волновала его как женщина.

— Ты ведь еще не открыл ей правду? — спросила Салли.

— Нет.

— А собираешься?

— Если не будет другого выхода.

Он выпрямился и подошел к окну. Погода неожиданно ухудшилась, небо потемнело, предвещая дождь.

— Мне пора возвращаться в Штаты, — произнес Ричард.

— Как — уже?

Ричард еще два года назад приучился подавлять любые свои чувства. Однако здесь, в Англии, в этой спокойной обстановке, в окружении детей, любящих его женщин он разнежился. Но только Салли не должна об этом догадываться.

— Чем быстрее я вернусь, тем скорее Марк займется последними приготовлениями. Да и тебе необходимо начинать лечение, и так уже слишком затянула.

— А она исчезнет? Просто возьмет и канет в Лету? Как я?

— Если я сумею ее уговорить. Ее отец умирает. Когда это случится, а он уже, по-моему, стоит одной ногой в могиле, Кэссиди уже ничто там не удержит. А потом, если она и одумается, будет уже поздно. Она человек совестливый, не сможет бросить детей.

— Это ты так считаешь.

— Нет, это и в самом деле так, — возразил Ричард ледяным тоном, чтобы скрыть страх.

— Пройдя курс лечения, я могу вернуться сюда…

— Нет. На долю несчастных детей и так выпало слишком много испытаний. Сначала потеря матери, а потом отца…

— Не говоря уж о бабушке и дедушке.

Ричард надолго замолчал. Наконец сказал:

— Дети останутся с Кэссиди. Если я сумею все обставить как надо, ее сочтут очередной моей жертвой.

— А что скажут люди, когда из небытия воскресну я? По-твоему, мне не станут задавать вопросов?

— Я надеюсь, никто этого не заметит. Людей куда больше интересуют слухи, нежели факты. Если начнут приставать с расспросами, говори, что совершала паломничество в Индию и даже представить себе не могла, что меня обвинили в убийстве. Но только непременно добавь, что я вполне способен убить жену и детей.

— Ричард!

— Сделай это, — зазвеневшим от напряжения голосом сказал он. — Это последнее, чем ты еще можешь мне помочь. Мои дети погибли. Пока все в это верят, им ничто не угрожает.

— Я не могу…

— Ты уже очень многое для меня сделала, Салли, — напомнил Ричард. — Выполни последнюю мою просьбу.

Салли посмотрела на него влюбленными, полными горя и мольбы глазами.

— Хорошо, — прошептала она.

Вечером, при расставании, дети расплакались. Ричарду пришлось их обмануть, сказать, что папочке нужно работать, но вот летом он непременно вернется. Увы, летом его уже не будет в живых. И он никогда не увидит детей.

— А можно я приеду? — спросила Кэссиди слегка дрогнувшим голосом. В глазах ее стояли слезы. — Если папочка не сможет вырваться.

Дружное «да», произнесенное звонкими детскими голосами, вдохнуло в душу Ричарда надежду. Они выстоят. Все будет хорошо. Он оставляет их в надежных руках. Лучше не найти.

Обратный путь на север они проделали почти в полном молчании. Ричард гнал автомобиль слишком быстро и сознавал это, однако такая езда отвлекала от горестных дум. В жилах кипела какая-то звериная ярость, обуздать которую он и пытался, гоня машину во весь опор.

Кэссиди с каменным лицом и закрытыми глазами сидела рядом. На ее бледных щеках виднелись следы слез, заметив которые, Ричард совсем разъярился. Он уже чувствовал, как вновь погружается в прежнюю беспросветную тьму, и это пугало его. Он слишком долго боролся с этой тьмой и не мог позволить ей все уничтожить. Одна ложь, всего одна, последняя и окончательная, и все снова наладится.

Если, конечно, Кэссиди можно доверять. Или доверять его власти над ней, власти, для достижения которой он приложил столько усилий. Вел длительную, но тщательно разработанную осаду, которая, как он и рассчитывал, увенчалась успехом. И вот если теперь, когда Кэссиди завоевана, навеки и всецело принадлежит ему, он все-таки допустил роковую ошибку и сам угодил в им же расставленные сети, то времени расплачиваться за это безрассудство не осталось. Если любовь к Кэссиди прибавит страданий к его почти доверху полной чаше, то он эту чашу выпьет до дна.

Кэссиди молчала, а Ричард гнал машину все быстрее и быстрее, подгоняемый демонами, которые толкали его на край бездонной пропасти, к неминуемой гибели. Стрелка спидометра ползла все выше, ветровое стекло стонало под хлестким дождем, а узкая дорога сделалась предательски скользкой. Но Ричарду было на все это наплевать. Он не собирался погибать здесь, не так и не вместе с Кэссиди, даже если какая-то вконец свихнувшаяся часть его существа и желала такой развязки. Чтобы они с Кэссиди отправились на тот свет вдвоем, навсегда повязанные узами роковой бесконечности.

В очередной крутой поворот он вошел, почти не сбросив скорости. Колеса, утратив сцепление с полотном дороги, заскользили, и машина пошла юзом. Она скользила по мокрому асфальту к самому краю обрыва. Ричард спокойно выжидал, представляя, как они рухнут с огромной высоты, кувыркаясь, в рассвирепевшую морскую пучину.

Но затем, уже за какую-то долю мгновения до непоправимого, он вдруг резко вывернул руль, и скольжение машины приостановилось; задние колеса «Воксхолла» повисли над бездонной пропастью, а передние фары — пара обезумевших звериных глаз — ошалело рассекали желтыми лучами кромешную черноту ливня.

Мотор заглох. Ричард с трудом разнял пальцы, вцепившиеся в руль, уронил руки и закрыл глаза. В наступившей могильной тишине слышалось только дыхание Кэссиди, частое и прерывистое. И еще он слышал, как колотится ее сердце.

Ричарду отчаянно захотелось приложить руку к ее груди, слизать со щек слезинки. Открыв глаза, он увидел в темноте, что Кэссиди смотрит на него.

Она была бледна, как смерть, которая минуту назад коснулась их. Огромные глаза на мертвенно-бледном лице.

Спотыкаясь, Ричард выбрался под дождь, увлекая Кэссиди за собой. Держась за руки, они кубарем скатились по склону, скользя по грязи, и остановились под сенью раскидистого можжевельника. В мгновение ока Ричард обнял Кэссиди и прильнул к ее губам. Кэссиди словно этого ожидала, лоно ее стало горячим и влажным. Ричард знал, она сделает все, что он захочет. Стоит ему только пожелать, и она опустится на колени, прямо в грязь, и снова будет ласкать его, как в тот раз. Да, они могут наслаждаться друг другом, забыв о дурацких предрассудках. Кэссиди ни в чем ему не откажет, ничего не попросит взамен. Не считая разве что его души, которую так ловко украла, пока он плел для нее паутину.

Остатки здравого смысла не помогли. Все было кончено, он угодил в ту же западню, которую уготовил ей. И вот уже губы его сомкнулись на влажной обнаженной груди Кэссиди, а руки срывали остатки промокшей одежды с ее прекрасного тела. Кэссиди тяжело и нетерпеливо дышала, но Ричард нарочито не спешил. В его душе проснулся зверь, и он не хотел загонять его в клетку. Он возьмет ее здесь, в грязи. Кэссиди не посмеет противиться его воле. И тогда всецело и навсегда будет принадлежать ему.