— Ну да, а на родных детей наплевать, — со вздохом закончила Франческа. — Хотя мы ведь с тобой все равно его любим. Правда, Кэсс?

— Ну конечно, милая, — улыбнулась Кэссиди. — Как, кстати, и он нас, хотя и в меру своих возможностей.

Франческа снова вздохнула.

— До чего жаль, что у меня не такой папа, как дядя Эмберсон, — с чувством промолвила она. — Заботливый, внимательный к моим нуждам, готовый преследовать врагов до последнего вздоха.

— А вот мне вовсе не кажется, что он такой великолепный. И зачем тебе надо, чтобы кому-то понадобилось за тебя мстить? — сухо промолвила Кэссиди. — Разве тебе хочется оказаться изувеченной или — не дай бог! — убитой? — Она пыталась хоть таким образом повернуть их беседу в разумное русло.

— Да я толком и не знаю, — призналась девочка. — Мне всего тринадцать, и голова забита романтическими бреднями. Не говоря уж о том, что в моих жилах течет половина итальянской крови, а половина — ирландской.

— Американской, — снова поправила Кэссиди.

— В том смысле, что мне вовсе не улыбается перспектива оказаться в больнице с переломанными костями или тем более сыграть в ящик. А вот мысль о некотором… хм, сексуальном насилии приятно будоражит кровь, — призналась Франческа с неподражаемым простодушием.

— Боюсь, что, привыкнув к самостоятельности и независимости, ты найдешь генеральскую любовь довольно навязчивой, — заметила Кэссиди.

— Увы, вполне возможно, — вздохнула Франческа. — Эх, как мне хочется, когда я вырасту, стать похожей на тебя, а не на мою мамашу!

— Мы с твоей мамой совершаем одинаково дурацкие ошибки, — призналась Кэссиди.

— Не совсем. Мамочка выбирает мужчин, которые без конца ей льстят и всячески тешат ее самолюбие; с ними она чувствует себя моложе и красивее. Но на риск она никогда не пойдет, даже ради меня.

Кэссиди натянуто улыбнулась.

— Тогда как я стараюсь избегать мужчин, а не выбирать их, да?

— Нет, ты просто не умеешь выбирать правильно. — Франческа лукаво заулыбалась. — Господи, до чего же мне не терпится познакомиться с Ричардом Тьернаном! Я просто сгораю от нетерпения.

В это мгновение в дверь их комнаты забарабанили так громко и нетерпеливо, что сердце Кэссиди тревожно екнуло, предчувствуя беду. Франческа уже шагнула, чтобы открыть, но не успела — дверь распахнулась, и они увидели Мабри. Лицо ее было белым как полотно, по щекам катились слезы.

— С вашим отцом совсем плохо, — давясь от слез, промолвила она. — Вызвали «Скорую», но, боюсь… уже поздно.

Сидя в самолете, Ричард закрыл глаза и устало откинулся на спинку кресла. Все кончено, он сжег за собой все мосты. В последние дни перед разлукой он беззаботно играл с детьми. Они даже не заподозрили, что сердце его разрывается от горя.

Дети спрашивали про Кэсси, и ему пришлось обмануть их. А куда деваться? Детям было с ней хорошо, и она могла бы их спасти, но, увы, сбежала. Не выдержала последнего испытания.

Не мог Ричард, да и не должен был винить ее за это, но горькое разочарование не покидало его. В его жизни не оставалось места для сострадания и прощения. Ради детей он готов был пойти на любые жертвы, а Кэссиди в конце концов предала его.

Он попытался представить, что его ждет в Штатах. Обратилась ли Кэсси в полицию? И не встретят ли его вооруженные до зубов полицейские?

Однако почему-то Ричард в это не верил. Как не верил он и в то, что Кэссиди расскажет Шону то, что сама считает правдой. Конечно, она сейчас у Шона. Больше ей не к кому податься. Кэссиди загнана, растерянна, запугана до предела. И все-таки не настолько, чтобы выдать его.

Но как неосторожно он поступил с ней! Затаившись в своей темной пещере, Ричард настолько привык считать себя неуязвимым, что даже сам не заметил, как Кэссиди начала потихоньку подтачивать его броню.

Да, этой женщине удалось найти слабое место в его обороне, нарушить его затворничество, заполнить пустоту в его сердце. Но ничего, когда они встретятся вновь, если им суждено встретиться, он уже снова будет во всеоружии.

Черт бы побрал Кэссиди Роурки! Черт бы побрал его самого! И черт бы побрал всех остальных, алчных, глупых, мелких и подлых, которые исковеркали его жизнь! И все же каким-то непостижимым образом ему удалось хоть ненадолго выбраться из этой сечи и спасти своих детей…

Вот что в конечном итоге самое главное, а на все остальное можно и наплевать. Он сумеет найти другую женщину, которой доверит судьбу детей и которую для этого не придется соблазнять и подчинять своей воле. Он положит ей щедрое жалованье, убедится, что дети в безопасности, а потом одним махом покончит со всей этой дребеденью.

Возможно, прихватит с собой и Кэссиди Роурки.

Ричард и сам не подозревал, что зашел так далеко. Настолько погрузился в пучину подсознательного безумия, что способен помышлять об убийстве и самоубийстве.

Да, единственное, ради чего он еще продолжал жить, — это дети, хлопоты об их устройстве. А Кэссиди Роурки — так, случайный эпизод, мимолетное увлечение. Ничего, он быстро выкинет ее из головы. Пусть якшается с себе подобными. С Марком Беллингемом, например.

Может, потом, уже после казни, он будет являться ей в кошмарных снах. И тогда, с кем бы она ни жила, в постели их всегда будет трое. И никогда, даже лежа в объятиях другого мужчины, Кэссиди не сможет забыть его.

Что ж, он довольствуется и этим.

— От нас ничего не зависит. — Голос Мабри, бесцветный и безжизненный, звучал едва слышно. Можно было подумать, что это она при смерти.

— Что ты имеешь в виду? — нахмурилась Кэссиди.

— По словам доктора Раймана, состояние Шона сейчас стабилизировалось. Но врачам остается только наблюдать за развитием событий. Ближайшие сутки все решат. Сейчас Шон слишком слаб, придется повременить с анализами, но если он пойдет на поправку…

— А если нет?

— Тогда он умрет, — сказала Мабри, глядя в пространство.

— О нет! — взвизгнула Франческа, и Кэссиди поспешно обняла сестренку и прижала к себе.

— Не плачь, родненькая, — утешала она, гладя девочку по растрепавшимся волосам. — Слезами горю не поможешь. Нам остается только уповать на бога и надеяться.

Франческа вдруг стала совсем маленькой, теперь ей уже никто не дал бы и тринадцати. Слезы ручьем текли по ее бледным щекам. Покачав головой, она пробормотала:

— Я ведь даже не подозревала, что Шон настолько болен. По телефону он сказал, что всего-навсего простудился.

— Шон соврет — недорого возьмет, — вздохнула Кэссиди. — Он не хотел, чтобы мы знали о его болезни.

— О, Кэсси, я не хочу, чтобы он умер! — взвыла Франческа. — Пожалуйста, сделай хоть что-нибудь!

От этого детского горя Кэссиди стало не по себе. Она ведь всегда считалась опорой для сестры и брата, как могла, защищала их от деспотизма родителей и превратностей судьбы. Будь в ее силах, она изменила бы весь мир, но в данном случае, как и во многих других, ничего поделать не могла.

— Я бессильна ему помочь, родненькая, — мягко промолвила она.

— Может, хотите на него посмотреть? — предложила Мабри. — Каждый час нам разрешено десятиминутное свидание. Франческа, если хочешь, можешь зайти к нему первая.

— Нет! — всхлипнула Франческа. — Если он умрет при мне, я никогда его не прощу!

— Бедняжка моя! — Голос генерала Скотта, неожиданно выросшего у них за спинами, звучал ласково и уве-щевающе. Кэссиди даже не подозревала, что он тоже приехал в больницу. — Давай я отвезу тебя домой. Детям здесь не место.

Франческа выскользнула из рук Кэссиди и, кинувшись к генералу, с громким плачем припала к его груди. Эмберсон Скотт поглаживал ее по голове, бормоча слова утешения.

— Да, для нее так будет лучше, — устало кивнула Мабри. — Отвезите ее в Ист-Хэмптон, генерал. Возможно, мы проведем здесь всю ночь, а мне будет спокойнее, если за малышкой кто-нибудь присмотрит.