– Это еще не такая большая тайна, – сказал медленно доктор, – тайна в другом: зачем тебе это показали.

– Как “зачем”?

– Вот и я удивляюсь, – вставил Фрэнк. – В конце концов, что из себя представляет Виллис? Спокойно, Джим. Зачем надо было прокручивать Джиму его биографию? Как вы думаете, док?

– Единственная гипотеза, которая приходит мне в голову, до того фантастична, что я ее, с вашего позволения, оставлю при себе. Но вот что, Джим: как, по-твоему, можно записать чьи-нибудь воспоминания на пленку?

– По-моему, нельзя,

– Я пойду дальше и прямо заявлю, что это невозможно. Однако ты говоришь, что видел то, что Виллис запомнил. Это тебе о чемнибудь говорит?

– Нет, – сознался Джим, – не понимаю я этого, хоть убейте. Но я это видел.

– Конечно, видел, видишь ведь мозгом, а не глазами. Вот я закрываю глаза и вижу, как светится Большая пирамида под солнцем пустыни. Я вижу осликов и слышу крики носильщиков, зазывающих туристов. Вижу? Да я даже запахи ощущаю, а это всего лишь воспоминания. А теперь вернемся к твоей истории. Если все факты объединяет только одна гипотеза, приходится ее принять. Ты видел то, что нужно было старому марсианину. Назовем это гипнозом.

– Но… но… – Джим вознегодовал, как будто покушались на его самое сокровенное. – Говорю вам, я это видел. Я был там.

– А я согласен с доком, – сказал Фрэнк. – Тебе и на обратном пути что-то чудилось.

– Старик с нами ехал: если б ты разул глаза, то увидел бы его.

– Полегче, – вмешался доктор. – Хотите драться, так выйдите вон. Вам не приходило в голову, что оба вы правы?

– Как это может быть? – возразил Фрэнк.

– Мне не хочется выражать это словами, но одно я вам скажу: за свою долгую жизнь я узнал, что человек жив не хлебом единым и что труп, на котором я произвожу вскрытие, это не человек. Самое безумное философское учение – это материализм. Остановимся пока на этом.

Фрэнк начал было опять спорить, но сигнал у двери возвестил о посетителях – вернулись отцы.

– Входите, входите, джентльмены, – загремел доктор, – вы как раз вовремя. Мы тут рассуждаем о солипсизме. Если хотите принять участие, мы предоставим вам трибуну. Кофе?

– Солипсизм, значит? – сказал мистер Саттон. – Фрэнк, не слушай этого старого язычника, слушай лучше, что говорит отец Клири.

– Он меня и так не слушает, – ответил доктор, – как и полагается здоровому ребенку. Ну, на чем вы порешили с его превосходительством?

Мистер Марло усмехнулся.

– Я уж думал, его придется связать.

Собрание колонистов состоялось вечером в муниципалитете – центральном здании поселка. Мистер Марло и мистер Саттон, инициаторы собрания, пришли пораньше и обнаружили, что конференцзал закрыт, а у дверей стоят двое уполномоченных. Мистер Марло, несмотря на то что они несколько часов назад хотели арестовать Джима и Фрэнка, вежливо пожелал им доброго вечера и сказал: – Давайте открывать. Люди начнут приходить с минуты на минуту.

Часовые не шевельнулись. Старший, по фамилии Дюмон, объявил: – Сегодня собрания не будет.

– Почему это?

– Приказ мистера Крюгера.

– Он назвал причину?

– Нет.

– Собрание, – сказал мистер Марло, – созвано по всем правилам, и оно состоится. Отойдите.

– Мистер Марло, не надо обострять обстановку. У меня приказ и…

Вперед выступил мистер Саттон.

– Дай-ка я с ним поговорю, Джейми. – Он положил руку на пояс. За его спиной Фрэнк ухмыльнулся Джиму и тоже схватился за пояс. Все четверо были вооружены, как и уполномоченные: отцы не очень полагались на обещание Крюгера подождать инструкций из Малого Сирта.

Дюмон занервничал. В колонии не было настоящей полиции, эти двое были клерками Компании, а функции полицейских взяли на себя по распоряжению Крюгера.

– Это просто безобразие, что люди в пределах колонии ходят вооруженные до зубов, – жалобно сказал Дюмон.

– Вот как? – ласково сказал мистер Саттон. – Что ж, можно обойтись и без оружия. Держи мою горелку, Фрэнсис. – С пустой кобурой он приблизился к часовым. – Как вас выкинуть? Понежнее или с ветерком?

Перед тем как отправиться на Марс, мистер Саттон управлялся с крутой строительной братией, полагаясь не только на диплом инженера. Он был не крупнее Дюмона, но гораздо крепче. Дюмон отступил на исходные позиции и засуетился:

– Послушайте, мистер Саттон, вы не… Мистер Крюгер!

Все оглянулись и увидели резидента. Оценив обстановку, он резко сказал:

– Что такое? Саттон, вы оказываете сопротивление моим людям?

– Ничего подобного. Это они оказывают сопротивление мне. Велите им отойти в сторону.

– Собрание отменяется, – объявил Крюгер.

– Кто его отменил? – вышел вперед мистер Марло.

– Я.

– По какому праву? Я получил одобрение всех членов совета и могу, если надо, представить фамилии двадцати колонистов. – Двадцать человек, по уставу колонии, могут собраться без разрешения совета.

– Не имеет значения. В уставе сказано, что собрания созываются для обсуждения вопросов, представляющих общественный интерес. А обсуждение обвинительных актов до суда никакого общественного интереса не представляет, и я не позволю вам толковать устав в своих целях. За мной остается последнее слово. Я не допущу, чтобы у нас здесь правила толпа.

Вокруг уже собирался народ – колонисты пришли на собрание.

– Это все? – спросил мистер Марло.

– Да. Остается только добавить, чтобы вы и все остальные разошлись по домам.

– Они сделают так, как сочтут нужным, и я тоже.

Мистер Крюгер, мне странно слышать от вас, что гражданские права не представляют общественного интереса. У наших соседей есть сыновья, которые все еще находятся под опекой, если ее можно так назвать, директора Хоу, и все хотят знать, как обращаются с их детьми. Однако это не входит в повестку дня. Даю вам слово: ни я, ни мистер Саттон не собираемся просить колонию предпринимать чтолибо в защиту наших сыновей. Довольно вам этого? Вы отзовете уполномоченных?

– Какова же тогда повестка дня?

– Безотлагательный вопрос, представляющий интерес дл4 каждого члена колонии. Остальное я скажу собранию.

– Ха!

К этому времени появилось несколько членов совета. Один из них, мистер Хуан Монтес, вышел вперед.

– Минутку. Мистер Марло, когда вы говорили мне о собрании, я не имел представления, что резидент против.

– У резидента в данном случае нет права разрешать или запрещать.

– Никогда у нас раньше такого не было. И у резидента есть право вето. Почему вы нам не скажете, чему посвящено собрание?

– Не говори ничего, Джейми! – через толпу протискивался доктор Макрей. – Что это за мягкотелость, Монтес? Я жалею, что голосовал за вас. Мы собираемся, когда нужно нам, а не когда позволит Крюгер. Верно я говорю, люди?

Послышался одобрительный гул.

– Я и не собирался ничего говорить, доктор, – сказал мистер Марло. – Я хочу сказать это всем в помещении и при закрытых дверях.

Монтес пошептался с другими членами совета, и Хендрикс, председатель, сказал:

– Мистер Марло, может быть, вы для порядка все же скажете совету, с какой целью созвали собрание?

Отец Джима покачал головой.

– Вы разрешили собрание. В противном случае я собрал бы двадцать подписей и обошелся без вас. Неужели вы так боитесь Крюгера?

– Они нам ни к чему, Джейми, – вмешался Макрей. Он обратился к толпе, которая теперь быстро росла. – Кто за собрание? Кто хочет послушать, что скажет Марло?

– Я! – крикнул кто-то.

– Кто это? А, Келли. Хорошо. Я и Келли – уже двое. Найдется еще восемнадцать человек, которые не спросят у Крюгера, можно им чихнуть или нет?

Отозвался еще один, за ним другой.

– Трое, четверо. – Через несколько секунд Макрей набрал двадцать человек и обратился к резиденту: – Уберите своих подручных от двери, Крюгер.

Крюгер был вне себя. Хендрикс шепотом посовещался с ним и убрал уполномоченных, которые сделали вид, что приказ исходит от самого Крюгера, и были только рады уйти от греха подальше. Все повалили в зал.