Что? Что? — пролепетал лорд.

Ибо он держит в руках «Огненную волну», «Перуанские луны» и «Цейлонскую цепь»… целыми и невредимыми.

Как вы смогли?.. — заикаясь, спрашивает лорд Стенфорд.

Всё необычайно просто, сэр, — отвечает сыщик. — Сестры Харамбур выступали с копиями этих ожерелий.

Я знал, что имитации этих драгоценностей существуют у нескольких крупных ювелиров. Мне без особого труда удалось уговорить их передать в мои руки. Вам всё это обойдется в тысячу фунтов, чтобы покрыть убытки держателей фальшивых драгоценностей. Это намного снижало риск похищения.

Он повернулся к пораженному Гудфельду.

Велите привести негра, который находится под надежной полицейской охраной в моем автомобиле, — приказал он.

Через несколько минут в кабинет привели громадного негра, который охранял конюшни. У него была открытая рана, но, похоже, это его не особенно беспокоило. В его глазах застыл странный страх.

Сейчас промоем вам раны, мисье Милл, — веселым голосом заявил Гарри Диксон.

Нет, нет, отпустите меня домой. Я полечусь сам, — умоляюще сказал негр, забыв о своем детском лепете.

Никогда в жизни, друг мой, — возразил Диксон. — Мы вовсе не громилы. Послушайте, я полечу вас сам.

Он взял флакон одеколона, стоявший на столе, намочил им носовой платок и принялся тереть лоб негра.

Прекрасный черный цвет сошел, обнажив кусочек белой кожи.

Фальшивый негр! — вскричал Гудфельд.

— Еще какой! — согласился сыщик. — И сами увидите, кто появится, когда исчезнет эта поганая краска. Кто это, по-вашему, господин Гудфельд? Если я вам скажу, что с этой личностью вам вскоре предстоят увлекательные беседы?

Краска стиралась. Бывший негр перестал протестовать и стоял с убитым видом, продолжая ворчать и тихо жаловаться.

— Кашел Линмус! — внезапно закричал суперинтендант.

— Один из восьмерки, которую вы бездарно упустили, мой друг, — тихо сказал Диксон.

— Тысяча чертей!.. А остальные?

— Вы им аплодировали, когда они выступали в виде негров-танцоров! Быть может, они обратились в прах. Это весьма возможно. Поместите мистера Линмуса в больничную палату тюрьмы Ньюгейт, и пусть его подлечат. В ближайшем будущем он будет нам чрезвычайно полезен!

Ранения и ожоги Кашеля Линмуса оказались серьезнее, чем это казалось с первого взгляда.

Едва задержанного поместили в больничку Ньюгейтской тюрьмы, как у него начался приступ сильнейшей лихорадки. Посему врачи не решились дать полицейским разрешения на проведение допроса.

Полицейским не повезло, что допрос отложили.

И они полностью сосредоточились на цирке с Друри-Лейн. Но расследование привело ко всеобщему недоумению. Даже Гарри Диксон не знал, что подумать.

Не было ни малейшего сомнения, что пожар был вызван преступной рукой, потому что в восьми местах обнаружились следы искусственных очагов пожара. Также было признано, что наглые бандиты во время паники ограбили и мертвецов, и раненых.

Но куда они делись? Где Харамбур, его танцоры и остальной персонал? Их больше никто не видел. Могли ли они оказаться среди погибших, ведь еще не все трупы опознали?

Гарри Диксон и Том Уиллс тщательно обыскивали ужасные развалины. Иногда они натыкались на обгоревший труп.

И среди этих ужасающих остатков сыщик сделал одну находку. Когда он склонился над одним изувеченным и обгоревшим трупом, он заметил, как в толще жирного пепла что-то блеснуло.

Это была шпилька-пластинка из белой эмали с крошечной жемчужинкой из вульгарного стекла.

Сыщик вздрогнул: он узнал в ней одно из странных украшений, какие клиенты дам Чикенсталкер вынимали из пресловутой коробочки с булавками.

Он сунул находку в карман и продолжил поиски, но больше ничего не нашел.

Утром следующего дня он отправился в больничный покой Ньюгейтской тюрьмы и велел проводить его к Кашелю Линмусу, занесенному в журнал под номером К-181-С.

Больничные камеры не совсем похожи на обычные тюремные камеры. Они более просторны, снабжены большим окном с решеткой, пропускающим свет и воздух.

Кровать ничем не походила на ужасные нары, на которых спали прочие заключенные. Заболевая, они пользовались здесь неким уютом. Дежурный врач считал, что лихорадка уменьшилась, а потому пациента можно допросить, как только он проснется.

Час был уже довольно поздний, и сыщик потребовал от дирекции разрешения побыть вместе с заключенным номер К-181-С, каковое и было ему немедленно дацр.

Наступил вечер. На потолке зажглась лампа. В мрачном здании прозвенели звонки отбоя, редкие и зловещие. Камеры и коридоры затянул сумрак. Только у больных было право на свет ночью.

Послышался лязг запираемых замков, эхо которого прокатилось по зданию.

Печатные шаги ночных дежурных регулярно доносились из длинных темных галерей.

Гарри Диксон невольно ощутил тоскливую атмосферу места, усиленную поздним временем.

В этот момент раненый застонал и заворочался на кровати.

Его глаза были широко открыты, и он в упор смотрел на сыщика.

— Вы пришли спросить меня кое о чем? — слабым голосом произнес он.

Гарри Диксон кивнул.

— Нет смысла, Кашел Линмус, сообщать вам, — сказал он, — что правосудие вашей страны обязательно учтет ваши признания и откровения, если вы пожелаете говорить.

Заключенный печально улыбнулся.

— У меня нет особой надежды выпутаться, — сказал он.

— Здесь, Кашел, вы ошибаетесь. Врачи настроены оптимистично. Но если вы правы, разве вы хотите появиться перед Высшим Судией с тяжелым и жестоким грузом на вашей совести?

В глазах раненого блеснул огонек откровенности.

— Конечно, нет, господин Диксон, — пробормотал он. — А что вы держите в руке?

Вместо ответа сыщик протянул ему булавку, найденную на пожарище цирка Харамбур.

Кашел смертельно побледнел.

— Значит, вы нашли это? — спросил он с тоской в голосе.

Задвижка двери открылась. Кашел Линмус подал знак сыщику замолчать. Это был охранник-санитар, который принес больному стакан лимонада.

— Выпейте это, номер К-181-С, — сказал он убедительным голосом. — Это вас освежит.

Кашел улыбнулся и жадно выпил ледяной напиток.

— До скорого, господин Диксон, — сказал охранник, уходя. — Будьте любезны закрыть за мной дверь.

Сыщик не стал возражать… По ту сторону двери раздался сухой щелчок.

— Это еще что такое? — спросил себя сыщик, дергая дверь. — Она заперта на тройной оборот ключа, а двери тюрьмы не из фанеры…

Раздраженный и обеспокоенный Гарри Диксон обернулся. И тут же увидел, как внезапно изменился пациент.

На его губах появилась розовая пена. Глаза вылезли из орбит. Лицо его внезапно посинело.

Лимонад… отравленный… — прошептал он.

Одним прыжком Гарри Диксон подскочил к больному и сунул ему два пальца в рот, пытаясь вызвать рвоту.

Кашел с отчаянием покачал головой.

Слишком поздно… — икнул он, — охранник… похож… на Буша из цирка… Всё горит… Помогите!

Кашел! Ради бога, скажите хоть что-нибудь, — умоляюще попросил Гарри Диксон, держа ледяные руки умирающего.

Раненый напрягся изо всех сил.

Он украл у меня… булавку… жемчужинку… найдите ее… жемчужинку…

Линмус упал на подушку.

Вокруг него витал запах горького миндаля.

Цианистый калий, — прорычал Гарри Диксон. — Удивительно, что бедняга так долго протянул, а мог еще столько сказать!

Он мрачно поглядел на труп Линмуса.

«Они действительно сильны. Но кто они? Банда Белой Розы? Допустим… Но что за силы скрывает она?»

Размышления ни к чему не привели.

Попытаемся выбраться отсюда.

У изголовья пациента был электрический звонок. Гарри Диксон нажал на него, не надеясь на успех.

Ответа не было. Скорее всего, провода были перерезаны.

Меня заперли до утра, чтобы я потерял драгоценное время. Посмотрим, насколько прочны решетки. Надеюсь не так, как двери.

Мы уже говорили, что окна были высокими и широкими, а решетки не выглядели очень солидными.