– Я подумаю об этом. Спасибо за информацию. А что касается служащего Управления по делам иммигрантов, то мы попробуем взять его. Если бы я смог получить необходимые сведения.

– До свидания, господин комиссар, – сказал русский и протянул руку, затем повернулся на каблуках и ушел в темноту. Фристедт остался стоять и внимательно смотрел ему в след. Не случится ли чего-нибудь с этим торговцем данными о беженцах?

Фристедт продолжил путь в сторону моста Юргорденсбрун. Было зябко, он потер замерзшие пальцы и засунул руки в карманы.

В правом лежал конверт.

Абделькадер Машраф, зажав подбородок коленями, сидел на зеленой скамейке и пристально смотрел на стальную дверь в трех метрах от себя. Он все еще никак не мог осознать, что это для него катастрофа. Настроение его менялось с регулярностью движения маятника: от жалости к самому себе – впереди ведь неизбежная отсидка в тюрьме, а в худшем случае высылка в сектор Газа, то есть практически в Израиль, – к чувству унижения, он ведь знал, что все так и кончится, и много фантазировал о том, как именно все будет. А когда это случилось, то случилось совсем не так, как он представлял себе.

Он всегда говорил, что он из тех, кто живым не сдастся. Он, Абделькадер Латиф Машраф, не какой-нибудь жалкий трус, как его младшие братишки, бегавшие с листовками и верившие, что пропаганда и дискуссии о демократии могут к чему-то привести. Этот вонючий сионистский агент, привязавшийся к Абделькадеру Машрафу, нарвался не на того палестинца. Он всегда хвастался (теперь, уже задним числом, это могло всем показаться пустой болтовней) и нисколько не сомневался: наступит час, когда он докажет, сколь он опасен с оружием, и лучше с ним не сталкиваться.

И сам он был абсолютно уверен в этом. Просто все случилось слишком быстро. Его револьвер находился на расстоянии менее полутора метров, и хотя он, услышав звуки в передней, бросился к софе и уже сунул было руку под ближайшую подушку, именно в момент, когда успел схватиться за кобуру, понял, что опоздал.

Над ним стоял этот израильский – так он подумал вначале – агент, направляя дуло револьвера в лицо, именно револьвера, а не пистолета, которыми пользуются шведские полицейские.

Кроме того, человек этот говорил по-английски. Абделькадер не понимал всех слов, но общее содержание ему было совершенно ясно: "Одно неосторожное движение руки под подушкой – и ты умрешь, парень. Понимаешь?

Осторожно. Очень осторожно вынимаем руки и смотрим, что же у нас там..."

В следующий момент он был каким-то образом сбит и лежал уже на спине с собственным револьвером, на него же направленным. А второй незнакомец издевательски посмеивался над оружием:

– Да-а, парень, ты думаешь, что ты Клинт Иствуд и у тебя "Магнум-44", да? И как же ты собирался удержаться на ногах, когда началась бы канонада? О'кей, где вещички? В твоем распоряжении всего пять секунд, где вещи? Нам нужен не ты, дерьмо, а вещи; расскажешь – останешься жить, иначе будешь сосать собственный дьявольский, богом проклятый "магнум"!

И, ощутив громадное дуло револьвера у рта, он истерично закричал: "Все в софе, зашито в софе, с задней стороны, черт возьми, только не стреляйте!.."

Затем Машраф и двое его приятелей оказались перед стеной. Упираясь в нее руками и расставив ноги в стороны, они простояли так с четверть часа, пока не пришел полицейский в форме и не забрал их.

И тут он, Машраф, обнаружил, что захватили их всего двое и что, кроме того, между собой они говорили по-шведски, то есть были всего-навсего шведскими полицейскими.

Из его внутреннего кармана они вытащили его же нож, вскрыли им софу с задней стороны и нашли там оружие.

Абделькадер Машраф не питал никаких иллюзий и в отношении других потайных мест в своем доме. Конечно же, они найдут все.

Аппельтофт и Карл вернулись в свою общую рабочую комнату. Они привезли с собой конфискованное оружие, а остальное оставили в распоряжении команды Юнгдаля. Теперь на столе перед ними лежал значительный арсенал.

– Черт ты этакий, – сказал Аппельтофт, – отчего тебе так весело, не могу понять.

Карл поднял огромный револьвер и, улыбаясь, повертел его перед собой.

– Попробуй постреляй из такого, узнаешь тогда. Отдача от него – как у ружья, с которым на слона можно охотиться, а точность – примерно как у пушки на королевском судне "Ваза", – язвил Карл. – Но крупнее, бесспорно, не бывает. Когда Клинт начал пользоваться им в своих фильмах, то, говорят, в США его стали раскупать.

– Клинт? – удивился Аппельтофт, но позволил вопросу повиснуть в воздухе. – Есть вещи поважнее, над которыми стоит поразмышлять. Например, кто перед нами – террористы или вооруженные преступники?

Карл склонялся к определению "преступники". Это оружие Клинта Иствуда – всего лишь игрушка, которую невозможно использовать против человека. Другое, поменьше, значительно интереснее – автоматический браунинг, калибр 32, с семью патронами в обойме.

У украденного АК-47 не хватало патронов, но их можно купить без лицензии в любом охотничьем магазине, поскольку "Винчестер-308" – один из самых распространенных калибров для охоты на оленей. То обстоятельство, что в квартире отсутствовали патроны, во всяком случае, свидетельствовало, что владелец оружия – один из трех воров – не имел каких-либо определенных планов его использования.

Большое количество наличных денег – 246 345 крон в картонных коробках из-под туфель – свидетельствовало, скорее всего, о том, что они занимались продажей краденого и наркотиков. Это Юнгдаль и его люди скоро поймут.

– Наше заключение: они не террористы, а обычные преступники, – заявил Аппельтофт.

– Согласен, – поддержал Карл. – И я не думаю, что их оружие можно найти у террористов.

Аппельтофт с сомнением смотрел на него некоторое время, потом возразил:

– Да, но ведь этот парень держал руку на оружии, когда ты брал его.

– Я, во всяком случае, не такими представляю себе террористов. У тех револьвер был бы наготове, они-то успели бы направить его на меня. А их автоматические карабины не зашиты в спинку софы под подушками с бегущими оленями.

– А если бы он попытался выстрелить?..

Аппельтофт не закончил вопроса. Напуганный рассуждениями Карла, он не хотел, просто отказывался слушать то, что вынуждены были слышать его "служебные" уши. Профессионально им, Карлом, была допущена служебная ошибка. И если бы кто-нибудь из этих дурацких воришек обратился в суд, Аппельтофту пришлось бы играть роль блюстителя порядка, ехавшего в автобусе: мол, ничего не слышал и ничего не видел из того, что "якобы" происходило на его глазах.

Отвечая, Карл стоял к нему спиной и разглядывал оружие, которое уже трижды изучил.

– Если бы этот дьявол достал свой "Магнум-44", он умер бы. При этом случилось бы самое ужасное: Нэслюнд "получил" бы своего убийцу. Не так ли?

Карл повернулся и посмотрел на Аппельтофта. Очень неприятный вопрос. Нет, не потому, что он намекал на отсутствие угрызения совести у шефа шведской полиции безопасности, а по той простой причине, что такое заключение означало: теперь у них фактически не оставалось реальных следов для поиска настоящего убийцы.

– Понимаю, что ты имеешь в виду, – тихо ответил Аппельтофт, – и самое ужасное, что я должен согласиться с тобой. Черт возьми, как же ты быстро учишься!

– Но мы же, все трое, хотим найти убийцу?

– Да, хотим. Но можем ли?

– Где теперь его искать? Среди палестинцев, которых они засекли в Упсале? Есть ли в этом смысл?

– Думаю, что нет. Все это просто театр, хотя никогда ни в чем нельзя быть уверенным до конца.

– Но если они, хоть по ошибке, все-таки найдут что-нибудь, нам будет об этом известно?

– Вероятно.

– Тогда плюнем на них. А что остается?

Аннелис Рюден пришлось уже отнести в разряд исчерпанных возможностей. Правда, оставалось непонятным, почему Фолькессон записал ее номер телефона. Но, может, кто-то просто "капнул" на них: они, то есть она или ее парень, что-то знают, – хотя это была и неправда.