Как известно, в истории Западной Европы и западного мира в целом взаимоотношения церкви и государства весьма различались от страны к стране, а в самой стране изменялись от эпохи к эпохе. В случае Португалии произошло подчинение церкви королю посредством так называемого королевского патроната. Он заключался в значительных уступках со стороны римско-католической церкви в обмен на обеспечение португальской монархией присутствия церкви, гарантию ее прав и организацию новых приходов на всех открытых землях. Португальский король обладал правом сбора церковной десятины, т. е. десятой части прибыли от любой деятельности, а также правом создания новых диоцезов и назначения епископов.

Многие обязанности королевской власти по отношению к церкви вели — по крайней мере, в теории — к большему подчинению этой последней, как, например, в случае с обязанностью государства выплачивать содержание духовенству, а также строить церкви и заботиться об их сохранности. Для наблюдения за выполнением всех этих задач португальское правительство учредило своеобразный «департамент по делам религии» под названием «Собрание по делам веры и религиозных орденов» («Mesa da Consciência е Ordens»).

Контроль государства над церковью был частично ограничен из-за того, что орден иезуитов вплоть до эпохи правления маркиза Помбала (1750–1777) оставался весьма влиятельным при дворе. В Бразилии же этот контроль подвергся ограничениям иного рода. С одной стороны, было очень сложно надзирать за деятельностью клира, остававшегося в миру, поскольку члены его были рассеяны по всей колонии; с другой стороны, религиозные ордена добились значительной автономии. Подобная автономия францисканцев, мерседариев, бенедиктинцев, кармелитов и особенно иезуитов сложилась под влиянием разных обстоятельств. Члены ордена подчинялись собственному уставу и проводили определенную политику по важнейшим вопросам колонизации, как, например, по вопросу обращения индейцев. Кроме того, по мере превращения в крупных земельных собственников и сельскохозяйственных производителей ордена стали сами обеспечивать себя и больше не зависели в этом отношении от королевской власти.

Члены клира, остававшиеся в миру, пытались — каждый по-своему и в меру возможностей — избежать давления государства и собственной церкви. С 1789 г. они участвовали практически во всех восстаниях; это продолжалось и после получения Бразилией независимости вплоть до середины XIX в. Впрочем, было бы ошибкой приписать всему духовенству подобный бунтарский дух; он был ярко выражен у отдельных его представителей, но оставался исключением из правил. В повседневной же деятельности церковь молчаливо (а порой и с большой помпой) старалась исполнить свою миссию по обращению в христианство индейцев и негров и внушить населению необходимость повиноваться как собственным установлениям, так и предписаниям государства.

Португальское государство в эпоху колонизации Бразилии представляло собой абсолютную монархию. В теории, монарх, согласно божественному праву, сосредотачивает в своих руках всю власть. Ему принадлежит все королевство, т. е. земля, подданные и их имущество; все это является его наследственной собственностью (património). Вот почему речь идет об патримониальном абсолютистском государстве. Это не означает, что король не должен принимать во внимание интересы различных социальных слоев — дворянства, купцов, духовенства, простого народа, — или что он правит в одиночку. Последнее обстоятельство показывает, насколько предпочтительным является обозначение португальской монархии как «корона», а не как «король». Если окончательное слово остается за королем, при принятии решения большое значение имеет мнение избранного им чиновничества, которое образует правящий класс. Даже принцип неразличения государственного и частного был ограничен (особенно в сфере налогообложения) рядом мер, направленных на установление границ действий короля. Появилась новая идея «общего блага», которая оправдывала ограничение королевской власти, когда та навязывала займы или отчуждала частную собственность в свою пользу.

Установление колониальной администрации во многом дублировало полномочия короны и ослабляло ее власть. Конечно, основополагающие решения принимались в метрополии. Однако у глав колониальной администрации была своя сфера полномочий, и им зачастую приходилось действовать на свой страх и риск в новых, непредвиденных ситуациях, лавируя между насущными требованиями колонизаторов и инструкциями из далекого Лиссабона.

В социальной структуре колониальной Бразилии существовал основной принцип определения различных категорий общества методом исключения; он просуществовал по меньшей мере до принятия хартии 1773 г. Речь идет о принципе чистоты крови. Нечистыми считались «новые христиане», негры (даже свободные), в определенной степени индейцы, а также различные категории полукровок, произошедших от смешанных браков. Из этого расового принципа проистекал запрет на занятие должностей, получение дворянских титулов, вступление в престижные религиозные сообщества и братства и т. п. Хартия 1773 г. упразднила различие между «новыми» и «старыми» христианами, хотя это не означает, что с той поры сам принцип чистоты крови был изжит.

Дискриминация относилась в основном к людям как к лицам; более фундаментальное деление ставило по разные стороны людей и не-людей, т. е. свободных и рабов, которые с юридической точки зрения считались вещью. Статус свободного или зависимого во многом был связан с этнической принадлежностью и цветом кожи, поскольку рабами в первую очередь были негры, затем индейцы и полукровки. В отношении этих последних существовала целая номенклатура: различали мулатов (потомков белых и негров), мамелюков, курибока или кабоклу (потомков белых и индейцев) и кафузу (потомков негров и индейцев).

Необходимо также различать рабство негров и индейцев. С начала колонизации до официального упразднения рабства индейцев среди коренного населения были «пленные» (cautivos) и те, кого называли свободными (forros) или «находящимися под управлением» (administrados). Так обозначали индейцев, которых после захвата помещали под опеку колонизаторов. Их положение не слишком отличалось от статуса «пленных». Тем не менее, хотя в целом положение индейцев было очень тяжелым, оно не могло сравниться с тем, как жили негры. Защита поселений индейцев со стороны религиозных орденов ставила пределы неприкрытому угнетению коренного населения. Даже королевская власть позаботилась о принятии менее дискриминационных законов в его отношении.

Так, по королевской грамоте от 1755 г. даже стали поощряться смешанные браки между индейцами и белыми; утверждалось, что в этом нет «никакого бесчестия». Для потомков таких союзов предусматривалось преимущественное наделение «должностями и почестями», их запрещалось называть «кабоклу» и иными схожими прозвищами, которые могли бы расцениваться как «оскорбительные». Годы спустя вице-король Бразилии распорядился сместить индейца с должности капитана-майора, поскольку тот «опустился столь низко, что женился на негритянке, загрязнив подобным союзом свою кровь, и стал тем самым недостоин занимать вышеуказанную должность».

Значительное присутствие африканцев и афро-бразильцев в бразильском обществе может быть прослежено по переписям конца колониального периода. В четырех самых крупных регионах — в Минас-Жерайсе, Пернамбуку, Байе и Рио-де-Жанейро — негры и мулаты составляли, соответственно, около 75 %, 68 %, 79 % и 64 % населения. Лишь в Сан-Паулу белое население составляло большинство (56 %). Невольники работали на полях, на сахарных заводах, в рудниках и в качестве прислуги в господских домах. В городах они были заняты на тяжелых работах, в перевозке людей и грузов, в вывозе зловонных отходов или в строительстве. Они были также ремесленниками, зеленщиками, уличными торговцами, посыльными и т. п.

Рабовладельческие отношения не сводились лишь к отношениям рабов и господ, а включали в свою орбиту и другие категории лиц. Были невольники, которых отдавали в услужение третьим лицам, а в городах существовала целая категория «доходных рабов». В Рио-де-Жанейро начала и первой половины XIX в. они были весьма обычными персонажами. Рабовладельцы позволяли рабам зарабатывать, т. е. получать «доход», оказывая какие-либо услуги или занимаясь торговлей, а в обмен те ежедневно или еженедельно выплачивали установленную сумму. «Доходных рабов» использовали как поодиночке, так и группами до 30 или даже 40 человек. Большинство работало на улице, занимаясь разными видами деятельности вплоть до проституции и попрошайничества с согласия своих господ, но существовали и цирюльники, работавшие в помещении, и ремесленники, занятые в мастерских.