Возьмите свечу и идите за мной.

Ничего не понимая. Жиль повиновался, взял со стола канделябр и вышел вслед за королем из кабинета Географии.

Верный швейцарец, охранявший кабинет короля, встретил их радостной улыбкой.

— Смотрите, сударь, чтобы никто не вошел сюда и не поднялся за нами, — сказал ему король,

направляясь к лестнице.

По лестнице Короля они поднялись на четвертый этаж, это был последний этаж дворца, выше был лишь бельведер, на котором король-ученый держал телескоп.

Король достал ключ и открыл дверь своей кузницы. Жиль не в первый раз сталкивался со скрытым от постороннего взгляда миром увлечения Людовика. Он вспомнил, что впервые был представлен королю в его слесарной мастерской. Вот и теперь запах угля, кислоты и железа, парящий в большой темной комнате, напомнил ему тот счастливый день.

В неясном свете одинокой свечи Жиль разглядел полки с аккуратно разложенными инструментами, погасшую кузнечную печь с подъемными цепями, верстак с тисками, в которых был зажат начатый замок, фантастической формы кузнечные мехи. Везде чувствовался образцовый порядок: на каждом ящике висела бирка, каждый инструмент лежал на своем месте. Но больше всего Турнемина поразила стройная коллекция ключей и отмычек, занимавшая целый шкаф, — казалось бы, подобное увлечение больше подходило грабителю, а не королю.

Людовик быстро подошел к шкафу с коллекцией ключей, открыл его, долго искал и, видимо, не найдя того, что ему было нужно, скрылся в соседней комнате. Турнемин с недоумением ждал возвращения короля. Людовик вернулся с небольшим увесистым ящичком в руках.

— Нашел! — сказал король, кладя свою ношу на верстак. Он вынул из ящика три ключа, осмотрел и протянул их Турнемину.

— Это для вас, шевалье, — сказал он. — Эти два ключа открывают двери, ведущие на площадку башни Свободы, а это ключ от камеры, куда вас переведут по моему приказанию. Она находится под самой крышей башни Свободы…

— Но, сир, это невозможно! Я не могу бежать… не имею права…

— Успокойтесь, сударь, и выслушайте меня. Для вас это единственный выход, правда, не скрою, достаточно опасный. Мной будут приняты некоторые меры, но больше полагайтесь на себя, на свою судьбу и на удачу. В нескольких словах мой план таков: вы делаете попытку побега, эта попытка проваливается, и вас считают убитым. На самом деле я надеюсь, что она с Божьей помощью удастся. Теперь послушайте и не перебивайте…

В течение нескольких минут в душной темноте кузницы раздавался лишь приглушенный голос короля. План был смел и прост, и Турнемин с удивлением понял, что его миролюбивый государь, такой друг наук и литературы, примерный семьянин и любящий отец, был еще и отличным тактиком. Согласно его плану, узник должен выйти на крышу башни, спуститься по отвесной стене, пересечь ров шириной в двадцать пять метров, по дну которого течет довольно полноводный ручей, перебраться через внутреннюю стену крепости, добраться до наружной круговой дороги и преодолеть последнее укрепление тюрьмы.

— Вас будут ждать, вам помогут, вас, наконец, спрячут до тех пор, пока вы не сможете открыто появиться под другим именем и в другом обличье. А тем временем под вашим именем будет похоронен труп какого-нибудь неизвестного бродяги. Возможно, позже вы сможете воскреснуть, и мы об этом потолкуем, ибо я, конечно, дам вам способ увидеться со мной. А пока возьмите этот перочинный ножик, он очень прочный и может пригодиться вам… Теперь идите! Скоро рассвет, и вам нужно вернуться в Бастилию.

Кстати, в камере кто-нибудь с вами есть?

— Да, сир. Со мной мой слуга-индеец, он разделяет со мной мое заключение.

— Отлично! Вдвоем вам будет легче. Спрячьте в карман ключи и нож и спускайтесь вниз.

— Сир! — воскликнул Турнемин. — Как мне выразить всю благодарность и признательность…

— Не стоит, мой друг. Защищая вас, я оказываю услугу себе и своим детям, я сохраняю жизнь преданному и верному слуге. Когда же вы вернете себе свободу, вы защитите и нас от того, кто для нас с вами является злейшим врагом… Как только будет можно, я сразу же увижусь с вами… если, конечно. Бог даст, вы выйдете живым из Бастилии.

Вернувшись в кабинет Географии, Людовик XVI вызвал Винклерида и приказал:

— Позовите жандармов, барон. Шевалье де Турнемин возвращается в Бастилию.

Широкое лицо молодого швейцарца выражало разочарование и отчаянье.

— Сир, — прошептал он подавленно, — ведь король не хочет сказать…

— Король хочет сказать то, что он сказал! Повинуйтесь, сударь, и, когда экипаж отъедет, — а вы жизнью своей отвечаете за то, чтобы экипаж отъехал без помех, — вы вернетесь и расскажете мне…

Некоторое время спустя в той же тюрьме на колесах, с тем же дремлющим конвоиром Жиль возвращался обратно в Бастилию. Но теперь все было по-другому. И пусть в карете по-прежнему душно и жарко и офицер нюхает свой табак, но в сердце заключенного вставала заря свободы.

Перестук копыт коней конвоя не мог заглушить радостных утренних звуков: кричали петухи, звонили колокола, шаркали ноги по мостовой, на площади Армии ругались кучера, наводившие чистоту в разнообразных своих каретах — местных, дорожных дилижансах, карабасах или «ночных горшках»…

Проехали Анжелюс. Жиль молча молился, благодаря Бога за то, что его король не был ни Людовиком XIV, ни Людовиком XV, олицетворявшими жестокость абсолютной монархии, безжалостной и глухой к нуждам простых людей. Пусть Людовик XVI не был великим королем, зато его мудрое сердце делало его королем добродетельным, может, даже святым.

Кому понадобилось дать ему в жены красивую и сумасбродную австрийскую кронпринцессу!

Она подчинила его себе, но габсбургская гордость мешала ей понять всю глубину и человечность потомка Святого Людовика, любившего заниматься слесарным делом.

Турнемин же всей душой благословлял спасительное для него увлечение короля. Нащупав в кармане ключи и перочинный нож, Жиль улыбнулся, представляя, как удивился бы жандармский офицер, узнав, что охраняет он не только узника, но и ключ (вернее, ключи) к его свободе.

Радость жизни, той жизни, от которой еще несколько часов назад он готов был отказаться, переполняла Жиля. Он испугался, что она захлестнет его, и постарался взять себя в руки. Король дал ему ключи и утром прикажет коменданту Бастилии перевести его в камеру башни Свободы, но все остальное Турнемин должен сделать сам. Ему еще предстоял головокружительный спуск по самодельной веревке — они с Понго должны успеть свить ее из всех простыней и одеял, какие найдутся в новой камере. Такая веревка будет, конечно, очень короткой, и в ров придется прыгать, а потом выбираться из него с другой стороны. И еще, раз король хочет сохранить побег в тайне, гарнизон крепости предупрежден не будет, и есть очень большая вероятность, что его могут подстрелить.

Но опасности не пугали, а лишь подзадоривали Жиля. Недаром Людовик XVI предложил ему такой сложный и опасный путь спасения, король знал цену этому мужественному человеку. «Не важно, что меня могут убить, важно, чтобы Понго остался невредимым», — так думал Турнемин, вспоминая слова короля о том, что за рвом их будет ждать человек и он поможет им спрятаться в городе.

Уже совсем рассвело, когда карета подъехала к старой крепости Карла V. Солнечные лучи играли на мрачных камнях большого двора Бастилии, поднимавшийся туман предвещал жару.

Тут жандармский офицер впервые открыл рот.

— Вот вы и домой приехали, сударь, — сказал он с мерзкой улыбкой, которую так хотелось стереть с его лица ударом кулака. Но у Турнемина были дела поважнее, он не собирался рисковать и из-за своей вспыльчивости оказаться не в камере под самой крышей, а в застенке в шести футах под землей. Да и враждебность жандармов к привилегированному положению королевских гвардейцев возникла не вчера. Видимо, этот простофиля тихо радовался, сопровождая в Бастилию такого арестанта.

Улыбка жандарма становилась все тщеславнее и наглее.

— Я рад, сударь, что оставляю вас здесь. Бастилия, конечно, не подарок, но, как говорится, что заслужил, то получай.