– При упоминании бесшумного оружия, – отметил Кенне­ди, склонившись над записями, в то время как студент на что-то ему указывал, а мы подались вперед, чтобы уловить его слова, – кривые мисс ла Неж, миссис Паркер и мистера Дауни отклонились от нормы, но в пределах естественного. Все они будто впервые о чем-то узнали, так что чувствовали любопытство, но не страх. А кривая мистера Брюса показала высокое волнение и…

Я услышал металлический щелчок и резко оглянулся. Это был инспектор Барни О`Коннор – он шагнул вперед и вынул наручники.

– Джеймс Брюс, вы арестованы, – объявил он.

В моей голове, да и, думаю, не только в моей, промелькнула мысль о совсем другом стуле, также подсоединенном к электрическим проводам.

Кеннеди увлекся написанием лекции о химическом составе бактериальных токсинов и антитоксинов. Для меня эта тема была так же далека, как Камчатка, но для Кеннеди она была так же близка, как Бродвей или Сорок вторая улица.

– И впрямь, чем больше думаешь о том, какие возможности упускают современные преступники, тем удивительнее это выглядит, – заметил он, отложив авторучку. – Почему они прибегают к пистолетам, хлороформу и синильной кислоте, когда вокруг столько всевозможных методов?

– Старина, бросьте, – беспомощно ответил я. – К счастью, им недостает воображения. Надеюсь, они не воспользуются вашей подсказкой. Во что превратится моя работа, если они примутся за все это? Как тогда написать по-настоящему драматичную статью для «Стар»? «Пунктирная линия указывает на маршрут фатального микроба. Крестом отмечено место, в котором его атаковал антитоксин». Ха-ха! Крейг, желтая пресса из этого ничего не выжмет.

– Уолтер, как по мне, так это вершина драматизма – более трагичная, чем выстрел в человека. Палить из пистолета или перерезать горло может любой дурак, а чтобы идти в ногу со временем, нужны мозги.

– Может, и так, – заметил я, возвращаясь к чтению, а Кеннеди продолжил написание своей лекции.

Я упомянул об этом разговоре, посчитав, что он будет хорошим началом рассказа и откроет новую сторону удивительных исследований Кеннеди. Бактериями Крейг интересовался так же сильно, как и химией, а этот рассказ повествует как раз о бактерии.

Вероятно, прошла четверть часа, прежде чем раздался звонок в дверь. Представьте мое удивление, когда, открыв дверь, я увидел крохотную фигурку самой очаровательной молодой леди, скрывавшейся за вуалью. Она была практически на грани истерики, что заметил даже такой тупица, как я.

– Профессор Кеннеди здесь? – спросила она.

– Да, мэм, – ответил я, открывая дверь в наш кабинет.

Она подошла к профессору и повторила вопрос.

– Я профессор Кеннеди. Будьте любезны, садитесь, – ответил он.

Присутствие леди в нашей квартире было чем-то новым, и я вместо того, чтобы исчезнуть, принялся поправлять мебель и открывать окна, выветривая запах застарелого табака.

– Меня зовут Эвелин Бисби, – начала девушка. – Профессор Кеннеди, я слышала, что вы мастер разгадывать сложные загадки.

– Вы мне льстите. Кто сказал вам такую глупость?

– Друг, слышавший о деле Керра Паркера.

– Прошу прощения, – вставил я, – мне не хочется мешать. Думаю, мне лучше уйти. Я вернусь через час-другой.

– Пожалуйста, мистер Джеймсон… вы ведь мистер Джеймсон, разве не так?

Я удивленно поклонился.

– Если это возможно, я бы хотела, чтобы вы остались и выслушали мой рассказ. Мне сказали, что вы с профессором Кеннеди всегда работаете вместе.

Настала моя очередь смутиться от комплимента.

– Со мной говорила миссис Флетчер из Грейт-Нек, – пояснила девушка. – Я считаю, что профессор Кеннеди оказал Флетчерам огромную услугу, хотя и не знаю, в чем она заключалась. Как бы то ни было, я пришла к вам с собственным делом – у меня нет надежды справиться с ним, если только вы не согласитесь помочь. Если профессор Кеннеди не сможет разрешить его… ну, думаю, тогда и никто другой не сможет.

Она сделала небольшую паузу, а затем продолжила:

– Вне всяких сомнений, на днях вы читали о смерти моего опекуна.

Конечно, мы читали. Да и кто мог не знать о том, что Джим Бисби, калифорнийский нефтяной магнат, внезапно умер от брюшного тифа? Это произошло в частной клинике доктора Белла, куда его увезли из его великолепной квартиры на Риверсайд-драйв. В свое время мы с Кеннеди обсуждали это происшествие. Мы обратили внимание на искусственность двадцатого века: у людей больше не было домов, у них были квартиры, заметил я. Даже их болезни протекали по-новому – теперь они умирали не в своей постели, а, по сути, нанимали для этого специальное помещение. А потом еще одно – для проведения похоронных ритуалов. Просто удивительно, что могилы пока еще не берут в аренду. Все это часть традиций, сломленных двадцатым веком. Да, мы знали о смерти Джима Бисби. Но в ней не было ничего загадочного. Это была типичная смерть в начале двадцатого века, в большом, искусственном городе – одинокая смерть старика, окруженного всем, что только можно было купить за деньги.

Читали мы и о его подопечной – прекрасной мисс Эвелин Бисби, приходившейся покойному дальней родственницей. Так как из-за духоты и волнения она наконец подняла вуаль, мы с интересом посмотрели на нее. По крайней мере, я был уверен, что к этому времени даже Кеннеди позабыл о своей лекции о токсинах.

– В смерти моего опекуна было что-то такое, что следует расследовать, – начала она дрожащим голосом. – Возможно, это всего лишь женские страхи, но… но… я пока что не говорила об этом ни с кем, кроме миссис Флетчер. Как вы должно быть знаете, мой опекун провел лето в своем загородном до­ме – Бисби-холле, в Нью-Джерси. Около недели назад он внезапно вернулся оттуда. Наши друзья подумали, что возвращение в город еще до окончания лета – всего лишь странная прихоть, но это было не так. За день до возвращения опекуна его садовник заболел брюшным тифом. И мистер Бисби решил вернуться в город на следующий день. Представьте его ужас, когда на следующее утро болезнь свалила его камердинера. Конечно, он немедленно приехал в Нью-Йорк, затем телеграфировал мне в Ньюпорт, и мы вместе открыли его квартиру в стиле Людовика XV.

Но на этом ничего не закончилось. Болезнь сражала слуг Бисби-холла одного за другим, пока не слегло пятеро из них. А затем последовал последний удар – мистер Бисби стал следующей жертвой, пусть и в Нью-Йорке. Меня это до сих пор не коснулось. Но кто знает, сколько это будет продолжаться? Я так напугана, что после возвращения не ела в квартире. Если я испытываю голод, то выбираюсь в какой-нибудь отель – всякий раз в другое место. Я не пью никакой воды, пока тайком не вскипячу ее на газовой горелке у себя в комнате. Я трачу галлоны дезинфицирующих и бактерицидных средств, но все равно не чувствую себя в безопасности. Даже врачи не могут избавить меня от страхов. После смерти опекуна я стала чувствовать, что, возможно, все окончилось. Но нет. Этим утром заболел еще один слуга из числа прибывших на прошлой неделе, и врач снова диагностировал тиф. Стану ли я следующей? Или это просто глупый страх? Почему болезнь преследует нас и в Нью-Йорке? Почему она не осталась в Бисби-холле?

Не думаю, что я когда-либо видел кого-то, более охваченного ужасом, невидимым и смертельным страхом. И впечатление усиливалось от того, что страдала такая привлекательная девушка, как Эвелин Бисби. Слушая ее, я чувствовал, как ужасно испытывать подобный страх. Каково это – оказаться преследуемым болезнью? Тифом? Если бы это была какая-то огромная, но осязаемая опасность, я был бы рад противостать ей просто ради улыбки такой женщины, как эта. Но дать отпор этой опасности могли только знания и терпение. Я инстинктивно обернулся к Кеннеди, так как у меня не было ни одной мысли.