Я осмотрел прибор поближе и потрогал его. Оси легко вращались в любом направлении, и я чувствовал маленький маховик внутри аппарата. Нортон тем временем продолжал:

– Внутри алюминиевого корпуса находится вакуум. Благодаря этому трение сводится до минимума. Энергия для вращения осей поступает из небольшого генератора, питаемого газовым двигателем, который также вращает винты аэроплана.

– А если двигатель заглохнет? – скептически спросил я.

– Гироскоп будет работать ещё несколько минут. Так же как и монорельс Луи Бреннана будет сохранять равновесие через какое-то время после остановки двигателя. Я установил ещё и небольшую аккумуляторную батарею, она будет питать двигатель ещё некоторое время. Всё предусмотрено.

Жорет завёл двигатель с семнадцатью цилиндрами, торчащими, как спицы колеса без обода. Пропеллеры вращались так быстро, что я не мог различить лопасти – они двигались с таким громким, яростно гудящим звуком, который слышишь издалека, и который захватывает дух. Нортон подошёл к биплану и присоединил небольшой генератор, одновременно установив гироскоп под определённым углом и запустив его.

– Это механический мозг моего нового летательного аппарата, – Нортон с любовью провёл рукой по алюминиевому корпусу. Из-за гула ему приходилось кричать, – если заглянете вот в это окошко в корпусе, увидите внутри маховик. Он вращается со скоростью десять тысяч оборотов в минуту. Помните, как вы буквально минуту назад легко вращали его оси? Попробуйте теперь надавить на гироскоп.

Я положил обе руки на маленький аппарат, казавшийся очень хрупким. Затем надавил на него изо всех сил. Я практически поднялся на руках, перенеся весь свой вес на гироскоп. Казалось, что маленький аппарат возмущается, именно возмущается от того, что я к нему прикасаюсь. Это возмущение было почти как человеческое. Он и не собирался мне уступать, напротив, ось приподнималась там, где я давил на неё.

Наблюдавшие за мной механики смеялись над озадаченным выражением моего лица.

Я убрал руки с гироскопа, и его оси неторопливо и осторожно вернулись в исходное положение. Нортон продолжил рассказывать.

– Именно это свойство мы используем по отношению к рулю и элеронам (подвижным поверхностям крыльев аэроплана), укреплённым на шарнирах. Таким способом обеспечивается автоматическая устойчивость летательного аппа­ра­та. Не буду вдаваться в подробности, какие именно комбинации элеронов я использую, пока суд не решит дело с патентом. Но я уверен, моя правота будет доказана, и все поймут, что Деланн – мошенник, заявляющий, что моё изобретение не запатентовано и вообще практически не применимо! А правда в том, что это его изобретение не способно летать в своём нынешнем виде, но он ведь ещё и ущемляет мой биплан. Хотите полететь со мной?

Я посмотрел на Кеннеди, а в голове у меня вспыхнули фотографии обломков от двух предыдущих падений, сделанные фотографом «Стар». Но Кеннеди опередил меня с ответом.

– Хотим. Только без трюков, просто поднимемся в воздух.

Мы заняли места рядом с Нортоном. У меня всё же оставались некоторые опасения по поводу этой затеи. Биплан легко поднялся в воздух. Ощущение полёта захватывало дух. Свежий утренний воздух обжигал лицо. Под нами, словно в кинофильме, проносилась земля. Сквозь непрерывный грохот двигателя и пропеллеров Нортон рассказывал Кеннеди об автоматической балансировке гироскопа при изменении угла элеронов.

– А возможно летать на биплане без гироскопа? – прокричал Кеннеди. Гул был настолько оглушительным, что разговаривать было невозможно. Кеннеди пришлось дважды повторить свой вопрос, прежде чем Нортон смог его услышать.

– Да, – прокричал Нортон в ответ. Подавшись назад, он показал способ, которым можно было отсоединить гироскоп и запустить что-то вроде тормоза, который почти мгновенно останавливал вращение маховика. – Это слишком деликатная работа, чтобы проделывать её в воздухе. Будет безопаснее снять гироскоп на земле.

Вскоре мы приземлились и восхищались летательным аппаратом уже стоя на твёрдой поверхности, в то время как Нортон вслух размышлял о компактности своего маленького генератора.

– А что стало с обломками двух других бипланов? – спросил наконец Кеннеди.

– Они лежат в сарае возле железнодорожной станции. Это просто груда металла, хотя там есть некоторые детали, которые я смогу использовать ещё раз. Позже отправлю всё обратно на завод.

– Можно на них посмотреть?

– Конечно. Я дам вам ключ, но сам поехать не смогу. Хочу удостовериться перед полётом, что всё работает должным образом.

Дорога до сарая возле станции заняла достаточно долгое время, и вместе с осмотром самих бипланов мы потратили на это оставшееся утро. Кеннеди осторожно перевернул и осмотрел каждый обломок. Мне казалось, что поиски ни к чему не приведут, но для Крейга это была ещё одна задачка на дедукцию и научное решение проблемы.

– Эти гироскопы вышли из строя, – отметил он, глядя на помятые и побитые алюминиевые корпуса приборов, – но в них нет никаких неисправностей, за исключением повреждений, полученных во время аварии.

Я, со своей стороны, испытывал страх, глядя на обломки, среди которых погибли Браун и Херрик. Для меня всё это было чем-то большим, чем просто перемешанная груда проводов и обломков. С этими обломками были связаны две человеческие жизни.

– Двигатели полностью неисправны. Посмотри, как выгнуты и покорёжены цилиндры, – с большим интересом отметил Кеннеди. – Бензобак не повреждён, но покорёжен. Никакого взрыва не было. И посмотри на генератор. Провода в нём как бы переплавлены в одну массу. Изоляция полностью сгорела.

Кеннеди ещё какое-то время продолжал в задумчивости разглядывать эту массу, потом он закрыл сарай, и мы вернулись на поле, где уже начала собираться толпа. По другую сторону поля можно было увидеть разные летательные аппараты, выгнанные перед своими ангарами, и людей, работающих около них. Лёгкий летний ветерок разносил гул двигателей, похожий на гомон тысячи цикад, предвещающих хорошую погоду.

Два летательных аппарата были уже в воздухе – маленький желтый Демуазель, кружащий над землёй, как перепуганная курица, и Блерио, парящий высоко в небе и поворачивающийся плавно и грациозно, как огромная птица.

Мы с Кеннеди остановились около маленькой беспроводной телеграфной станции сигнального корпуса, находящейся рядом с трибунами, и наблюдали за работой оператора над его панелью с аппаратами.

– Ну вот, опять началось, – пробормотал оператор.

– В чём дело? Любители перебивают линию?

Оператор в ответ яростно закивал головой, потрясая трубкой, похожей на телефонную. Он продолжал настраивать телеграф.

– Будь оно всё проклято! – вскрикнул он, – Да, какой-то парень последние два дня перебивает линию каждый раз, когда я собираюсь отправить или получить сообщение. Уильям через минуту сядет в аэроплан Райта, не оборудованный беспроводной связью, а этот парень так и не пускает меня в эфир. Клянусь Юпитером, это из-за него. Слышите потрескивание? Такими мощными импульсами меня ещё никогда не перебивали. Приставьте к дверце нож.

Кеннеди так и сделал, вызвав при этом крупные искры, появлявшиеся с лёгким потрескиванием.

– Вчера и позавчера соединение было настолько плохим, что нам пришлось отказаться от попыток связаться с Уильямом, – продолжил оператор. – Это было ещё хуже, чем работать во время грозы. Обычно в такую погоду у нас возникают проблемы из-за того, что воздух наэлектризован, прямо как сейчас.

– Очень интересно, – отметил Кеннеди.

– Интересно? – откликнулся оператор, яростно записывая положение дел в журнале, – может и интересно, но я считаю это откровенной подлостью. Я будто работаю на электростанции.

– Правда? Извините, я смотрел на это чисто с научной точки зрения. Вы не знаете, кто может вас глушить? – спросил Кеннеди.

– Понятия не имею. Скорее всего, какой-то любитель. Ни один профессионал не станет таким заниматься.

Кеннеди вырвал листок из своей записной книжки и написал короткое сообщение Нортону: «Отключи свой гироскоп и генератор. Оставь их в ангаре. Лети сегодня без них, посмотрим, что получится. Сегодня нет смысла пытаться выиграть приз».