— Моя семья потратила сорок лет, чтобы превратить Фелисиану в преуспевающую плантацию, какой она является сегодня. — Валькур показал на тростниковые поля, тянувшиеся да самого горизонта. Одни работники прорубали широкие просеки своими кривыми мачете, тогда как другие нагружали отрубленные стебли на повозки и отвозили сахарный тростник на завод.

— Вы, очевидно, трудились очень упорно. Ваш отец мог бы гордиться вами.

Темные глаза Валькура так и впились в ее лицо.

— Что вы знаете о моем отце?

— Совсем немного. Я знаю, что он возлагал на вас большие надежды. Будь он жив, я уверена, что он был бы вами доволен.

В его глазах мелькнул и тут же исчез проблеск какого-то чувства.

— Он всегда бывал недоволен.

Они довольно долго осматривали завод, а затем вернулись в дом. Он был также возведен в испанском стиле. Крыша — красная, черепичная. Два этажа, и по всей длине второго этажа — балконы. Выкрашен дом был в легкий кремовый цвет.

— Крыло, где ваша комната, я выстроил несколько лет назад.

— Когда женились? — спросила Ники, и взгляд Фортье сразу посуровел.

— Да, — сказал он. — Вы спали в комнате, которую я приготовил для Фелисианы. Кроме нее, никто там не спал.

Ники смутилась.

— А почему я?

— А почему нет? — холодно ответил он, прекращая этот разговор.

Когда они вернулись в дом, Валькур отвел ее в ту комнату, где она проснулась. Перед самой дверью Ники остановилась в нерешительности.

— Ужин в семь, — сказал Фортье, как бы не замечая ее замешательства. — Одежда для вас приготовлена. — Он улыбнулся. Но не той приятной, чарующей улыбкой, которая могла ввести в заблуждение, а холодной, суровой улыбкой, не оставлявшей никаких сомнений относительно его подлинных намерений. — А пока отдыхайте, — сказал он. — На вечер у меня задумана интересная программа, она потребует вашего… участия.

Ники вздрогнула от ужаса.

— Увидимся за ужином. — Валькур открыл дверь, подождал, пока она войдет внутрь, а затем тихо затворил ее.

Дождавшись, когда в окнах главного дома покажется желтый свет, Рене Буталер сел на одну из лошадей. Как конюший, он имел полное право ездить когда и куда ему угодно. Но Валькур Фортье обладал почти сверхъестественной проницательностью. Рене боялся своего хозяина. При одной мысли, что тот может поймать его, у него заходилось сердце».

Но ведь госпожа Сен-Клер в опасности. Если он ничего не предпримет, свадьба с Даниэль не состоится. К тому же именно он виноват в случившемся.

Выбрав кроткого гнедого жеребца, который не должен был привлечь к себе особого внимания, Рене оседлал его и поскакал в Бель-Шен. Его участие в похищении грозит ему самыми неприятными последствиями, тут у него не было никаких сомнений. Но ведь он не какой-нибудь подлец. И постарается исправить причиненное им зло. Может быть, месье дю Вильер поймет, что его толкнуло на этот шаг, поверит, что он не замышлял предательства.

Однажды Рене видел «большого француза» в гневе. Кто-то намеренно покалечил одну из его лучших лошадей. Француз одним ударом поверг его наземь со сломанной челюстью. Впрочем, это было вполне заслуженное наказание. Можно себе представить, как он расправится с человеком, из-за которого может пострадать его любимая женщина.

Рене содрогнулся. В этот момент он не мог бы сказать, кто внушает ему больший страх — Валькур Фортье или герцог де Бризон.

— Надеюсь, ужин вам понравился? — спросил Фортье, изогнув гладкие черные брови. Ники сидела рядом с ним под тяжелым бра из дерева и чугуна. Потолок над их головами поддерживали толстые, украшенные резьбой балки.

— Да, — с, притворным спокойствием ответила она, — ужин был прекрасный.

— Но не такой прекрасный, как вы. — Его глаза устремились на ее грудь, выступающую из-под низкого выреза.

Платье из сине-зеленого шелка, отделанное затейливыми черными бельгийскими кружевами, очень ей шло. Перед тем как надеть его, она внимательно все осмотрела и заметила, что подол юбок подрублен, а лиф слегка выпущен. Она поняла, что эта одежда предназначалась для Фелисианы, и тревога, которую она испытывала, стала еще сильнее.

— Благодарю за комплимент. — Пока все шло гладко, обаяние Валькура почти заставило ее забыть, в каких опасных обстоятельствах она находится. Неудивительно, что Лизетт даже увлеклась им.

— Странно принимать благодарность за то, что говоришь сущую правду, — это как-то не по-джентльменски, — сказал он.

Ники отвернулась, не желая его поощрять. Весь день она пыталась найти какую-нибудь возможность для бегства. Но из комнаты не было никакого другого выхода, а в коридоре постоянно находился слуга. Она хотела передать послание через жениха Даниэль, Рене Буталера, просила даже высокую негритянку, которую встретила утром, о помощи. Но та молча отвернулась.

Она и сейчас видела замкнутость на лицах всех слуг, беспокойство, с которым они ждали любых, даже самых незначительных, повелений Фортье. Они всегда боятся его, подумала она. И она сама тоже боится. Смертельно боится. Однако это другой, не прежний страх. Этот человек отнюдь не мучительный призрак прошлого. Он живой человек из плоти и крови, а с таким она может бороться.

Фортье повернул тяжелое сапфировое кольцо, которое носил на указательном пальце левой руки.

— Вы попали к Александру девственницей? — спросил Фортье таким обыденным тоном, словно речь шла о погоде.

Ники удивленно вскинула голову, на миг смутилась, затем почувствовала гнев.

— По-моему, это совершенно вас не касается.

Темная кожа на скулах Фортье натянулась.

— Отвечайте, — потребовал он тихим голосом, который отнюдь не умерил ее растущего страха.

«Ты должна непременно выбраться отсюда», — приказала она себе. Она мучительно искала хоть какую-то лазейку для бегства. Фортье же как будто читал ее мысли. Он явно ждал, когда наступит время для осуществления его желаний.

Улыбка вновь раздвинула его губы.

— Мы выпьем коньяку и хересу в моем кабинете. — Кивнув пожилому, с пробивающейся сединой в волосах рабу, стоявшему у двери столовой, Валькур отодвинул стул и встал.

Обойдя стол, он отодвинул и стул Ники, помог ей встать и повел из комнаты.

Когда он повернул к лестнице, Ники попыталась остановиться.

— Куда мы идем?

— В мой кабинет, — повторил он.

— Но…

— Это наверху.

Ники оглянулась. У большой парадной двери стояли два негра. Еще один слуга сопровождал ее слева. Бежать не было никакой возможности.

— Ну так что, пойдем? — Валькур продолжал идти вперед.

Ники нервно облизнула пересохшие губы.

— Если хотите, они вам помогут.

Ники гордо выпрямилась.

— Мне не нужна ни их, ни ваша помощь. — Когда она попыталась вырваться, Валькур больно сжал ее руку.

— Я думаю, бокал хереса успокоит ваши нервы.

Ники подумала, что успокоить ее может только его отсутствие.

Когда они поднялись на лестничную площадку, Фортье открыл тяжелую деревянную дверь и провел ее в комнату, которая и в самом деле была его кабинетом. На какой-то миг она почувствовала облегчение. Но когда он закрыл дверь, сердце Ники забилось подстреленной птицей.

— Я думаю, окончание вечера покажется вам забавным, — сказал он, беря со своего стола большую рюмку хереса. Он протянул ей напиток, и, стараясь успокоиться, Ники сделала небольшой глоток.

Сам Валькур, улыбаясь ей, отпил коньяк из приготовленного для него бокала. К ее удивлению, он подошел к книжному шкафу у дальней стены и, просунув руку между книг, потянул за какой-то металлический рычаг. В шкафу отворилась большая дверь. За ней открылась вторая комната, очевидно, его спальня.

— Комната Фелисианы примыкает к моей с другой стороны. Я хотел быть рядом с ней, поэтому и построил здесь свой кабинет. Удобно, не правда ли?

С бьющимся сердцем Ники приложилась к двери. С портрета на дальней стене на них взирала улыбающаяся Фелисиана в таком же сине-зеленом, отделанном черными кружевами платье, которое было и на Ники. Рубиново горели ее губы, кротко смотрели лучистые карие глаза.