Через секунду пистолет был направлен на Мак-Клуски. Офицер полиции взирал на Солоццо со спокойным удивлением, будто это не имело к нему самому никакого отношения. Потом он вдруг почуял угрожающую ему опасность. Вилка с огромным куском телятины застыла в воздухе, и он повернулся к Майклу. Его лицо и глаза выражали столь неподдельный ужас, что Майкл улыбнулся, нажимая на курок. Выстрел оказался неудачным. Пуля пробила бычий затылок Мак-Клуски, и тот начал задыхаться, словно поперхнулся телятиной. Выдыхаемый с хрипом воздух был полон крови. Не теряя хладнокровия, Майкл выстрелил еще раз.

Воздух будто наполнился розовым туманом. Майкл повернулся к человеку, который сидел возле стены. Тот не сделал никакого движения. Казалось, он был парализован. Теперь Майкл осторожно вытащил руки из-под стола и повернулся. Официант в ужасе бежал к кухне, с недоверием поглядывая время от времени на Майкла. Солоццо сидел в кресле, положив голову на стол. Труп жирного Мак-Клуски растянулся на полу. Пистолет выскользнул из рук Майкла и беззвучно шлепнулся на труп. Ни официант, ни человек у стены не обратили внимание на то, что он выбросил пистолет. Майкл сделал несколько шагов по направлению к открытой двери. Машина Солоццо стояла возле тротуара, но шофера в ней не было видно. Майкл свернул налево и зашел за угол. Включились фары стоявшей неподалеку машины, и она подкатила к нему. Майкл вскочил в нее на ходу, и она с ревом помчалась дальше. За рулем с неподвижным лицом сидел Тессио.

— Проделал работу над Солоццо? — спросил Тессио.

Майкл удивился. «Проделать работу» означало переспать с женщиной. Странно, что Тессио воспользовался этим выражением.

— Над обоими, — ответил Майкл.

— Уверен? — спросил Тессио.

— Я видел их мозги.

В машине была запасная одежда для Майкла. Через двадцать минут он уже находился на борту итальянского торгового судна, которое держало курс на Сицилию. Через два часа судно отплыло, и из своей каюты Майкл видел огни Нью-Йорк-Сити, напоминающие костры ада. Он чувствовал огромное облегчение. Подобное чувство он уже однажды испытал… Бой за остров продолжался, но его легко раненного вели в госпиталь. И он испытывал тогда облегчение, подобное теперешнему. Пусть все черти ада выскочат теперь наружу, его здесь не будет.

Через день после убийства Солоццо и капитана Мак-Клуски по всем участкам нью-йоркской полиции был разослан приказ: не будет отныне ни азартных игр, ни проституции; никаких сделок с мафией, пока не будет схвачен убийца капитана Мак-Клуски. По всему городу были проведены облавы.

Позднее, к семейству Корлеоне с вопросом, не согласится ли оно выдать убийцу обратился представитель остальных семейств города. В ответ ему было сказано, что семейство Корлеоне к делу отношения не имеет. В ту же ночь взорвалась граната на аллее Корлеоне в Лонг-Биче: ее бросили из автомобиля, который приблизился к перекрытому цепью участку дороги, а потом на всей скорости удалился. В ту же ночь в маленьком итальянском ресторанчике в Гринвич-Виллэдж были убиты два «гарпуна» семейства Корлеоне. Война пяти семейств 1946 года началась.

Небрежным движением руки Джонни Фонтена избавился от присутствия слуги.

— До свидания, билли.

Чернокожий слуга поклонился и вышел из огромной гостиной. Это был, скорее, дружеский поклон, чем поклон слуги, да и он требовался лишь для соблюдения приличия: у Джонни Фонтена были гости.

Джонни решил провести этот вечер с Шарон Мур, девушкой из Гринвич Виллэдж в Нью-Йорке, приехавшей в Голливуд, чтобы попробоваться в фильме знаменитого, но уже старого сатира. Случайно она оказалась возле съемочной площадки, где снимался фильм Вольтца с участием Джонни. Девушка показалась ему свеженькой, очаровательной и умелой, и он решил пригласить ее в ту же ночь к себе на ужин. Она, разумеется, не могла отказаться.

Шарон Мур ждала, наверно, что он накинется на нее, как в своих фильмах, но Джонни терпеть не мог голливудского отношения к «кускам мяса». Он никогда не спал с девушкой, если его не привлекало в ней что-то особенное. Кроме, разумеется, случаев, когда был сильно пьян и просыпался с девушкой, о которой ровным счетом ничего не знал. Теперь, к тридцати пяти годам, женатый второй раз и фактически не живя с женой, он не ощущал особого полового голода. Но что-то в Шарон привлекло его.

Сам он никогда много не ел, но хорошо знал, что красивые молодые девушки часто морят себя голодом, чтобы отложить деньги на наряды, и во время свиданий набрасываются на еду: поэтому на столе было множество всякой снеди и самые разнообразные напитки: шампанское в ведре со льдом, виски, водка, коньяк. Джонни сам поставил на стол бутылки и приготовленные заранее тарелки с едой. Кончив есть, они пошли в гостиную, одна стена которой была стеклянной и выходила прямо на тихий океан. Он положил груду пластинок Эллы Фитцджеральд на патефон и сел на диван рядом с Шарон. Потянулась обычная, пустая беседа: где родилась, была ли в детстве красивой или уродливой, замкнутой или веселой… Он знал, что подобные расспросы трогают девушку и возбуждают ее, а это необходимо для нормального финала.

Они прильнули друг к другу. Он поцеловал ее в губы — дружеский и не слишком горячий поцелуй — и так как она этим удовлетворилась, удовлетворился и он. За огромным квадратным окном темно-синий тихий океан распростерся под лунным светом.

— Почему бы тебе не проиграть одну из своих собственных пластинок? — спросила Шарон. Голос ее возбуждал. Джонни улыбнулся. Его забавляла эта игра.

— Я не типичный голливудец, — ответил он.

— Но все же проиграй мне несколько твоих пластинок, — попросила она. — Или спой. Как в фильмах. Я растаю, как те девушки на экране.

Он засмеялся. Несколько лет назад, он точно так и поступал, и результат был всегда одним и тем же: девушки старались казаться более сексуальными, чем были на самом деле, и вели себя так, словно за ними следило невидимое око телекамеры. Теперь же он и не собирался петь: во-первых, он уже два месяца не поет, не полагается на свой голос. Во-вторых, любителям невдомек, в какой степени голос певца зависит от техники — всех этих микрофонов, усилителей и динамиков. Он может, конечно, проиграть свои пластинки, но ему будет неприятно слушать свой молодой голос, как неприятно лысеющему и полнеющему пожилому человеку видеть себя на экране молодым и в расцвете сил.

— Мой голос не в форме, — сказал он. — И кроме того, мне надоело слушать самого себя.

Они отпили из своих стаканов.

— Я слышала, что ты прекрасно сыграл в новом фильме, — сказала она. — Правду говорят, что ты снимался бесплатно?

— За символическую плату, — ответил Джонни.

Он встал, чтобы наполнить ее стакан водкой, потом угостил ее сигаретами, на которых золотыми буквами было отпечатано его имя. Она затянулась сигаретой и отпила из стакана, а он снова уселся рядом с ней. В его стакане водки было намного больше, чем в ее. Это помогало согреться и возбудиться. Ситуация была обратной той, в которой находится обычный любовник. Вместо того, чтобы напоить девушку, он должен был напиться сам. Девушки, в противоположность ему, всегда были готовы отдаться. Последние два года были настоящим адом для его эго, и он укреплял его этим простым способом: проводил ночь с молодой девушкой, несколько раз ужинал с ней, потом покупал дорогой подарок и очень тактично — так, что самые чувствительные из них не обижались — отделывался от нее. Теперь они с полным правом могли утверждать, что у них «что-то было» с великим Джонни Фонтена. Это не было настоящей любовью, но и отмахнуться от этого было не просто, особенно если девушка была хороша собой. Он ненавидел пошловатых девиц, которые спали с ним, а потом бежали рассказывать подругам, что переспали с великим Джонни Фонтена, неизменно добавляя, что им приходилось испытывать и большие наслаждения. Но больше всего поражали его мужья, которые говорили ему, что прощают своих жен и что даже самой преданной жене можно изменить с таким знаменитым киноактером и певцом, как Джонни Фонтена. Его просто воротило от этих речей.