Пришлось нанять еще одну секретаршу, специально чтобы отвечала на звонки. Я виделся с больной, только когда она была уже полностью подготовлена к обследованию, либо анализам, либо операции. Проводил с жертвой самый минимум времени — тем более я был все-таки занятой человек. И наконец на две минуты пускал к себе для переговоров мужа. Говорил ему, что надо ждать летального исхода. И вот это слово — «летальный» — его просто не слышали. Понимали, что оно значит, но не слышали. Я поначалу думал, что невольно понижаю на нем голос, и нарочно заставлял себя произносить его громко. Все равно умудрялись не расслышать. Один кто-то даже сказал мне: «Как это — ментальный исход, о чем это вы?» — Джул отрывисто засмеялся. — Ментальный, летальный, с ума сойти! Я перешел на аборты. Милое дело, раз-два — и все довольны, вроде как перемоешь посуду и оставишь чистую раковину. Красота! Это было по мне, живи и радуйся, делай аборты. Я не разделяю мнения, что двухмесячный плод — уже человек, так что с этим проблемы не было. Выручал из беды молоденьких девушек и замужних женщин, хорошо зарабатывал. Вдали от передовой, от линии огня. Когда меня застукали, я чувствовал себя как дезертир, которого изловили и притянули к ответу. Но мне повезло, нашелся приятель, который нажал на нужные пружины и вызволил меня, только с тех пор в операционную любой стоящей больницы мне путь заказан. Так что — вот он я. Даю, как прежде, ценные советы, и, как прежде, ими пренебрегают.

— Я не пренебрегаю, — сказал Джонни Фонтейн. — Я их обдумываю.

Люси, воспользовавшись паузой, перевела разговор на другую тему:

— Ты что делаешь в Вегасе, Джонни? Отдыхаешь от обязанностей голливудского магната или работа привела?

Джонни покачал головой:

— Зачем-то понадобился Майклу Корлеоне, хочет меня видеть. Они с Томом Хейгеном сегодня прилетают. Том сказал, у них и с тобой назначена встреча. В чем дело, не знаешь, Люси?

— Знаю, что завтра вечером мы все вместе обедаем — в том числе и Фредди. По-моему, это связано с отелем. В последнее время упали доходы от казино, хотя для этого вроде бы нет причин. Возможно, дон поручил Майку проверить, где что застопорилось.

— Майк, говорят, физиономию себе привел в порядок?

Люси усмехнулась:

— Кей уломала, не иначе. В то время, когда они поженились, он не хотел ничего менять. Не понимаю почему. Вид был жуткий, и из носу текло. Давно надо было заняться. — Она запнулась на миг. — Когда ему делали пластическую операцию, семейство Корлеоне пригласило Джула. В качестве консультанта и наблюдателя.

Джонни отозвался на это кивком головы и сухим:

— Это я им посоветовал.

— Вот как. В общем, Майк, как он сказал, хочет что-нибудь сделать для Джула. Потому и позвал нас завтра к обеду.

Джул задумчиво проговорил:

— Удивительно — он никому не доверял. Предупредил, чтобы я следил в оба глаза, правильно ли все делается. Казалось бы, несложная, рядовая операция. По силам любому среднему хирургу.

В спальне послышалось движение, все повернули головы к портьере. Нино снова очнулся. Джонни пошел к нему и сел рядом. Джул и Люси стали в ногах кровати. Нино слабо ухмыльнулся.

— Ладно, кому я мозги-то вкручиваю, в самом деле. Погано мне, ребята… Ты помнишь, Джонни, год назад в Палм-Спрингс — с нами еще тогда были те две девахи? Клянусь, я тебе не завидовал. Я радовался за тебя. Ты мне веришь, Джонни?

Джонни успокаивающе отозвался:

— Конечно, верю — чудак ты.

Люси с Джулом переглянулись. Чтобы Джонни Фонтейн увел девушку от закадычного друга? По всему, что они знали и слышали о нем, такое трудно было себе представить. С другой стороны, ведь год прошел, почему Нино сейчас заговорил о своих чувствах? У обоих мелькнула та же мысль — что Нино гробит себя по романтической причине, из-за того что девушка ушла от него к Джонни Фонтейну.

Джул еще раз осмотрел его.

— Я подошлю к вам на ночь сиделку. Денька два придется полежать. Я это серьезно говорю.

Нино подмигнул ему:

— Будет сделано, док, только тогда особо-то хорошенькую не присылайте.

Джул вызвал по телефону сиделку, и они с Люси ушли. Джонни остался ждать ее прихода. Нино, с измученным лицом, как будто впал опять в забытье. Джонни сидел у его кровати, размышляя о словах, сказанных его другом. Словах, что Нино ему не позавидовал, когда они с двумя девочками были в Палм-Спрингс примерно год назад и там кое-что случилось. Ему и в голову не приходило, что Нино может ему завидовать…

Год назад Джонни Фонтейн сидел в великолепном офисе кинокомпании, которую он возглавлял, и маялся. Он маялся, как никогда в жизни, — что было несколько странно, если учесть, что первая выпущенная им картина, где он снялся в главной роли, а Нино — в характерной, шла с невероятным успехом и приносила сумасшедшие деньги. Все удалось. Сработало в точности, как было намечено. Уложились в мизерную смету. Уже теперь ясно было, что каждый, кто принимал участие в создании ленты, наживет на ней состояние. Джек Вольц за короткое время состарился на десять лет. Еще две картины находились в производстве, в одной главную роль исполнял Джонни, в другой — Нино. Нино оказался сущей находкой для кино — непутевый, слегка блаженный миляга, какого всякая женщина рада отогреть у себя на груди. Потерянный мальчик, так и не ставший взрослым. Все, чего бы он ни коснулся, обращалось в деньги — деньги сами шли к нему в руки. Крестный отец через банк исправно получал свои проценты, и мысль об этом особенно услаждала душу Джонни. Он оправдал надежды своего крестного, не подкачал. Но сегодня и это как-то не радовало.

Меж тем сегодня, став преуспевающим независимым кинопродюсером, он обладал таким же, если не большим влиянием, как в те дни, когда был певцом. Точно так же, хотя из более корыстных побуждений, ему на шею вешались красивые женщины. У него был собственный самолет, жил он, пожалуй, на еще более широкую ногу, пользуясь на правах предпринимателя особыми льготами в части налогообложения, каких не знают артисты. Так что же мучило его в таком случае?

Он знал что. У него свербило в глотке, чесалось нёбо, чесалось в носу. Только пение способно было унять нестерпимый зуд, — а он боялся взять хоть одну ноту. После того как из горла удалили бородавки, он позвонил Джулу Сегалу и спросил, когда ему можно будет петь. Джул сказал — в любое время, хоть сейчас. Джонни попробовал, но пожалел: голос звучал сипло, отвратительно. И горло на другой день разболелось — правда, по-другому, чем до операции. Хуже. В горле царапало, жгло. С тех пор он боялся пробовать, боялся, что вовсе лишится голоса или погубит связки.

Но если он больше не может петь, то на кой ему ляд все остальное? Чего оно все стоит? Петь на эстраде — его дело в жизни, его работа. Единственное, что он умеет по-настоящему, в чем он, пожалуй, на сегодняшний день не знает себе равных. Такого он достиг уровня — и лишь сейчас стал это понимать. За столько лет сделался профессионалом экстра-класса. Ему незачем спрашивать, что хорошо, что плохо, — никто ему не указ. Он сам знает. И все напрасно — все это пропадало зря.

Был конец недели, пятница, и Джонни решил, что проведет свободные дни с Вирджинией и детьми. По обыкновению, позвонил ей предупредить, что приедет. А в сущности — дать ей возможность сказать «нет». Она никогда не говорила «нет». Ни разу за все годы, что они были разведены. Ибо такая, как она, не скажет «нет», когда речь идет о том, чтобы ее дочери увиделись с отцом. Поди-ка поищи другую такую, думал Джонни. Ему повезло с Вирджинией. Но, зная, что она дорога ему, как ни одна другая женщина, он в то же время сознавал, что жить с нею как с женщиной не способен. Может быть, лет в шестьдесят пять, когда людям свойственно удаляться от дел, они вдвоем уйдут на покой, на отдых в уединении.

Размышленья подобного рода разлетелись в пыль от соприкосновения с действительностью, когда он по приезде застал Вирджинию тоже не в лучшем настроении, а девочки при виде его не выразили особого восторга, поскольку им на субботу и воскресенье была обещана поездка в гости к подружкам, на ранчо, где можно покататься верхом на лошади.