И страх как жалко стало старику Богданца, где он завел уже большое хозяйство; уверен он был, что, вернувшись домой, найдет опять мерзость запустения.

«Ничего не поделаешь! Надо что-то придумать!» — решил старик.

После обеда он велел оседлать коня, сел и поехал прямо в Бжозовую.

Приехал он уже в сумерки. В светлице за жбаном меду сидел старый Вильк, а молодой, избитый Чтаном, лежал на покрытой шкурами лавке и тоже попивал с отцом мед. Мацько вошел неожиданно в светлицу и остановился на пороге, суровый, высокий, костистый, без брони, но с большим мечом на боку. На лицо старика упал яркий отблеск пламени, и отец с сыном тотчас его признали. Они вскочили с быстротой молнии и, ринувшись к стенам, схватили первое попавшееся оружие.

Однако старик, человек бывалый и отлично знавший людей и обычай, нимало не смутился, даже до меча не дотронулся; подбоченясь, он сказал спокойным голосом, в котором звучала легкая насмешка:

— Что это? Так вот как в Бжозовой шляхта принимает гостей?

У тех и руки опустились, старик со звоном уронил на землю меч, молодой — копье, они замерли, вытянув шеи, и на враждебных, но уже пристыженных лицах их изобразилось удивление.

— Слава Иисусу Христу! — сказал Мацько с улыбкой.

— Во веки веков!

— И Георгию Победоносцу.

— Мы служим ему.

— Я как сосед приехал, с добрыми намерениями.

— Коли с добрыми намерениями, так милости просим. Гость — особа священная.

Тут старый Вильк бросился к Мацьку, за ним кинулся и молодой, оба они стали пожимать гостю руку, а затем усадили его за стол на переднее место. В один миг подбросили они дров в печку, накрыли скатертью стол, уставили его яствами, баклагами пива, жбанами меду, и стали все пировать. Молодой Вильк то и дело бросал на Мацька испытующие взгляды, видно было, что уважение к старику, как к гостю, борется в нём с ненавистью; и всё же парень, хоть и ранен был, так усердно прислуживал Мацьку, что даже побледнел от усталости. Оба они с отцом просто сгорали от любопытства, так хотелось им узнать, зачем приехал Мацько; однако они ни словом не обмолвились, ожидая, что старик сам скажет им о цели своего приезда.

А Мацько, как человек, знающий обычай, всё похваливал яства и пития и гостеприимных хозяев и, только наевшись до отвала, поглядел с важностью и сказал:

— Случается людям поссориться и даже подраться, но нет ничего лучше, когда у соседа с соседом лад!

— Нет ничего лучше, — с такой же важностью поддержал его старый Вильк.

— Бывает и так, — продолжал Мацько, — что надо человеку в дальний путь отправляться и жаль ему уехать, не простясь с соседом, с которым он не в ладу жил.

— Спасибо на добром слове.

— Не на одном только слове, я ведь и приехал к вам.

— От души рады вас видеть. Милости просим хоть каждый день.

— Рад бы и я принять вас в Богданце, как подобает принимать людей, которые знают, что такое рыцарская честь, да в дорогу тороплюсь.

— На войну или в святые места?

— Да уж лучше бы на войну или в святые места, а то хуже — к крестоносцам.

— К крестоносцам? — в один голос вскричали отец и сын.

— Да! — подтвердил Мацько. — А кто едет к ним, не будучи им другом, тому лучше и с Богом, и с людьми примириться, чтобы не лишиться не только жизни, но и вечного спасения.

— Удивительное дело! — воскликнул старый Вильк. — Не встречал я ещё человека, который не терпел бы от них обид и утеснении.

— Так и все наше королевство! — прибавил Мацько. — Ни Литва до святого крещения, ни татары не причиняли нашему королевству столько обид, сколько эти дьяволы-монахи.

— Истинная правда, но только, знаете, терпели мы, терпели, а теперь уж невмочь, пора кончать с ними, да вот так!

И старик плюнул в кулак, а сын прибавил:

— Только так.

— Так-то оно так, да вот когда? Не нашего ума это дело, королю оно виднее. Может, скоро это будет, а может, и не скоро… Один Бог знает, а покуда мне надо ехать к ним.

— Не с выкупом ли за Збышка?

Когда старый Вильк упомянул имя Збышка, сын мгновенно побледнел от ненависти и лицо его приняло враждебное выражение.

Но Мацько спокойно ответил:

— Может, и с выкупом, но только не за Збышка.

Любопытство обоих хозяев Бжозовой было ещё больше возбуждено.

— Это ваша воля, — не выдержал старик, — сказать или не сказать, зачем вы туда едете.

— Я скажу вам, скажу! — закивал головой Мацько. — Только сперва я про другое хочу с вами потолковать. Дело-то вот какое, уеду я и оставлю Богданец на произвол судьбы… Раньше, когда мы оба со Збышком воевали под знаменами князя Витовта, за нашим добром аббат приглядывал, да и Зых из Згожелиц, а теперь и того не будет. Тяжело, как подумаешь, что зря ты трудился, зря старался… Вы ведь сами знаете, как оно бывает: людей у меня переманят, межи запашут, всяк, сколько сможет, угонит скотины из стада, и коли приведет Бог благополучно воротиться домой, так воротимся мы опять в разоренное гнездо. Одно тут средство, одно спасение: добрый сосед. Вот и приехал я к вам просить по-добрососедски присмотреть за Богданцем и не дать разорить его.

Старый и молодой Вильки переглянулись в изумлении при этих словах и не нашлись сразу, что ответить. На минуту воцарилось молчание. Мацько поднес к губам чару меда, осушил её и продолжал так спокойно и доверительно, будто оба они век были его закадычными друзьями:

— Не таясь, скажу я вам, кого я больше всего опасаюсь. Не кого иного, как Чтана из Рогова. Вас бы я не боялся, даже если бы мы расстались с вами врагами, вы люди благородные, лицом к лицу встретитесь с врагом, а за спиной вымещать ему подло не станете. С вами дело совсем другое!.. Рыцарь он всегда рыцарь! Но Чтан человек простого звания, от него всего можно ждать, да и знаете, очень он зол на меня за то, что не даю я ему подступиться к Ягенке.

— Для племянника её бережете! — взорвался молодой Вильк.

Мацько с минуту глядел на него холодным взором, а затем обратился к старику и сказал:

— Мой племянник, скажу я вам, женился на одной мазурской владетельнице и взял за нею богатое приданое.

Снова воцарилось ещё более глубокое молчание; отец с сыном, разинув рты, уставились на Мацька.

— Как же так? — воскликнул наконец старик. — Ведь болтали, будто бы… Нет, скажите, как же так?..

А Мацько, пропустив мимо ушей его вопрос, продолжал:

— Потому-то и ехать мне надобно, потому-то и прошу я вас, как достойных и почтенных соседей, заглядывайте время от времени в Богданец, не давайте никому бесчинствовать там, особенно же стерегите его от набегов Чтана!..

Молодой Вильк, парень дошлый, успел тем временем сообразить, что раз Збышко женился, а Ягенка доверяет Мацьку и во всём готова следовать его совету, то лучше жить со стариком в дружбе. Перед молодым буяном открылись вдруг новые виды. «Мало не противиться Мацьку, надо переманить его на свою сторону!» — сказал он себе. И хоть парень был под хмельком, однако тотчас протянул под столом руку и, сжав колено отца, чтобы старик не сболтнул, чего лишнего, сказал:

— Вы Чтана не бойтесь! Ого! Пусть только сунется! Правда, он меня немножко помял, но ведь и я так отделал ему волосатую рожу, что его родная мать не признала. Ничего не бойтесь! Езжайте спокойно. Ни одна ворона не пропадет из Богданца!

— Вижу, вы люди достойные. Обещаете?

— Обещаем! — воскликнули оба.

— Рыцарской честью клянетесь?

— Рыцарской честью.

— И гербом?

— И гербом! Мало того! На кресте клянемся! Истинный Бог!

Мацько удовлетворенно улыбнулся.

— Ну, я знал, что могу на вас положиться. А коли так, тогда я вам ещё вот что скажу… Зых, как вы знаете, оставил мне на попечение своих детей. Потому-то я, хлопец, ни тебе, ни Чтану не дал ворваться в Згожелицы. А теперь, когда я буду в Мальборке или ещё Бог весть где, какое уж там будет попечение… Правда, на сирот Бог призрит, и тому, кто вздумал бы их обидеть, не только сняли бы голову с плеч, но и отдали бы его на посрамление. И всё-таки тяжело мне уезжать. Очень тяжело. Обещайте же мне, что и сирот Зыха вы не только сами не обидите, но и другим не дадите в обиду.