Но всё же местные аристократы по сравнению с крестьянами — даром что те свободны, в отличие от большинства европейских коллег — живут как настоящие олигархи, правда, локального масштаба. В Европе сейчас сельским жителям нигде особо хорошо не живётся. Такие специфичные исключения, как охотничья деревня Танненберг в Швабском Лесу, не в счёт. Но в Валахии в этом плане натуральный трындец! По словам Отто, со здешних селян дерут даже не десять шкур, а вдвое больше! Куртеню и боярину плати, кнезу — это что-то среднее между европейским графом и герцогом, или воеводе (в данном случае правитель средних размеров феодального владения, аналог кнеза) плати, а те платят кому-то из сильных соседей, венгерскому королю, или византийскому императору, или ближайшему половецкому хану, орды которых уже больше полувека болтаются по Валахии после разгрома печенегов, а то и нескольким, либо даже всем перечисленным — бывает и такое — вот и стараются драть побольше, чтобы и себя не обидеть.
Причём даже уплата всего сполна не означает гарантии от проблем. Кто-то может обидеться, что ему в отличие от других не заплатили, или решить, что недодали по сравнению с прочими, или счесть оскорбительным, что заплатили не только ему, налететь, всё пожечь, разорить и разграбить. А уж во время войн между окрестными властителями для их войск, проходящих через эти места, разграбить всё, до чего удастся дотянуться — это святое. И хорошо коли только разграбить. Подозреваю, местный простой народ давно бы разбежался из этих мест, да некуда. На востоке кочевники — мигом накинут аркан и определят на невольничий рынок. На севере католическая Венгрия, где православных волохов утесняют переселяющиеся на их земли мадьяры и немцы, вынуждая мигрировать на юг, в Валахию, в основном, правда, на относительно безопасный гористый север. На юге, в Византии, поборы не легче, да и с безопасностью не особо лучше. В Валахии хоть византийской бюрократии нет.
В общем, не понимаю я, как обитатели здешних сёл выживают. Разве что охотой и рыбалкой. В Валахии нет таких свирепых запретов для простолюдинов на эти промыслы, как в остальной Европе. Наверное, потому что людей здесь сравнительно немного, а всяких зверей, птиц и рыб дофига. А может и местные власть имущие поняли, что лучше позволить простому народу охоту и рыбалку, чем вообще остаться без подданных, протянувших ноги с голодухи.
Армия крестоносцев, высаживаясь по договору с византийцами на валашском берегу Дуная, вызывала панику местных жителей. Думаю, они ещё не видели такого количества вооружённых людей, и их страхи легко понять. Места эти, можно сказать, ничейные, помощи, в случае чего, не дождёшься. Византийцы хоть и считают Валахию своей провинцией, но давно уже не пытаются подкрепить эти претензии делом. Венгрия тоже претендует на сюзеренитет в этих местах, но даже в Олтении власть венгерского короля существует больше на словах. По словам Отто, восточнее, в Мунтении, как называют часть Валахии за рекой Олт, нет и этого, хозяйничают там только половецкие ханы, не обращая внимания ни на Венгрию, ни на Византию.
Так что местным есть чего опасаться. Перефразируя фильм «Чапаев»: «Греки пришли — грабят, венгры пришли — грабят, половцы пришли — грабят… И куды валаху податься?!». Хотя, грабить у местных по большому счёту особо и нечего, но всегда можно их самих продать работорговцам. А тут такая силища идёт! Это в Венгрии крестоносцев удерживали договоры Людовика и Конрада с Гёзой (хотя эксцессы всё равно случались), византийцы тоже обезопасили себя дипломатией, а насчёт Валахии никто ни с кем и ни о чём не договаривался. И грабежи крестоносцев на пути к Константинополю во время первого похода, жертвами которых становились целые города, на Балканах ещё прекрасно помнят.
Так что при появлении наших войск местные аристократы запирались в своих резиденциях и старались вступать в переговоры, выражая покорность и предлагая выкуп в обмен на безопасность. Ну а народ попроще, бросив свои жилища, просто разбегался по лесам и болотам, к большому неудовольствию подданных кайзера и нашего короля, обломавшихся с планами на грабёж. Правда, через некоторое время, когда всё более-менее успокаивалось, самые смелые и предприимчивые отваживались приближаться к лагерю, чтобы поторговать, предлагая дичь, шкуры, рыбу, овощи и женщин. Дамы подходили к вопросу без особого стеснения. По словам Отто, женщины из прибрежных селений регулярно оказывают такие услуги купцам и командам с проплывающих мимо судов.
Для здешних селянок и пара геллеров — немалые деньги. Самые богатые невесты в здешних деревнях, это те — что наиболее преуспели в древнейшей профессии, таких наперебой сватают лучшие женихи. Причём, в отличии от незабвенной Магды в Саарбрюккене, деревенские прекрасно всё знают и даже не думают осуждать, разве что священник на исповеди потребует покаяться в грехах. Судя по популярности у наших коллег по крестовому походу местных девок, заработки у них на этот раз выдались рекордные, что подтверждалось их довольным видом.
Меня к путанам, пусть и не совсем профессиональным, не тянуло, пока что хватало воспоминаний о Маргит. Вим и Эрих тоже держались, сразу видно, что у парней к Пауле и Мари настоящая любовь. Зато Роланд, Пьер и Ульрих не пропускали попавшихся им жриц Афродиты, быстро утешившись после расставания с Эржбет, Илонкой и Юлишкой. Договаривались они при помощи Вима (местное наречие имело некоторое сходство с латынью, многие могли как то объясниться по-гречески, а некоторые худо бедно знали и немецкий). На мою подначку о том, какую епитимию на них наложит исповедник за разврат, Роланд только легкомысленно махнул рукой:
— Да какой разврат? Ты же видел, как они живут. Чувствуешь себя добрым самаритянином. После одной ночи целая семья пару недель голодать не будет.
Но в целом плаванье проходило скучновато. Разве что Людовик с Алиенорой пару раз пригласили на пир. Там пришлось снова исполнить песни, спетые в таверне в Вуковаре. Благодаря графу Гильому и его свите они уже распространились в армии, точнее, её франкоязычной части. Монархи их тоже одобрили. Между прочим, на пиру у кайзера были и братья-славяне: вассал кайзера и его шурин, муж сводной сестры Конрада Гертруды Владислав II, князь Чехии, и вассал последнего Оттон (или Ота, если по-чешски) Детлеб, князь Оломоуцкий. Первый где-то возрастом под сорок, второй моложе, лет двадцати пяти. Братья-славяне тут не фигура речи — эти двое приходятся друг другу троюродными кузенами. Видно фамильное сходство, оба брюнеты, с продолговатыми лицами и резковатыми чертами, бороды, в отличие от свисавших вниз усов, коротко подстрижены. Держатся дружелюбно, и не скажешь, что всего семь лет назад воевали друг с другом, а счёты между пражским и оломоуцким престолами тянутся два с лишним десятилетия.
Началось всё с того, что отец Оты, тоже Ота но по прозвищу Чёрный, решил, что его двоюродный брат Собеслав I сел на чешский трон не по праву, и что он более достоин этого сиденья. Собеслав с этим решительно не согласился, и вышиб Чёрного даже из его удела в Оломоуце. Чёрный сбежал к предыдущему кайзеру Лотару, и жаловался, что его обижают. Кайзер потребовал Собеслава на суд в Германию, но был сравнительно культурно послан. Оставить такое без ответа Лотар не мог. Собрав войско, двинулся в Чехию, прихватив с собой Оту Чёрного, чтобы посадить на пражский престол. Но не фортануло. В битве у Хлумца Собеслав разбил немцев полностью (его бы чехам во времена Мюнхена — точно не стал бы задирать лапки перед Гитлером!). Чёрный погиб в бою, кайзер попал в плен, и с тех пор зарёкся лезть в чешские дела.
Семья Чёрного, включая Оту Детлеба, бежала в Киев, который, в эти времена, похоже, стал чем-то вроде прибежища для европейских политэмигрантов, ну прям как Лондон в далёком будущем. Сам он, кстати, женился в Киеве на сестре королевы Фружины, названной в католичестве Дюрансией. Там он прожил, пока не помер князь Собеслав, и севший на чешский трон его племянник Владислав позволил изгнаннику вернуться, возвратив Оломоуцкое княжество. О чём, наверное, вскоре пожалел, когда Ота вместе с ещё парой кузенов чешского князя поднял мятеж и попытался спихнуть Владислава с трона. Мятежники смогли одержать не очень убедительную победу, но понесли большие потери и не смогли взять Прагу, а Владик тем временем уехал к своему сюзерену, кайзеру Конраду, который явился в Чехию и заставил мятежных князей смириться.
