– Только в дружину берет, небось, не десятник, а воевода, а во-вторых, у меня свадьба скоро.

– Не скоро! – объявила сестрица.

– Ты уверена? – кажется, я с трудом скрыла свое удовлетворение от такого известия.

– Ага, твой Андрей Юрьевич куда-то в Новгород ушел, вернется к зиме. Анамнясь известие принесли, мать тебе говорить просто не хотела.

Вот уж спасибо так спасибо! Я готова была расцеловать Лушку за такую новость. У меня появлялась пара свободных месяцев.

Лушка была такой храброй, пока мы не дошли до дома, уже у ворот она явно засуетилась, прикидывая, куда бы спрятать мечи, но не успела, прямо у ворот нас засекла Анея.

– Это зачем?

Пряча деревянное оружие за спину, словно мать могла отобрать, Лушка промямлила:

– Мы… нас…

Я решила, что хватит прятаться за спину младшей сестры, а то как на мечах биться, так смелая, а как с Анеей спорить, слабая.

– Мы будем учиться биться мечами… У Вятича…

– Нас Вятич в дружину берет! – осмелев, выпалила сестрица.

Я подумала, что это она зря, потому как ничего подобного Вятич не только не обещал, но даже не мыслил.

– Да ну? А Вятич ли в дружине глава?

Мне почему-то пришло в голову, что сама Анея, но сказала другое:

– Да нет, никто нас никуда не берет, просто Вятич позволил пока ходить биться с парнями учебными мечами.

Теткин взгляд был пристальным, но к этому я уже привыкла.

– С чего вдруг?

– Так… захотелось. Андрей Юрьевич же не скоро еще приедет, – я глянула прямо в глаза Анее, пусть знает, что я не Лушка и ее не боюсь!

Тетка отвела глаза первой, буркнув в сторону Лушки:

– Трепло…

Но запрета-то не последовало! Это означало, что мы действительно можем с завтрашнего дня приступить к тренировкам вместе с дружинниками. Если, конечно, за ночь не передумает сам Вятич.

Видно, об этом же подумала и Лушка, потому что, глядя вслед удалявшейся матери, она не взвизгнула привычно, а сокрушенно вздохнула:

– Только бы Вятич не отказался…

– Луш, он же не обещал взять нас в дружину.

– Да я не про то. Не отказался бы обучать. Тебе легче, ты вон умеешь, а мне каково?

– Зачем тебе это умение?

– Как зачем?! А если тати нападут?

Я рассмеялась:

– Ты меч на поясе носить собираешься?

– Ну… это… А покажи, как ты это крутила?

Сестрица перевела разговор на интересующую ее тему, она попробовала сама крутануть меч, но, конечно, немедленно выронила его на траву и горестно вздохнула:

– Мне ни в жисть не научиться…

Ага, голубушка, это раньше я думала, что такие вздохи действительно означают сожаление, теперь хорошо знала, что это просто подначка, чтобы я принялась убеждать, мол, что ты, Луша, да сейчас прямо и научишься. Так и есть, глаза сестрицы хитренько блестели.

– Ладно уж, поднимай свое оружие, пойдем, научу колечко крутить…

Уронив с десяток раз меч себе на ноги, Лушка освоила-таки сие немудреное упражнение. Она бы тренировалась еще, но я заметила, как бедолага потирает запястье, видно, растянула, и возмутилась:

– Лушка, никто с утра до вечера не тренируется, остановись!

Когда мы выползли из-за сеновала, где крутили мечи, Лушка не удержалась и попробовала продемонстрировать освоенное умение Трофиму.

– Дед Трофим, глянь-ка.

Как и следовало ожидать, с первой попытки у сестрицы не вышло, меч шлепнулся на землю. Но Лушка не сдалась:

– Это не в счет, сейчас покажу!

Второй раз колечко получилось, и вполне прилично.

– Луша, хватит уже, руку сорвешь.

Дед Трофим демонстрацией впечатлился:

– Во дает! Лушка, ты никак на войну собралась?

– Пока нет, – словно между прочим бросила через плечо зазнайка, – кое-чему еще научиться нужно.

– Например, не ронять меч то и дело.

Сестрица на мою насмешку ничего не ответила, стараясь не расплескать удовлетворения самой собой, она гордо прошествовала в дом.

Неизвестно, как отнеслась бы Анея к нашим занятиям в дружине, но на следующий день я обучила Лушку еще кое-чему, что едва не затмило собой ее воинские умения, грозя отодвинуть тренировки у Вятича на задний план.

Семейство, да и вообще все окружающие воспринимали любые мои закидоны с памятью или невесть откуда проявившимися знаниями как нечто само собой разумеющееся. Воинтиха сказала, что «так быват», и все поверили. Кажется, если бы я вдруг начала говорить по-французски, никто бы не удивился. Можно попытаться, останавливало лишь понимание, что разумный в общем-то народ может решить, что падение с лошади – лучший способ выучить иностранный язык за два дня (и как только в двадцать первом веке до такого не додумались?) и начнет экспериментировать. У Лушки вон уже были такие поползновения, она вздыхала, что не грохнулась тоже, глядишь, и быстрому счету выучилась бы без мучений.

Я поинтересовалась, что доставляет ей особенные трудности в учебе. Бедолага только рукой махнула:

– Все.

– Все не бывает, давай попробую чему-нибудь научить?

– Колдовать?!

– Тьфу, глупая! Считать.

Но быстро выяснилось, что моя сестрица не умеет не только быстро считать, она категорически не умеет читать. Как такое могло быть, если даже Любава читает?! Лушка вздохнула:

– Господь не дал.

У меня зародилось сомнение – что-то здесь не так. Сомнения оказались не напрасными. Буквы Лушка знала твердо, правда, называла для меня непривычно: аз, буки, веди, глаголите, но как только дело дошло до складывания букв в слоги и слова, начиналась откровенная глупость! Я написала на земле «мама».

– Читай.

– Мыслите, аз, мыслите, аз, – уверенно объявила сестрица.

– Луша, подожди, я просила прочитать, а не называть буквы.

У бедолаги даже слезы на глазах выступили, она еще быстрее протараторила:

– Мыслитеазмыслитеаз!

И тут до меня дошло, мой смех Лушку обидел, но я обняла ее за плечи и повалила на траву:

– Ты умеешь читать, умеешь, только делаешь это неправильно! Смотри.

На земле появилось слово «Луша».

– Что за буква?

– Люди, – мрачно шмыгнула носом сестрица.

– Это название буквы, а произносится как?

– Л.

– Правильно, а это?

– Ук.

– А произносится?

– У.

– Это?

– Ша. Звучит «ш». Это аз, звучит «а».

– А теперь читай буквы, как они звучат, а не как называются.

Недоверчиво покосившись на меня, Лушка начала:

– Л, у, ш, а…

– А все вместе?

– Луша…

Вид у бедолаги был такой растерянный, словно, разжав ладонь, она обнаружила в руке вместо камешка целую гривну.

– А это? – я вернулась к первой надписи.

– М-а-м-а… мама…

– Ну, поняла? Читать надо не названия букв, а то, как они звучат!

Я ожидала, что она с визгом бросится меня обнимать, а Лушка вдруг… разревелась!

– Ты чего? Луша, ты чего?

– Раньше… не могла… сказать, когда меня… луп… це-ва-али…

Я догадалась, что девчонку за неспособность сообразить, видно, здорово били, и никто не подумал разобраться, почему схватчивая хитрюга Лушка столь тупит в учении.

– Я сама только сейчас поняла…

– А… писать как?

– Так же, как звучит.

Сестрица быстро стерла ногой написанное мной и принялась ловко выводить свое: Наста. Я поправила только последнюю букву:

– Настя.

Следующие полчаса мы елозили землю ногами и руками, разравнивая, и писали снова и снова. Лушка была счастлива!

А вот со счетом получился конфуз. Нет, на веточках Луша считала отменно, но когда перешли к записи подсчетов, оконфузилась уже я. Снова пришлось хвататься за голову и изображать провал в памяти. Провал и был, только не в памяти, а в знаниях. Понятия не имела, что в Древней Руси не пользовались арабскими цифрами! Пока я рисовала на земле непонятные крючочки, Лушка смотрела на меня чуть настороженно, видно, думая, что это какой-то новый способ обучения счету, который мне открылся в беспамятстве. Но стоило заявить, мол, два плюс два – это четыре, как сестрица ткнула своей веточкой в мои цифры и поинтересовалась: