Время пришло; он спустился по лестнице и пошел вдоль бесконечной стены. Миновал мечеть-усыпальницу Бар-бея и двигался вперед до тех пор, пока не очутился в условленном месте — тесном проходе, стиснутом с двух сторон высокими мавзолеями. Песок здесь был усыпан деревянными обломками; Селим посмотрел, куда поставить ногу, и сделал неуверенный шаг… Стемнело; сияния ранних звезд не хватало, чтобы осветить узкий проход, или, вернее, тупик. Мальчик прошел его до конца и остановился в ожидании.

Наступила ночь, и звезды уже в полную силу сияли над гробницами калифов. Тогда Селим завыл в первый раз — в разбросанных вокруг пустующих постройках заметалось эхо. Не рассуждая, повинуясь инстинкту, он только что заговорил на языке ужаса, и вой точно выразил это чувство. Мальчик успел завыть снова, прежде чем кончики его волос окончательно поседели; теперь в голосе подростка звучала боль.

Бродячий пес уронил найденную тряпку и навострил уши. Вой оборвался… Собака открыла пасть, высунула влажный язык и потрусила в сторону источника странных звуков. Остановилась перед кромкой густой тени у входа в тупик, а затем неуверенно пошла дальше. Через несколько метров ее любопытство рассеялось как дым — обоняние подсказало псу, чем пахнет в конце прохода. В ночной мгле было видно, как чья-то коренастая фигура шевелится над телом ребенка. Существо повернулось: оно было гораздо выше ростом, чем показалось сначала… Собака с новой силой почуяла тот же запах, попятилась и обмочилась от ужаса, когда темная фигура двинулась к ней. Ветер поднял в воздух рой песчинок и понес их в таинственные глубины пустыни.

Париж, ноябрь 2005 г.

Париж рокотал, волна возмущения захлестнула город. Шум от собраний горожан потрясал фасады отелей Османа, раскатами грома бился в горловинах бульваров и долетал даже до министерств. С самого начала скандала свинцовое небо тяжко давило на крыши. Столица задыхалась, как человек, слишком туго повязавший шарф.

Никогда еще Франция не знала подобного ноября — было так холодно, и одновременно гремело столько гроз. Пресса зарабатывала на одной и той же теме ежедневно в течение трех недель. На каждой странице любой газеты или журнала печатались только отчаянные протесты против дела, для освещения иных событий просто не оставалось места. Некоторые журналисты даже заявляли, что, если так пойдет и дальше, ноябрь 2005 года по количеству памятных событий превзойдет май 1968-го.

Мощный седан несся мимо газетных киосков, выстроившихся в линию, как километровые столбы на прямом участке шоссе. Каждый киоск торговал точно выверенными дозами информации, необходимыми для выживания в цивилизованном обществе. Легковая машина поравнялась с грузовиком — в зеркале заднего вида появилось отражение человеческого лица. Марион отреагировала почти мгновенно, откинувшись на спинку сиденья и постаравшись сделаться еще незаметнее. Она походила на призрак; несмотря на тонкие черты лица, никто уже не назвал бы ее симпатичной. Марион стала слишком бледной; губы с чуть поджившей ранкой были плотно сжаты, отчего рот напоминал запятую в конце незавершенной фразы. Несколько седых прядей резко выделялись среди темно-русых волос. Но особенно изменились глаза: они потеряли былой блеск, пронизывающие огненные искорки нефритовых граней сменились тлением потухающих угольков. Эта женщина приближалась к сорокалетию, и жизнь недавно преподнесла ей пренеприятный сюрприз.

Обитое кожей сиденье заскрипело, когда сидящий рядом с Марион мужчина наклонился к водителю и попросил повернуть направо. Она на мгновение прикрыла глаза, желая поскорее прогнать мысли о своем внешнем виде. В машине вместе с ней молча ехали три человека, столь же мужественных, сколь и таинственных, — агенты ДСТ,[4] французской контрразведки. Аббревиатура отозвалась в сознании тяжелым и немного пугающим эхом. У Марион никогда не возникало проблем с представителями силовых структур, лишь раз в жизни ее остановила полиция — просто для проверки документов. Если в ней и было что-то необычное, то только ее должность: она работала секретарем в парижском Институте судебно-медицинской экспертизы. По крайней мере ничего дурного за собой не знала и всегда считала себя такой же, как миллионы соотечественников. В поте лица зарабатывала на жизнь, чуть выше поднимала голову в конце каждого года, радуясь, что вновь удалось удержаться на плаву и есть возможность немного отдохнуть во время праздников. До возвращения из последнего отпуска, в начале октября, Марион никогда не подумала бы, что однажды окажется в этой машине — на пути в неизвестность.

В тот день, очень рано утром, она вошла в холодный зал аутопсии, где производили вскрытия. В памяти до сих пор сохранились мельчайшие детали происшедшего, даже то, как забулькали лампы дневного света, когда Марион нажала на выключатель. Как яркие белые отблески побежали по выложенному кафельной плиткой полу, по девственно чистой нержавеющей стали хирургического стола для вскрытия трупов. Антисептические препараты не могли полностью заглушить более резкий запах замороженной мертвой плоти. Марион оказалась в этом зале так рано только потому, что искала доктора Мендеса. А его не было нигде — ни здесь, ни в соседнем складском помещении.

Ее взгляд наткнулся на некий предмет, лежавший в центре комнаты на полу, — и замер как приклеенный. Эта незаметная вещь, по размерам не больше сборника комиксов, коренным образом изменила всю жизнь Марион. И вот к ней являются агенты ДСТ и сообщают, что ей угрожает смертельная опасность. Единственное спасение — исчезнуть, по крайней мере на некоторое время, переждать, пока все успокоится. Система уже пришла в движение, для Марион приготовлено место, где ей гарантируют безопасность.

Ситуация стремительно менялась; достаточно бросить семя паранойи в подходящую почву, и вирус начинает развиваться сам по себе. С того памятного дня Марион стала замечать, что какие-то тени ходят за ней по пятам, неизвестные личности ночью сидят около ее дома в автомобилях с затемненными стеклами, а в телефонной трубке появился необычный звук, как будто кто-то прослушивает ее разговоры. Затем произошло нападение… Она провела языком по губам: ранка еще давала о себе знать. Это было последним предупреждением. И Марион согласилась исчезнуть, прежде чем средства массовой информации установят, что именно она виновна в самом громком скандале в истории Пятой республики. Прежде чем другие люди, на этот раз значительно более опасные, займутся ее персоной. Агент ДСТ, отвечавший за ее безопасность, велел взять только теплые вещи и личные ценности. По его словам, Марион еще довольно долго нельзя будет возвращаться домой, — может быть, месяц, а может, и год. А в ответ на вопросы о том, куда же они направляются, — молчание.

Автомобиль с тонированными стеклами проехал через туннель под площадью Дефанс по направлению к автобану А13 и через несколько минут исчез на западе — скрылся за горизонтом, затянутым грозовыми тучами.

Стемнело слишком быстро, и у Марион не было возможности осмотреться. Она откинулась на сиденье автомобиля и стала провожать взглядом проносившиеся мимо редкие огни. Сейчас ее будущее вверено реву мотора, а ее сомнения мчались по ночной дороге навстречу неизвестному со скоростью сто тридцать километров в час. Когда она вновь открыла глаза, очнувшись ото сна, машина все так же ехала вперед по узкой ленте асфальта — казалось, в небытие. Однако Марион почувствовала, что путешествие подходит к концу, и прижалась к окну, как нетерпеливый, но уже несколько успокоившийся ребенок. Автомобиль замедлил ход, повернул налево и остановился перед высокой каменной стеной. Один из спутников тут же выскочил из машины и открыл дверь, помогая даме выйти. Она с трудом встала на ноги, затекшие в долгой дороге. Марион незаметно потянулась — онемевшие мышцы тела постепенно начинали слушаться — и огляделась вокруг.