– Не так просто понять женщину, подобную Лауре, – вступилась за подругу Мари. – И я не думаю, что ее заставила поступить так любовь к мужу. Я бы скорее подумала, что Лаура хочет отомстить или, может быть, защитить свою мать, открыть ей глаза...

– Они с матерью никогда не были близки. К тому же если мать Лауры влюблена, то у нее появится только одно желание – как можно скорее избавиться от дочери. Но даже если Мария де Лодрен выгонит де Понталека, тогда Лаура снова станет Анной-Лаурой, а значит – предметом ненависти маркиза.

– Нет, – возразила Мари. – Я ей верю. В записке Лаура пишет, что вернется, и я думаю, что теперь нам остается только ждать и молиться. Питу, тот человек, что сопровождает ее, он надежен?

– Жоэль Жуан? Очень надежен, несмотря на то, что он молочный брат Жосса де Понталека и был его доверенным лицом. Я хорошо знаю его, и мне известно, насколько сильна его любовь к Лауре. Он отдаст свою жизнь ради ее спасения. Жоэль когда-то был силачом, но теперь у него осталась только одна рука. С ним теперь будет легче справиться. Если Жоэль попадет в руки де Понталека, тот не оставит его в живых. Маркиз слишком мстителен. А если Жоэль погибнет, то и у Лауры останется не так уж много шансов выжить...

– Пожалуй, вы правы, – вздохнул де Бац. – Но при сложившихся обстоятельствах я не могу никого послать в Сен-Мало. У нас очень много дел здесь. Где Дево?

– Он у вас в кабинете расшифровывает письма.

– Идемте к нему, Питу, и я расскажу вам о том, что узнал от шевалье де Жарже.

План по спасению королевской семьи в его теперешнем варианте не вызвал ни малейшего энтузиазма ни у Мишеля Дево, верного секретаря барона, ни у Питу. Если планы Тулана и шевалье им показались достаточно смелыми и интересными, то поведение Лепитра произвело на них самое дурное впечатление.

– Такой ненадежный человек может только все испортить, – объявил Мишель Дево. – Чтобы привести в исполнение такой план, нельзя допустить ни одной ошибки. Лепитр славный человек и, несомненно, преисполнен благих намерений, но он трус. Бессмысленно рассчитывать на неожиданный прилив мужества. Мы не должны принимать в этом участие, барон!

В голосе молодого человека прозвучал упрек, и де Бац особенно остро ощутил это, потому что слова Мишеля выражали его собственные мысли.

– Я, пожалуй, ограничусь тем, что приму участие в одном из этих пресловутых собраний, дам им денег и подготовлю отъезд беглецов из Франции. Но действовать я буду по-своему. Даже речи не может быть о том, чтобы они все ехали вместе и в одном направлении!

– Вы правы, но вполне вероятно, что у нас не будет времени подготовиться. Вы только что вернулись из Лондона, и вам еще не успели рассказать, как быстро меняется обстановка в Париже. Я боюсь, что охрана королевы будет усилена. Мы получили сообщение из Германии. Как только туда дошла весть о смерти короля, его брат, граф Прованский, продемонстрировал свое глубокое горе и оделся в траур. Но прежде он объявил себя регентом Франции и получил благословение рейнских принцев, хотя так и не дождался его от австрийского императора. Император требует, чтобы регентшей стала Мария-Антуанетта, его сестра, и заявляет о своих требованиях в полный голос. Так как австрийские войска стоят у границ Франции, народ в Париже очень серьезно воспринимает его слова. Все настроены против «австриячки». Ваши отважные заговорщики рассказали о том, что головорезы каждый день собираются под окнами тюрьмы и требуют смерти «вдовы Капет»?

– Нет, об этой детали они не упоминали, – пробормотал помрачневший де Бац. – Вы правы, необходимо действовать быстро.

– Но это еще не все! Есть и другие желающие получить права регента. Например, жирондисты. Они проголосовали за смерть короля, чтобы от него избавиться, а теперь мечтают установить в стране конституционную монархию, которая снилась им со времен Законодательного собрания. Жирондисты хотят посадить на престол принца, как они называют Людовика XVII, а править станет совет регентства, в который они намерены войти.

– А знаете, я бы подписался под этим проектом. Он представляется мне наименьшим из зол. – Де Бац смотрел на носки своих сапог. – Но я не допущу, чтобы они отправили на эшафот малолетнего короля. И все же, – он взглянул прямо в лицо Дево, – из сказанного вами ясно, что внутри Конвента произошел раскол. Можно попробовать этим воспользоваться.

– Что вы намерены делать?

– Я? Ничего. Но вот гражданин Агриколь снова появится в кабачке «Бегущая свинья» и встретится со своей старой подругой вязальщицей Лали. Необходимо узнать, что происходит у якобинцев, и прощупать настроение народа в Париже.

– Вас интересует настроение народа? – язвительно произнес Дево. – Народ начинает дохнуть с голода. Это не улучшает его настроения...

Гражданин Агриколь вспомнил слова Дево, когда недалеко от своего любимого кабачка наткнулся на толпу женщин, осадивших булочную, вернее булочника. Тот был явно напуган и пытался защитить от разорения свою лавочку. Но ни его призывы успокоиться, ни его полные слез глаза, ни мольбы его перепуганной насмерть жены не достигали слуха разъяренных женщин. Они обзывали булочника эксплуататором, опорой аристократов и были настроены весьма воинственно. Несчастный надрывался от крика, пытаясь объяснить, что ему не привезли муку, а без нее хлеба не напечешь, но это был глас вопиющего в пустыне. Очень скоро самые ярые – но отнюдь не самые несчастные, которые просто стояли в сторонке и молча плакали, – схватили булочника и поволокли его к ближайшему фонарю с явным намерением повесить.

Гражданин Агриколь счел необходимым наконец вмешаться.

– Гражданки! Гражданки! – зычным голосом воззвал он, надеясь, что никто из собравшихся не слышал раньше, как обычно говорит гражданин Агриколь. – Что вы творите?! Разве так ведут себя те, кто должен быть образцом поведения женщины-республиканки?

Здоровенная палка, которую он держал в руке, очень помогла ему пробраться в первый ряд и оказаться рядом с булочником. В своем не слишком опрятном костюме санкюлота – засаленная карманьола и старая шляпа с огромной кокардой, – заросший бородой, с подложенным животом, де Бац, хотя и был среднего роста, выглядел весьма внушительно. Разбушевавшиеся мегеры машинально отступили назад, но одна из женщин набросилась на него:

– Тебе что, больше всех надо? Образец женщины-республиканки хочет есть!

– Но ты-то, по крайней мере, не производишь впечатление умирающей от недоедания. Ты такая кругленькая и аппетитная! – Гражданин Агриколь оценивающе оглядел свою собеседницу и улыбнулся, демонстрируя пожелтевшие и почерневшие зубы.

Женщина и вправду была тучной, но не обиделась, а определенно оценила шутку. Ее подруги расхохотались.

– Да я не о себе беспокоюсь, – сказала она уже не так агрессивно. – Мне-то самой немного надо, но вот остальные... У них дети плачут от голода!

– И ты в самом деле веришь, что они насытятся, как только вы вздернете на фонаре этого беднягу?

– Зато это послужит примером остальным.

– Примером чего? Неужели ты думаешь, что он из злого умысла закрыл свою лавку? Если булочник перестанет продавать хлеб, на что он будет жить? Он же занимается этим не из любви к искусству, это очень тяжелый труд.

Женщина запнулась, удивленно глядя на «старика».

– Как это ты сказал? Из любви к чему?

– Я хотел сказать, ради удовольствия. – Де Бацу стало смешно, и все же он готов был надавать себе оплеух за такую оплошность. Очень умно швыряться подобными выражениями перед толпой разъяренных фурий! – Так говорят в моей провинции, – поспешил добавить он.

Барон уже забыл о булочнике, который все это время стоял рядом с ним, трясясь от страха, но тот сам напомнил о себе:

– Послушай, гражданин, мой труд приносит мне и удовольствие тоже. Я люблю печь хлеб и всегда страдаю, когда у меня нет муки.

Эти слова были встречены гулом одобрения. Но, к несчастью, в эту минуту одна из женщин, обыскивавших булочную, появилась на пороге, потрясая мешочком с мукой величиной с небольшую дыню.