– Но как же эта юная девушка?

– Должен сказать, это совсем не такая «юная девушка», как вы могли вообразить... Займитесь лучше Сваном. Я очень надеюсь, что вы подружитесь.

Гости сели за стол. Шабо, посаженный по правую руку от Мари, зачарованно смотрел на серебряные приборы, сияющий хрусталь, белоснежную скатерть, цветы в вазах. Все в этом доме очаровывало его. Именно об этом он мечтал всю жизнь, но так и не смог получить. А Шабо чувствовал, что создан для жизни комфортабельной и блестящей. Сожалел он лишь об одном: Леопольдину усадили далеко от него. Он мог любоваться голубоглазой блондинкой, но не мог коснуться ее платья или вдохнуть аромат ее духов.

Как настоящая хозяйка дома, Мари всячески подчеркивала, что Шабо – почетный гость. Она любезно расспрашивала о его семье, и Шабо с удовольствием рассказывал о своей благочестивой матери и о ее замечательных детях, из которых он был самым способным. Раз начав, Шабо уже не мог остановиться:

– Я стал послушником, чтобы моя святая мать могла порадоваться. Но потом я презрел фанатизм священников и монахов и давал уроки не только католикам, но и протестантам. Вы можете себе представить, сколько мне пришлось вынести? Я был вынужден бежать из монастыря...

Стоило Шабо упомянуть об этом, как на прекрасные глаза Леопольдины навернулись слезы. Гости зааплодировали, поздравили героя, а Джуниус Фрей высокопарно заявил:

– Твои достоинства неисчислимы, гражданин Шабо! Какой бы высокий пост ни занимал человек, он должен считать за честь и счастье быть рядом с тобой. Я хотел бы, чтобы мы стали друзьями.

– Этим ты окажешь мне честь, гражданин Фрей, – ответил Шабо, не сводя взгляда с Леопольдины. На щеках девушки появился пленительный румянец, она опустила глаза, позволив всем полюбоваться удивительно длинными ресницами.

Фрея дружно поддержали все присутствующие. Последовала череда изысканных блюд, сдобренных винами, которых Шабо никогда не доводилось пробовать. Атмосфера стала более спокойной и непринужденной, и почетный гость окончательно расслабился, как это часто бывает после несколько затянувшегося хорошего обеда.

Вскоре все переместились в гостиную, где были поданы кофе и ликеры. В комнатах царила прохлада благодаря полотняным маркизам, защищавшим окна от прямых солнечных лучей. Все с удовольствием заняли места на удобных диванах и кушетках с мягкими шелковыми подушками. Шабо воспользовался этим, чтобы подойти к той, которая так заинтересовала его, – он счел, что наступил момент для решительного наступления.

Между тем гости продолжили непринужденную беседу, которую начали за столом.

– Вот это настоящая жизнь! – вздохнул Бенуа. – Приятный дом, добрые друзья, красивые женщины, восхитительная еда... Чего еще желать для счастья?

– Правительства, которое не сделает так, чтобы все эти изыски стали недоступными, – ответил Жюльен Тулузский, чьи финансовые возможности никоим образом не соответствовали ни его вкусам, ни тем более вкусам госпожи де Бофор, которую он держал за руку.

– Ты намекаешь на проект, представленный Конвенту четыре дня назад? Я слышал, что Фабр д'Эглантин предлагает опечатать кассы и офисы всех страховых компаний и банков, – вступил в разговор Делоне. – За спиной Фабра стоит Робеспьер, и, право же, можно подумать, что они хотят любыми средствами сделать Францию бедной. Никто не только не пытается вернуть деньги, которые напуганные революцией аристократы вывезли в Англию и в другие страны, но предпринимается еще и попытка захватить деньги французских банков.

Раздался тягучий голос полковника Свана:

– Вы забыли о войне! Каким образом вы хотите вернуть деньги, которые находятся в Англии? Питт будет противиться всеми силами.

– Питт, все время этот Питт! – сердито воскликнул Делоне. – Оставим это картонное пугало и поговорим о делах в нашей стране. Я не был в Конвенте 16-го числа, когда Фабр представил этот проект, и мне интересно, как же он преподнес свою идейку?

– Черт возьми, – пробормотал Шабо, слушавший очень внимательно, – я ничего об этом не знаю!

– Досадно, – констатировал Бенуа д'Анже, – это очень важно. Полагаю, что Фабр д'Эглантин пытается получить большую сумму денег.

– Чтобы человек Робеспьера пытался получить деньги?! – возмутился Шабо. – Ты бредишь, гражданин! Все знают, что Робеспьер неподкупен!

– Робеспьер – может быть, но не Фабр. Наш друг Базир, присутствующий здесь, хорошо его знает. Он помнит те времена, когда Фабр зарабатывал себе на жизнь, играя в плохоньких театрах и пытаясь рисовать миниатюры, не имея к этому никакого таланта.

– Зато он настоящий поэт! Разве Фабр не стал лауреатом Цветочного турнира в Тулузе и не получил золотой цветок шиповника? Насколько я знаю, это позволило ему добавить к своей фамилии еще и д'Эглантин.

– Я сам из Тулузы, – оборвал Шабо Жюльен, – и должен тебя заверить, что Фабр никогда не выигрывал Цветочного турнира. Впрочем, я признаю за ним некоторые таланты в стихосложении. Например, песенка «Идет дождь, пастушка» ему удалась. Но уже очень давно она ничего ему не приносит, и Фабру вечно не хватает денег. Но вернемся к его проекту. Я не понимаю, какую прибыль он может ему принести.

– Это просто! – усмехнулся Бенуа. – Завтра все будет опечатано, и мы окажемся связанными по рукам и ногам. Но через два-три дня Фабр навестит нас всех по очереди и за приличную сумму предложит печати снять. Обойдя всех, он станет обладателем весьма приличного состояния!

– Боюсь, что все мы ему заплатим, чтобы иметь возможность продолжать вести дела, – вмешался Джуниус Фрей, – но мне претит давать взятку этому фигляру! Я бы предпочел заплатить любому, кто его опередит.

– А неплохо было бы подложить такую свинью Фабру, – вздохнул Лагарп, который сам был поэтом и от души презирал своего собрата по перу. – Но это будет нечестно.

– Не согласен с тобой! – Делоне выразительно пожал плечами. – Это всего лишь политика. Например, депутаты английского парламента имеют право зарабатывать деньги, используя то, что им известно. У нас же все отделываются красивыми словами и громкими фразами, а между тем некоторые депутаты под шумок собирают деньги в свой карман. И это в то время, когда совершенно исключительные люди, как, например, наш друг Шабо, живут практически в нищете и не могут соответствовать высокому рангу представителя народа. Что касается меня, я был бы просто счастлив, если бы кто-то сыграл с Фабром такую шутку и увел добычу у него из-под носа. Что ты об этом думаешь, Бац? Ты умеешь распоряжаться деньгами с умом, но почему-то молчишь.

Барон пожал плечами:

– Просто мне нечего сказать. Я вас слушаю, и мне этого достаточно. Вы говорите истинную правду, и я с вами согласен... но не поговорить ли нам о чем-нибудь другом? По-моему, наши прелестные дамы заскучали.

Анна-Мария де Бофор засмеялась и закрыла свой веер с ручкой из слоновой кости, на шелковом экране которого была изображена сцена из сельской жизни.

– Ни в коем случае, мой дорогой друг. И я говорю от имени всех дам. Мы не настолько глупы, чтобы дела нашей прекрасной страны и мужчин, которых мы любим, нас не интересовали. Я уверена, что даже самая юная среди нас согласна со мной. Не так ли, Леопольдина?

– Ты совершенно права, гражданка! Как дочь и сестра банкиров, я всегда интересовалась делами.

– Ну, вот видите! – с торжеством воскликнула Анна-Мария де Бофор.

– А ведь в ее возрасте ей следовало бы интересоваться только любовью!

– Разумеется, я думаю и об этом... – Леопольдина смущенно потупилась. – Я всей душой надеюсь встретить того, кого я могла бы полюбить, – человека чувствительного и доброго, который заботился бы о моем счастье, как о своем собственном. Этот человек должен быть столь же щедрым и великодушным, как мои братья, чтобы позволить мне жить такой жизнью, к которой я привыкла...

– Значит, тебе не нравится рай в шалаше?

– Зачем же в шалаше, когда можно иметь поместье или особняк? Это было бы просто глупо. – Юное создание искоса взглянуло на Шабо, сидящего рядом.