– Это был сон? – поинтересовался Анж. – Или вы и в самом деле заплатили этому негодяю? Только не говорите мне, что вы наняли его на службу!

– Не волнуйтесь, я этого не сделал. Даже если бы он принес мне на серебряном блюде голову Робеспьера, я не смог бы так поступить. Этот человек внушает мне отвращение, но он очень болен, и я всего лишь подал ему милостыню.

– Очень уж неудачный объект вы выбрали для ваших благодеяний!

– Не стоит смотреть на это так мрачно. Я только нейтрализовал его. Майяр сейчас в таком состоянии, что его интересуют только деньги. Дав ему надежду, что он их получит, я заставляю его ничего не предпринимать против меня. Никто не зарежет курицу, несущую золотые яйца, а этот полицейский один хуже скопища гадюк. Но, друг мой, давайте поговорим о другом. Почему вас больше не видно в Шаронне? Мари волнуется и скучает. Я сейчас слишком часто оставляю ее одну.

– Я непременно ее навещу. Но позвольте и мне упрекнуть вас. У меня создалось впечатление, что я вам больше не нужен.

– Я просто не хочу вовлекать вас в операции, где вы ничем не смогли бы помочь, но уже давно были бы скомпрометированы. Скажем так... я берегу вас для более серьезного дела.

– Вы собираетесь снова попытаться спасти королеву?

– Нет, – сухо ответил барон, его лицо словно окаменело. – Я полагаю, что только господь может ее спасти. Ее величество слишком хорошо охраняют. Королеву окружает неприступная стена ненависти, а мы с вами должны остаться в живых.

– Что же вы в таком случае подразумеваете под «серьезным делом»?

– Неужели я должен вам объяснять? Я по-прежнему остаюсь подданным короля, Питу, и мой король жив!

– Но, кажется, не слишком счастлив... Я побывал в Тампле два дня назад, чтобы поболтать с товарищем, который там часто несет службу. Я видел мальчика. Он играл в саду под присмотром Симона. Мне показалось, что за ним хорошо ухаживают, он чистенький и здоровый...

– Жена Симона – добрая женщина. Говорят, что она его полюбила.

– Но воспитание Симона просто ужасно! Башмачник поклялся сделать из малыша истинного санкюлота и ничего для этого не жалеет. Симон его не бьет, но заставляет пить вино, учит неприличным песенкам, и мальчик, как говорят, слишком быстро это усваивает. Даже муниципалы иногда возмущаются...

– Что и говорить, перейти от госпожи Турзель к Симону – какая огромная дистанция! Но он всего лишь ребенок, а дети любят все новое. Симон, вероятно, объясняет ему, что именно так ведут себя настоящие мужчины, и мальчик подражает ему.

– Но всему есть границы, – грустно вздохнул Питу. – Мне рассказали, что как-то раз – королева еще жила в Тампле – маленький Людовик играл с Симоном в шашки и услышал на верхнем этаже шум, как будто там двигали мебель. Это его раздосадовало, и мальчик поинтересовался: «Разве этим шлюхам еще не отрубили головы?» Неужели ребенок, обожавший свою мать, может так измениться за несколько дней?! – Питу поднял глаза на барона, и де Бац увидел в них выражение ужаса.

– Я не знаю ответа на этот вопрос, Питу. Возможно, он как попугай повторяет новые слова, не понимая их смысла.

– Что касается ругательств, согласен. Но ведь должен же он знать, что такое гильотина! Ведь от него не скрывали, как умер его отец, не правда ли?

– На этот вопрос у меня тоже нет ответа. Но, может быть, страх и отчаяние сделали его умнее, чем мы думаем? Помните поговорку: «С волками жить – по-волчьи выть»? Мальчик мог просто найти способ защиты и усыпить недоверие врага... Но вы правы, Питу. Необходимо сделать так, чтобы это «воспитание» не затянулось надолго! Тем более стоит поскорее отучить его от привычки пить вино! – с холодной яростью добавил де Бац.

Отправляясь на встречу с де Бацем, Майяр не подозревал, что за ним следят. В тот самый момент, когда полицейский вышел из дома, с другой стороны к нему подошел Арман, решивший его навестить. Заметив, как торопливо, что было весь-ма необычно для больного, его приятель идет по улице, Арман, недолго думая, отправился за ним следом. Он видел, как Майяр встретился с Шабо и они вместе направились к Пале-Роялю, потом вошли в кафе «Корацца» и сели за столик к человеку, которого Арман немедленно узнал. В знаменитом кафе было немного посетителей, и шпик не мог войти следом за Майяром: его бы непременно заметили. Поэтому ему пришлось наблюдать за происходящим через стекло. Но Арман понял, что бывшего судебного исполнителя купили, и сообразил, в чем причина произошедшей с Шабо перемены.

Когда разговор закончился, Арман не пошел следом за Шабо и Майяром – он знал, где они живут, и добраться до них не составляло никакого труда. Но вот барон... Арестовать его не представлялось возможным: у Армана не было ордера на арест. Если такой ордер и выдавали после неудачной попытки освобождения Капета, то теперь его уже уничтожили. Арману понадобилась бы помощь, а среди посетителей кафе «Корацца» он вряд ли нашел бы помощников. Следовательно, необходимо было выяснить, где скрывается заговорщик.

Арман видел, как барон встал, бросил на столик несколько ассигнаций, уходя, пожал кое-кому руку и наконец вышел на улицу. Однако, к разочарованию Армана, далеко он не ушел. Открыв дверь соседнего подъезда, де Бац стал подниматься по лестнице, ведущей в один из игорных салонов, которых в Пале-Рояле было так же много, как и публичных домов. Самый знаменитый из них и самый элегантный, принадлежавший Окану и дамам де Сент-Амарант, больше не существовал, зато в других от посетителей не было отбоя круглые сутки. Правда, теперь вокруг столов для игры в «фараон» толпились люди, от которых пахло дешевым вином, табачным дымом и потом, а не ирисом, розой или вербеной. Войдя в салон вслед за бароном, Арман увидел, что тот подошел к рулетке, сделал ставку. Сам того не желая, шпик с волнением следил за костяным шариком. Номер, на который поставил де Бац, выиграл, но выигрыш почему-то остался на столе. Когда Арман поднял глаза, барона в зале уже не было. Он исчез так внезапно, что этого никто не заметил: игроки интересовались лишь тем, что происходило на столах.

Арман искал его, но напрасно. Нигде не было и следа человека в белом рединготе. Разъяренный, озадаченный, он отправился к Робеспьеру и все рассказал о подлом поведении Майяра. В тот же вечер полицейский предстал перед Неподкупным.

На следующий день Питу ужинал у Кортея, как это случалось нередко, когда журналист не стоял в карауле. Еще во время подготовки побега Людовика XVI между ним и Кортеем завязалась дружба, которая с тех пор только окрепла. Они оба были убежденными роялистами и преданными сторонниками Жана де Баца. Мужчины стали почти братьями, и в это тяжелое время, когда барон отстранил Анжа от дел, а безответная любовь к Лауре терзала ему сердце, журналист находил утешение в уравновешенности, оптимизме и душевном тепле, которые излучал военный руководитель секции Лепелетье.

Жена Кортея умерла вскоре после рождения дочери, и им подавала Мари-Роза, крепкая пятидесятилетняя женщина, которая присматривала за девочкой. Несмотря на трудности с продуктами, ужин был отменным. Питу особенно понравился десерт – бланманже с сухим хрустящим печеньем – и отличная мальвазия, несколько бутылок которой еще сохранились в погребе. Пробило одиннадцать, когда на улице раздался топот множества ног. В дверь постучали эфесом сабли.

– Господь милосердный! – Мари-Роза, присутствовавшая при дегустации ее кулинарного шедевра, перекрестилась. – Это что еще такое?!

– Сейчас мы все выясним.

Кортей отбросил в сторону салфетку и торопливо подошел к окну. Оно оставалось открытым, потому что ночь выдалась очень теплой, несмотря на конец сентября. Хозяин дома выглянул на улицу и сразу же узнал стучавшего.

– Это ты, гражданин Вернь? Чего тебе надо?

Тот поднял голову к освещенному окну и злорадно улыбнулся, размахивая бумагой.

– Я пришел с обыском, гражданин. У меня ордер Комитета общественной безопасности!