– Почему бы и нет? Но только после того, как я покину ваш дом.

– Что-нибудь передать Мари от вашего имени? Вы же знаете, как она вас любит...

Де Бац помолчал немного, потом на его лице появилась нежная улыбка.

– Вы отлично знаете, что нужно ей сказать. Мари должна забыть о Мишель Тилорье!

Лаура не стала говорить, что ей самой с трудом удалось забыть об этом инциденте. А ведь она никогда не сомневалась в честности Жана.

– Я напомню ей ваш девиз: «In omni modo fidelis» – «Верен всегда и во всем», – почти машинально прошептала Лаура и тут же пожалела об этом. На лице барона появилась гримаса страдания, которую он попытался скрыть за улыбкой. Невинная реплика прозвучала слишком саркастически. Не успела Лаура придумать, как исправить положение, Жан уже вышел из комнаты.

В вестибюле барон столкнулся с Жуаном.

– Я уезжаю, – сказал он. – И неизвестно, когда вернусь. Берегите ее, прошу вас!

– Не стоит просить меня об этом. Чем дальше вы будете от нее, тем меньше поводов для беспокойства. И все же храни вас бог!

Де Бац протянул руку, и Жуан без колебаний пожал ее. Невзирая на разницу в убеждениях, люди чести всегда узнают друг друга...

На следующий день, когда Лаура собиралась навестить Мари и вела долгий торг с Жуаном, который вознамерился ее сопровождать, явился с визитом Жан Эллевью. Очень длинный вязаный шерстяной шарф, обмотанный вокруг горла, нарушал привычную элегантность его костюма. Нос у певца покраснел, глаза слезились.

– Вы уходите? – простонал он. – Какая досада! А я-то надеялся провести какое-то время в тишине у огня, выпить липового чая... Я буквально рассыпаюсь на части!

– Вы заболели, мой друг? Но зачем же вы вышли из дома в таком состоянии? Вам следовало бы лежать в постели...

– О, я бы так этого хотел! Но Клотильда Мафлеруа, узнав о моей болезни, буквально поселилась у меня в спальне, хотя я ясно дал ей понять, что предпочитаю одиночество. Неужели эта женщина никогда не поймет, что я ее больше не люблю?

– Женщинам всегда трудно это понять, – улыбнулась Лаура. – Входите же, друг мой! Вы можете сесть в кресло у камина, а липовый чай сейчас принесут. Но как же вам удалось сбежать?

– Через окно в кухне. Я бежал от самой улицы Мариво и совершенно выбился из сил! – выпалил певец так жалобно, что Лаура взяла его за руку и отвела в гостиную, где в камине горел яркий огонь. Она устроила гостя на канапе, подложив ему под спину подушки.

– Бина о вас позаботится.

Улыбка удовольствия тут же исчезла с лица Эллевью.

– А вы все же уходите?

– Да. Я собиралась навестить Мари Гранмезон в ее доме на улице Менар.

– Это очень неосторожно с вашей стороны. Говорят, что за ней усиленно следят.

– Но я полагаю, что ей все же разрешено видеться с подругами?

– Я в этом не уверен. Во всяком случае, пусть вас лучше сопровождает этот медведь, ваш мажордом! На улицах становится все опаснее...

Это Лаура и сама заметила. После казни королевы каждый день на улицах раздавался зловещий грохот колес. Повозки свозили осужденных к эшафоту. Этот страшный путь уже проделали жирондисты, госпожа Ролан, бывший герцог Орлеанский, бывший мэр Парижа Байи, очаровательный Барнав, сам себя называвший «любимым чадом революции» и любивший королеву... Но это все были «звезды», а сколько мало кому известных людей сложили голову на гильотине! Повозки страшной вереницей следовали по улице Сент-Оноре мимо дома Робеспьера. Полиция была повсюду, и никто не мог быть уверен, что защищен от доноса. Страх, как ледяной ноябрьский туман, спустился на город...

В конце концов Лаура все же согласилась, чтобы Жуан сопровождал ее. Это было тем более необходимо, что она собралась идти пешком: теперь любой экипаж вызывал гнев прохожих. Люди старались не пользоваться даже фиакрами, потому что это предполагало определенный материальный достаток.

Закутавшись в черную теплую накидку с капюшоном, защищавшую от холода и сырости, молодая женщина отправилась на улицу Менар. Она взяла с собой горшочек меда и две банки с вареньем из шароннских слив, как если бы навещала больную. Жуан нес их в корзинке вместе с букетиком астр. Они подошли к дому Мари, и Лаура протянула руку к веревке колокольчика, но позвонить не успела: откуда ни возьмись у двери появился жандарм.

– Что тебе надо, гражданка? – сурово спросил он.

– Я хотела бы видеть гражданку Гранмезон. Она ведь здесь живет?

Лаура произнесла это с заметным иностранным акцентом, и жандарм сразу же нахмурился:

– А ты кто такая? Часом не англичанка?

– Нет, я американка. Меня зовут Лаура Адамс. – Она протянула ему свое свидетельство о гражданской благонадежности. – Мари Гранмезон – моя подруга, поэтому я и хочу ее навестить.

– Мне, конечно, жаль, но гражданку Гранмезон посещать запрещено. – Жандарм внезапно расхохотался. – У нее заразная болезнь, и ее надежно изо... изолировали! – Он не слишком уверенно произнес последнее слово.

– Она больна? – встревожилась Лаура.

– Можно сказать и так. Она больна роялизмом, а это очень опасная болезнь!

– Иными словами, для гражданки Гранмезон собственный дом стал тюрьмой? – вмешался Жуан, который уже начал терять терпение. – Так зачем же тогда ее выпустили из тюрьмы?

– Если бы ты оказался на ее месте, ты бы так не говорил. Ей куда лучше в собственной квартире, чем в камере. Кстати, ты-то кто такой? Прислуживаешь богатым иностранцам?

Жуан сунул нахалу в нос свой железный крюк, и жандарм в ужасе отпрянул.

– Я воевал и потерял руку под Вальми! Советую тебе говорить со мной поуважительнее, сопляк!

– Извиняюсь, гражданин. У тебя же на лице это не написано... Но я был бы рад пожать руку такому храбрецу! – Жандарм протянул Жану грязную ладонь, и тот пожал ее здоровой рукой. – Только насчет гражданки Гранмезон я тебе ничем не могу помочь. Ее охраняют днем и ночью на тот случай, если ее любовник, настоящий злодей, решит к ней наведаться.

– А что же она ест? Или ей с неба сыплется манна? Может, ее все же выпускают за покупками?

– Нет, она не выходит. Покупками занимается ее слуга, здоровенный такой. А гражданка Гранмезон не должна ни с кем общаться. Так что сожалею, но вы ее увидеть не сможете.

– Но хотя бы передайте ей то, что мы принесли! – попросила Лаура.

– А записки какой-нибудь там случайно нет, а?

– Посмотрите сами. Это мед и варенье, которое гражданка Гранмезон сама варила. Сливы из ее собственного сада. Скажите ей, что это от Лауры и...

– Хватит! – оборвал ее жандарм. – Ничего я ей не скажу! Будьте довольны, что я это у вас беру...

Жуан вытащил из кармана пачку ассигнаций и показал их жандарму.

– А это не поможет? – прошептал он, оглянувшись.

– Ты что, с ума сошел? Неужели не понимаете, что сейчас «национальная бритва» приблизилась к горлу каждого? Давайте сюда вашу корзинку и уходите побыстрее!

Они не стали настаивать и ушли, но по дороге Жуан дал волю своему раздражению.

– Какая глупость! – бормотал он. – Если они вот так пытаются поймать барона, то им это не удастся. Конечно, за домом следовало наблюдать, но издалека и не так явно. Им не хватает ума даже на то, чтобы устроить настоящую западню!

– Вам следовало бы давать им уроки! – насмешливо сказала Лаура. – Если бы я знала, я бы сунула записку в варенье. Мари куда больше нуждается в том, что я могла бы ей написать, чем в десерте к чаю.

– Это так важно?

– Да, это очень важно! Видите ли, Мари считает, что Бац любит другую женщину, и я должна была...

– А разве это не так? Ведь он вас любит, это сразу видно!

Лаура нахмурилась:

– Речь не обо мне, а о нахальной девице, которая явилась к Мари и поведала ей, что она невеста барона и ждет от него ребенка. Скажите, Жуан, улица Бюффо далеко отсюда?

– Это недалеко от нашего дома на Монмартре, – ответил Жуан, знавший Париж как свои пять пальцев. – А что вы там забыли?

– Именно там живет эта Мишель Тилорье. Я хотела бы с ней поговорить.