Начальник сыскной полиции замолчал.

— Что же вы хотите заключить? — спросил барон де Родиль.

— Что мысль, которая пришла в голову господину судебному следователю и которую я разделяю, может оказаться справедливой. Почем знать? Может быть, какая-нибудь из дочерей, одна — из жадности, другая — из ненависти, и стала сообщницей убийцы?

— Это невозможно! — воскликнул Фернан де Родиль.

— Невозможно? — в один голос спросили судебный следователь и начальник сыскной полиции.

— Да, положительно, мы должны как можно скорее отогнать от себя эти бессмысленные подозрения. Обе женщины невиновны! Обвинение заблуждается! Анжель Бернье с красноречивым негодованием напоминала вам, что ведь и ее родная, единственная дочь стала жертвой убийцы Жака Бернье! Неужели вы, оставаясь в здравом рассудке, можете предположить, что несчастная мать заплатила убийце своей дочери? Полноте! Она ненавидела своего отца, это правда, да, наконец, она имела полное основание не любить его; но если бы эта ненависть должна была привести ее к преступлению, то, верьте мне, преступление было бы уже давным-давно совершено и при совершенно других условиях!

Что же касается Сесиль Бернье, то я вполне согласен с вами относительно сухости и черствости ее сердца, признаю, что она далеко не любящая дочь…

Это куколка, обожающая роскошь и мечтающая о громадном состоянии, чтобы вволю кокетничать, одерживать победы и блистать в свете, я это допускаю! Но от всех этих недостатков еще очень далеко до отцеубийства, которое, в сущности, могло только затормозить ее честолюбивые замыслы.

Жака Бернье убили для того, чтобы ограбить, и, верьте мне, ни для чего больше! Не ищите другой причины. Это значит идти по ложному следу.

Я твердо убежден, что убийца не знает и даже никогда не видел ни одну из этих женщин, а действовал совершенно самостоятельно, имея в виду исключительно личные цели.

— Если мне будет позволено высказать свое мнение, — заговорил Казнев, — то я скажу, что господин товарищ прокурора прав тысячу раз. Я говорю, что думаю, прошу прощения за свою смелость, но если бы я мог…

Агент замолк.

— Говорите, мы вас слушаем, — сказал барон.

— Законная дочь любила своего отца очень мало, а незаконная его ненавидела, это неоспоримый факт, — продолжал Светляк, — но ни та, ни другая не принимали заведомого участия в его убийстве. Я говорю «заведомого», и говорю это с намерением, потому что Сесиль Бернье, совершенно бессознательно и помимо своей воли, подготовила это убийство и сделала его возможным.

— Каким же образом? — спросил судебный следователь.

— Потеряв письмо Жака Бернье, в котором заключались мельчайшие подробности о пропавших деньгах и вообще о полученном убитым громадном богатстве. В нем упоминался адрес Жака Бернье в Марселе, указывался с точностью час его отъезда, прибытия и отъезда из Дижона и приезда в Париж. Одним словом, все-все!

Письмо попало в руки необыкновенно ловкого негодяя, который с необычайной дерзостью сумел воспользоваться данными письма и решил попытать счастья.

У негодяя, вероятно, не было ни сантима, но как бы нарочно для того, чтобы облегчить его план, вместе с письмом он нашел и пятьсот франков, которые и помогли ему совершить путешествие из Парижа в Марсель и обратно, и привести в исполнение злодейский замысел.

Вот виновник, вот кого нам необходимо найти! — заключил умный Светляк.

— Убийца, вероятно, и есть этот Оскар Риго, — проговорил начальник сыскной полиции.

— Кто такой Оскар Риго?

Начальник сыскной полиции сообщил ему в двух словах все, что ему было известно по поводу этой личности.

Казнев делал пометки.

— Это несколько сомнительно, — проговорил он, — но я твердо надеюсь, что в Дижоне и Марселе мы найдем настоящие указания и сведения об известной личности. Я надеюсь в скором времени представить вам убийцу, господа, имея в руках те данные, которые успел добыть.

— Теперь остается только допросить дочь Анжель Бернье. Дело кажется мне до такой степени интересным, что я не считаю нужным посылать вместо нас комиссию. Мы сами отправимся в Сен-Жюльен-дю-Со, как только мать предупредит нас, что ее дочь в состоянии выдержать допрос.

— Я готов сопровождать вас, — заявил в свою очередь судебный следователь.

— Господин начальник сыскной полиции пустит по следам всех своих людей. Надо обойти Париж и разыскать Оскара Риго, который, по всей вероятности, не дал своего настоящего имени. Мне думается, что убийца выдаст себя сам. Человек, который от самой глубокой нищеты переходит к сравнительной роскоши и богатству, которому не на что было пообедать несколько дней назад, а сегодня он владеет тремястами тысячами франков, такой человек, говорю я, не сумеет противостоять жажде наслаждений и непременно выдаст себя безумной расточительностью.

— Все трущобы и притоны Парижа будут обшарены, — сказал начальник сыскной полиции.

В это время явился один из служащих железной дороги и объявил, что из морга прислан фургон, чтобы увезти тело убитого.

Услышав от товарища прокурора, что она свободна, Анжель поспешно вскочила в один из вагонов поезда, отправлявшегося в Марсель и по дороге останавливавшегося в Сен-Жюльен-дю-Со.

Все пережитые ею волнения теперь вступили в свои права и окончательно подавили бедную женщину.

Сколько ужасных, непредвиденных событий с поражающей быстротой последовали одно за другим в течение каких-нибудь нескольких часов! Мысли ее переносились от одного к другому, наполняя легко понятными отчаянием и ужасом.

Эмма-Роза, ее обожаемая дочь, все, что было дорогого в мире, ранена, может быть, уже умерла.

Жак Бернье, ее отец, умер под ножом убийцы.

Фернан де Родиль, виновник ее несмываемого позора, единственный любовник, вдруг предстал перед ней после семнадцатилетней разлуки.

Наконец, эти ужасные подозрения, которые, она чувствовала, тяготели над нею в продолжение нескольких минут.

Без сомнения, тут было достаточно, чтобы потрясти и самую крепкую натуру.

Оставшись одна, Анжель считала лишним продолжать бесполезную борьбу с собой; да она была и не в силах сдерживаться.

— Господи, Боже мой! — говорила она, между тем как крупные слезы беспрерывно катились по ее щекам. — Какое новое несчастье придется мне еще вынести? Эмма-Роза умерла? Боже, сжалься надо мной! У меня нет сил терпеть. Не карай же меня так жестоко!

Ей казалось, что поезд движется медленнее кареты, запряженной какой-нибудь клячей. Минуты казались часами, а часы — бесконечными днями.

Наконец поезд остановился в Сен-Жюльен-дю-Со.

Услышав это название, Анжель открыла дверцы вагона и выскочила.

Начальник станции стоял на платформе, около своей конторы.

Анжель бросилась прямо к нему.

— Моя дочь, сударь, моя дочь? — крикнула она умоляющим голосом. — Моя дочь еще жива?

Увидев эту заплаканную женщину, начальник станции понял, что перед ним несчастная мать той самой девушки, которую нашли на рельсах.

— Успокойтесь, сударыня! — сказал он.

Но слова эти, вместо того чтобы утешить Анжель, поразили ее прямо в сердце. Она подумала, что он говорит ей о совершившейся катастрофе, и болезненно вскрикнула раздирающим душу голосом.

— Моя дочь умерла! — проговорила она едва слышным голосом. И, побледнев, зашаталась и упала бы, если б начальник станции не поспешил поддержать ее.

— Вы ошибаетесь, сударыня, благодарение Богу! — воскликнул он. — Ваша дочь жива и будет жить, могу вас в этом уверить, так как рана вовсе не смертельна. Доктор сперва не мог сказать ничего положительного, теперь же ручается за благополучный исход.

Лицо Анжель просияло, глаза радостно сверкнули, прелестная улыбка показалась на красивых губах. Она поднесла обе руки к груди и прижала их к сердцу. Она буквально задыхалась: счастье, подобно горю, иногда убивает.