А спустя несколько дней «Цицерон» пережил шок. В гостиной отеля «Анкара Палас» он снова увидел эту блондинку в сопровождении высокого, симпатичного молодого американца. «Цицерон» взглянул на его лицо и обомлел: это был водитель длинной черной машины, преследовавшей «Цицерона» и Мойиша по всей Анкаре!

Во второй половине марта истеричное поведение и постоянные ошибки в работе – как в переводах, так и при печатании текстов, переполнили чашу терпения посольских служащих. Посол фон Папен написал отцу девицы, в то время служившему в Будапеште, и предложил забрать ее домой… по причине слабого здоровья. С каждым днем она, похоже, становилась все более нервной. Так, однажды у нее состоялась серьезная беседа с Мойишем о перспективах войны, в которой она, похоже, выразила сомнение в отношении германской победы. В начале апреля она попросила Мойиша, не отпустит ли он ее провести Пасху с семьей в Будапеште.

Это была посланная богом возможность раз и навсегда избавиться от нее! Однако Мойиш сделал вид, что весьма неохотно дает свое согласие. Она должна была уехать из Анкары поездом в Стамбул за несколько дней до Пасхи. Мойиш сказал, что проводит ее, однако переводчица заверила его, что в этом нет никакой необходимости. Мойиш настаивал. Он хотел просто удостовериться, что она действительно уехала. Но когда поезд ушел, блондинки на нем не оказалось. И до этого случались побеги из германской дипломатической колонии в Турции. Немедленно были поставлены в известность турецкие власти, однако им так и не удалось найти блондинку. Об ее исчезновении сообщили в Берлин.

В течение нескольких дней Мойиша преследовали таинственные телефонные звонки. Звонили агенты разведки союзников, которые настаивали, что ему тоже следует сдаться. Они ясно дали ему понять, что блондинка по-прежнему в Анкаре и находится у союзников. В связи с исчезновением блондинки было предпринято официальное расследование, и Мойиш принимал в нем участие, когда неожиданно получил письмо с почтовым штампом Анкары. В конверте находился листок белой бумаги, на котором было напечатано по-немецки: «В британском посольстве все известно про «Цицерона». В одном предложении было сделано две ошибки!

Блондинка была секретным агентом американского Отдела стратегических служб. В начале войны она вернулась в Германию из Соединенных Штатов, однако ее симпатии по-прежнему оставались на стороне Америки. И когда Мойишу понадобился помощник, она ухитрилась получить эту работу.

Много лет спустя, живя с семьей и мужем-американцем в Калифорнии, она призналась:

«Я не сомневалась, что шпион «Цицерон» работал в британском посольстве. И я действительно несколько раз говорила с ним по телефону».

В течение всего периода работы в офисе Мойиша она регулярно снабжала информацией американцев, находившихся в Турции. Однако нервное напряжение было столь велико, что она была вынуждена принимать наркотики, факт, которым и можно объяснить ее странное поведение.

В конце марта у нее было достаточно информации, чтобы «вычислить» «Цицерона», и следуя американским инструкциям, она попросила разрешения навестить родителей. Она не могла больше выносить напряжения, связанного с ее шпионской деятельностью. Через день или два она вылетела на самолете в Каир, где и рассказала людям из британской секретной службы о существовании «Цицерона». По ее собственным словам: «Для англичан это была ужасная пощечина».

Это был конец «Цицерона», большого мастера шпионажа. Мойиш предупредил «Цицерона», что блондинке известна его кличка, хотя у нее нет каких-либо компрометирующих его документов. Ее исчезновение означало, что было бы благоразумно со стороны «Цицерона» быстренько покинуть Анкару. Партнеры по одному из самых сенсационных дел пожали друг другу руки, и «Цицерон» исчез.

Мойиш утверждал, что «Цицерон» получил от немцев более трехсот тысяч фунтов стерлингов, из которых сорок тысяч составляли настоящие деньги и драгоценности.

Мойиша вызвали в Берлин. Его тайно предупредили, что гестапо следит за ним. И тогда он стал откладывать свой отъезд то под одним, то под другим предлогом до тех пор, пока Турция не вступила в войну на стороне союзников. После чего Мойиш был интернирован, а после войны репатриирован в свою родную Австрию. В последний раз, когда автор слышал о нем, он тихо и мирно жил недалеко от Инсбрука.

«Цицерон» вновь всплыл на поверхность, объявившись с грандиозными планами строительства шикарного отеля на одном из турецких курортов на средства, полученные им от шпионажа. И лишь когда его проект стал воплощаться в жизнь, «Цицерон» узнал, что большая часть денег, полученных им от нацистов, – фальшивки. Он был разорен.

Долгое время он жил на одной из окраинных улочек Стамбула. В 1961 году он ездил в Германию, чтобы потребовать от федерального германского правительства в Бонне компенсировать ему те суммы денег, на которые их нацистские предшественники обманули его. Но безуспешно!

На рассвете 16 июля 1945 года, когда Черчилль, Трумэн и Сталин собрались в Берлине на Потсдамскую конференцию, в пустыне Аламогордо, штат Нью-Мексико, была взорвана первая атомная бомба. На холмах, в двадцати милях от места взрыва, расположилась избранная группа ученых из стран-союзниц, чья работа и сделала возможным этот взрыв, она впервые наблюдала грибовидный столб и огненный смерч, сопровождавшие взрыв. Среди них был и британский физик немецкого происхождения доктор Клаус Фукс, чей вклад в проведение столь успешного эксперимента был весьма значительным.

Ровно через неделю после этого события президент Трумэн, после долгих сомнений и дискуссий с Черчиллем, сообщил Сталину о взрыве бомбы в неофициальной обстановке на Потсдамской конференции. Русский выслушал вежливо, но, похоже, не выразил особого удивления. Трумэн решил, что Сталин просто не смог оценить значение нового оружия. Однако представляется куда более вероятным, что Сталин уже знал о готовящемся взрыве, и лишь его дата была для него новостью, поскольку руководитель ГРУ в Москве постоянно информировал Сталина и его Политбюро о прогрессе в западных ядерных исследованиях. И мало было такого в фундаментальных принципах строения бомбы, чего не знали бы русские. Но ни Черчилль, ни Трумэн в тот июльский день 1945 года не имели ни малейшего представления о том, насколько хорошо осведомлены их русские союзники о самом секретном англо-американском военном проекте.

И прошло два месяца, прежде чем президент Трумэн в Вашингтоне и премьер-министр Эттли, сменивший Черчилля, в Лондоне узнали от взволнованного канадского премьер-министра, мистера Маккензи-Кинга о том, что советским шпионам удалось узнать по крайней мере несколько секретов атомной бомбы.

И прошло еще пять лет, прежде чем правительства Великобритании и Америки в полной мере оценили степень проникновения секретных советских служб в их главные секреты летом и осенью 1945 года.

Возможно, что западным союзникам просто повезло, что они осенью 1945 года узнали хотя бы то, что узнали. Поскольку канадский кабинет министров и журналисты едва не упустили величайшее признание, когда-либо сделанное сотрудником советской военной секретной службы.

Вечером 5 сентября 1945 года один из второстепенных сотрудников ГРУ, шифровальщик, лейтенант Игорь Гузенко в последний раз вышел из здания советского посольства в Оттаве, где он служил уже в течение двух лет. Из стального сейфа своего шефа – официально военного атташе, а фактически руководителя резидентуры ГРУ в Канаде, полковника Николая Заботина, он взял папку с более чем сотней секретных документов и телеграмм, которые он тщательно отбирал в течение предыдущих нескольких недель. Некоторое время назад Гузенко, дитя послереволюционной России, решил, что ему куда больше нравится жизнь на капиталистическом Западе. И когда пришло сообщение о вызове его в Москву, в Центр, он решил вместе с женой и маленьким сыном просить убежища в Канаде.