Объединения гангстеров всегда стремятся распространиться «по максимуму» и в пространстве (отсюда — беспрерывные стычки, разделы и переделы зон влияния, отсюда и наезды на все новых и новых жертв), и во времени они пытаются выжить, меняя формы и методы «работы», но не меняя сути, даже в те времена, когда их существование уже не закономерно, когда «тень» практически исчезает, когда укрепляются, скажем, демократические нормы.

…Призрак бродит по Европе, призрак бандитизма. Ежедневно, ежечасно и в массовом масштабе созревают люди, которые чувствуют простоту и какую-то естественность, что ли, Права Сильного, — и никак не могут принять, что всем, и им самим, и каждому другому, возможно нормально жить и работать только в обществе, где Сила не имеет имени, а только название.

И название это — Закон.

Если посмотреть на карту полуострова, то видно, что «ромбик», подвешенный на тонкой нитке перешейка к материку, искажен — вытянут на восток, завершаясь еще одним, Керченским полуостровом, где расположено несколько поселков и город-герой Керчь, он же Корчев времен Киевской Руси, он же Пантикапей эллинской поры.

Территория почти всего Керченского полуострова — так называемый Ленинский район (не переименованный) с райсоветом в поселке Ленино, бывшем старом селе с прекрасным названием Семь Колодезей.

Район этот по площади самый большой в Крыму и, как писали в путеводителях, «омывается водами двух морей». Но высокими сельскохозяйственными показателями не отличался, несмотря на днепровскую воду, поступающую по каналу. Однако у района были все основания стать одним из важнейших в Крыму: здесь строили крупную атомную электростанцию, которая могла бы совершить переворот во всем хозяйстве Причерноморья и Приазовья.

Успели угрохать много миллионов еще настоящих, «советских рублей», выстроили огромные корпуса, несколько вспомогательных заводов и поселок строителей, который затем, предполагалось, станет городом энергетиков, Щелкино, названный в честь одного из корифеев мирного и военного атома в нашей стране, трижды Героя и лауреата академика Щелкина, одно время работавшего в Крымском университете.

Затем, когда благодаря перестройке и гласности у нас стало возможно не только думать, но и говорить, выяснилось, что станция «привязана» к одному из немногих мест, где строить нельзя, а уж ядерный объект — просто недопустимо. Когда экологи более-менее внятно, образовав целое ну очень шумное общественное движение, объяснили, почему и как и к чему это все неизбежно приведет, стройку века заморозили. Сначала станцию пытались перепрофилировать, потом мечтали устроить учебный центр Минатомэнерго, потом денег не стало вообще.

И поселок, небольшой, но вполне обустроенный, стал живым трупом. Пустые улицы без названия, предприятия без работы и рабочих мест. Над всем этим унынием безмолвно возвышается остов недостроенной атомной электростанции, которая должна была стать надеждой региона, чудесным средством для его преображения.

Если бы станцию «посадили» в паре десятков километров от геологического разлома или если бы ее начали строить на пару-тройку лет раньше, когда думать полагалось только по ранжиру… Однако история не терпит сослагательного наклонения, и ни рукотворного, ни тем более эзотерического чуда не произошло.

Стройка не оправдала ни вложенных в нее средств, ни ожиданий тысяч людей, связавших с нею свою судьбу. Ни потока дешевой энергии, ни рабочих мест. Город, выстроенный вокруг ее блоков, остался без будущего. Строительство заморозили, без работы остались строители, в своем большинстве люди пришлые, не имевшие до этого ни кола ни двора, зато многие уже с криминальным опытом. Их согнали со всей необъятной страны на ударную стройку. Кто бы еще пошел в палатки, разбитые среди необжитой степи?

Эти люди так навсегда и остались в степи, весьма живописной своей суровой вневременной красотой, но удушающе знойной летом, пронзительно холодной зимою и пустой во все времена года.

Постепенно люди приспосабливаются к самым тяжелым условиям, отыскивают способы пропитания и вообще деятельности, тем более, если им не мешают. Но для этого нужно время, нужны определенные внутренние установки, нужна ломка психологии. Если же слом привычного образа жизни и деятельности происходит резко и непредсказуемо, в первое время наступает тяжелейшее потрясение.

Это наиболее остро почувствовали в Крымском Приазовье в 1993–1994 годах, когда в связи с сокращением производства тысячи людей остались без работы, а многие и без средств к существованию, и практически все без сбережений, как говорится, без копейки за душою на черный день.

Беспросветность, «безнадега», безвластие, и ни свободного куска хлеба, ни даже бесплатных похорон… Результат — наркомания, грабежи, насилие; к существовавшим здесь всегда браконьерству и контрабанде добавились разбой, рэкет и бандитизм. Обирали полунищих «своих», грабили немногочисленных туристов, привлеченных дикой красотой Азовского побережья, выезжали на преступные гастроли в другие города Крыма и Новороссии…

Как грибы после дождя стали появляться преступные группы, банды.

Инициатором и вдохновителем самой «черной», самой брутальной и самой печально известной банды стал ранее неоднократно судимый, или, как это звучит по судебному определению, особо опасный рецидивист — тридцатишестилетний Петр Бабак.

По воспоминаниям местных жителей, Петр Бабак был человек достаточно известный на станции, хотя и работал рядовым электриком.

Специалистом он был классным, часто работал по домам и квартирам, устраняя жильцам неполадки в электрооборудовании и проводке. Говорят, что задолго до прихода к нам западных технологий он самостоятельно собирал вполне современные средства связи и даже телекоммуникационные приборы, позволявшие принимать ранее недоступные программы. Руки у него были, что называется, золотые. Но амбициозного и своенравного Бабака, увлекавшегося трудами Ницше и Гитлера, не устраивало его место в обществе. Он претендовал на лидерство.