За четыре месяца 1998 года в Симферопольской региональной таможне число задержаний контрабанды увеличилось втрое. Конфисковано более 87 тысяч долларов, незаконно провозимых через границы Украины.

Взлет показателей в сравнении с предыдущим годом можно трактовать и как возросшее досмотровое мастерство, и как прогрессию контрабандистского размаха.

Из 25 уголовных дел более половины связано с нелегальным перемещением товаров, в том числе и по подложным документам.

Особенно активно в таможенных фильтрах осаждаются наркотики. Только постом на Керченской паромной переправе за четыре месяца предотвращены пять попыток этой смертоносной контрабанды. В одном из случаев было задержано 1,3 килограмма опия.

Еще в V веке до н. э. Геродот, описывая жизнь скифов, сообщал, что благодаря Херсонесу, являвшемуся посредником в экспорте зерна, которое поступало сюда из степной части Крыма, Греция получает баснословно дешевый и в большом количестве хлеб, поскольку торговля оным, как и другими товарами (соль, рыба), ведется безо всякой пошлины.

В VIII веке на полуостров проникают сначала русские купцы, которые селятся в Корсуне и Судаке; затем является войско новгородского князя Бравлина, осуществившее поход от Херсонеса до Керчи, чтобы защитить интересы своих купцов, несправедливо притесняемых, как это было принято писать в учебниках истории, византийско-хазарскими феодалами.

Именно тогда под давлением славяно-русского оружия и возникли сначала в Суроже (Судаке), а затем и в Корчеве первые мытни, где проходившие великим путем из варяг и обратно караваны стали платить пошлину за провоз товаров; сборы, таким образом, были упорядочены и отстранялись от национально-политической окраски.

Особенно важной статьей доходов были таможенные сборы во времена Тмутараканского княжества, располагавшегося в устье Кубани, когда в его состав входили (Х-Х11 века) Керчь и некоторые другие города Крыма (в том числе и Сурож). Контроль государства в ту пору был таков, что арабские географы Х-Х11 веков называли Черное море Русским, а Керченский пролив «устьем Русской реки».

Похоже, крупнейшим торгово-таможенным центром здесь являлся тогда Сурож (Сугдея, Солдайя), возникший еще в III веке, упоминаемый в «Слове о полку Игореве» рядом с Тмутараканью и Корсунем. В XIII веке по Руси широко известны были «сурожские гости» — купцы, торговавшие беспошлинно (как «свои») шелком, хлопчатобумажными и легкими шерстяными тканями, солью, рыбой, а также закупавшие традиционные русские товары.

С присоединением Крыма к России, с его «замирением» и в результате раздачей огромных земельных угодий, принадлежавших ранее султану, ханам, беям и мурзам, бежавшим в Турцию, здесь очень быстро формируется помещичье землевладение. В этих хозяйствах практикуется наемный труд, более прогрессивный, нежели крепостнический. И поскольку шерсть, вина, зерно пользовались огромным спросом на европейском рынке, полуостров стремительно развивается как особая экономическая зона и вскоре становится золотым дном империи.

Интенсивный процесс специализации обусловил усиленный товарообмен, повысил зависимость производителей от рынка. Из Крыма за границу в огромных объемах стали вывозиться фрукты, овощи, табак. В Константинополь интенсивно уходили соль, красная рыба, евпаторийский лук.

Все эти товары и становятся в первые годы после присоединения Крыма и бурного развития земледелия на плодородных землях предгорий (позже — и степей) предметом незаконного экспорта. Захиревшие, а то и уничтоженные в период турецко-татарского правления, таможенные традиции в Крыму заставила возрождать сама-жизнь.

«И зачем было судьбе кинуть меня в мирный круг честных контрабандистов?» — писал Михаил Лермонтов.

Откуда в русском человеке это сочувствие? У Лермонтова — окрашенное цветом вины. У Куприна (вспомним его листригонов) — романтизация рыбацкого мирка Балаклавы. И не только потому, что там этот человек находил грубое подобострастие собутыльников, материал для своей поэзии. Наверняка он знал, даже был посвящен в то, что потомки херсрнесских греков промышляли не только рыбой, но и контрабандой. А сколько романтического любования и сочувствия, вроде бы даже вопреки разуму, у Александра Грина, у Багрицкого, у Паустовского…

Быть может, потому в нас эта склонность к идеализации, что контрабанда испокон для нашего человека — дитя дефицита, что контрабандист всегда снабжал народ если не запретными, то наверняка недоступными плодами цивилизации?

И все-таки мы лукавим, выставляя на авансцену нашего театра рискового и даже чем-то благородного контрабандиста.

Под стать ему у нас и мытарь.

Чаще всего в произведениях искусства это нечто в большей или меньшей мере смахивающее на великолепного Верещагина в луспекаевской трактовке, хотя в быту фраза «таможня берет добро» была не менее распространена, чем «таможня дает добро» киношного Абдуллы.

Почти каждый из нас хоть раз да столкнулся в житейском море с реальным стражем и вывоза пошлин, акцизов, и прочих сборов. Истинный этот таможенник зачастую столь резко отличается от симпатичного киногероя, которому «за державу обидно», что нам ничего не остается, как в очередной раз попенять на застойное время, когда были воспитаны таможенники, которые, аки псы лютые, потрошили бедного нашего туриста перед железным занавесом.

Правда, многие, наверное, хорошо помнят и то, как моряки торгового флота и прочие другие, ходившие в «загранку», привозили оттуда ковры и хрусталь, дубленки и плащи «болонья», видеоаппаратуру и прочее. Да в таких количествах, что товары эти заполняли толкучки, барахолки и другие черные рынки. Конечно, же это была та самая настоящая контрабанда, которая просачивалась, а в канун перестройки буквально валом хлынула в отечество, за которое никому уже не было обидно.

Нет, то были еще не челноки. Но там, в недрах черного рынка, уже пузырились соки, уже занимались корни и нового корчемника, и нового мытаря.