Цинь-цзяо кивнула. Сотни раз слыхала она эти слова.

– Ты слышишь, но, тем не менее, меня не понимаешь, даже сейчас. Боги избрали народ Дао. Только мы удостоены привилегии слушать их голос. Только нам позволено знать и видеть, что боги являются причиной того, что есть и что будет. Для всех остальных людей их деяния всегда скрыты. Твоим же заданием является не поиски причин исчезновения Лузитанского Флота. Вся наша планета сразу же поняла бы, что истинная причина в том, что это боги пожелали сделать именно так. Твоим же заданием остается выяснить, какой маской воспользовались боги при этом.

Цинь-цзяо чувствовала, что в голове у нее все запуталось. Еще недавно она была абсолютно уверена, что нашла ответ, что исполнила задание. Теперь же оказывалось, что ничего сделано не было. Ответ оставался истинным, вот только задание было совершенно иным.

– В этот момент, поскольку мы не способны открыть естественного объяснения, боги встали открытыми пред всем человечеством, пред верующими и неверующими. Боги остаются нагими, мы же обязаны укрыть их наготу. Мы обязаны представить ряд естественных событий, которые вызвали боги, чтобы объяснить исчезновение флота, дабы сделать их естественными для неверующих. Я считал, что ты это понимаешь. Мы служим Звездному Конгрессу, но исключительно затем, что таким образом служим и богам. Боги желают, чтобы мы обманули Конгресс, а Конгресс и сам желает быть обманутым.

Цинь-цзяо кивнула с разочарованием того, что задание не было выполнено.

– Неужели я произвожу впечатление бессердечного человека? – задал вопрос отец. – Неужели я бесчестен? Жесток к неверующим?

– Разве дочь осуждает собственного отца? – прошептала Цинь-цзяо.

– Конечно же, осуждает. Каждый день мы осуждаем друг друга. Вся проблема в том, справедливо ли мы осуждаем.

– Тогда осуждаю, что не является грехом говорить с неверующими языком их неверия, – призналась Цинь-цзяо.

Неужели улыбка появилась в уголках отцовских губ?

– Ты поняла, – сказал Хань Фей-цзу. – Если когда-нибудь случится, что Конгресс прибудет к нам в покорном желании истины, тогда мы укажем им Путь, и они станут частицей Дао. До тех же пор мы служим богам, помогая недоверкам обманывать самих себя и верить, что у всех вещей имеются свои естественные причины.

Цинь-цзяо кланялась все ниже, чуть ли не касаясь лбом досок пола.

– Много раз ты пытался научить меня этому, хотя до этого времени я не получала задания, к которому бы относился этот принцип. Прости глупость своей недостойной дочери.

– Нет у меня недостойной дочери, – не согласился отец. – У меня имеется лишь одна, и это Блистающая Светом. Принцип, который ты сегодня узнала, мало кто с Дао воспримет во всей его полноте. Потому-то мало кто из нас способен непосредственно контактировать с людьми из иных миров, не вызывая при этом их замешательства. Сегодня ты меня удивила, дочь. Не потому, что не понимала данного принципа, но потому, что поняла его в столь юном возрасте. Мне было почти на десять лет больше, чем тебе, когда я открыл этот принцип.

– Как же могу я познать что-либо раньше тебя, отче? – Да разве можно подумать о том, чтобы ей удалось превысить любое из его свершений.

– Поскольку у тебя имеюсь я, чтобы тебя учить, – объяснил отец. – В то время, как я должен был открывать это самостоятельно. Но я вижу, как испугала тебя мысль о том, что, возможно, ты узнала что-то раньше меня. Неужели ты считаешь, что для меня будет оскорблением, что моя дочь в чем-то меня превысила? Совсем наоборот: нет большей гордости для родителя, чем иметь ребенка, который превысил его.

– Я не могу превысить тебя, отче.

– В каком-то смысле, это так, Цинь-цзяо. Ты мое дитя, поэтому все твои свершения являются и моими, они остаются подмножеством моих свершений, как и то, что все мы всегда являемся подмножеством наших предков. Но в тебе столь огромный потенциал величия… Я верю, что придет время, когда меня причислят к великим в большей мере из-за твоих, а не моих достижений. Если народ Дао признает меня когда-нибудь достойным какой-то особой чести, по сути своей это будет результатом как твоих, так и моих свершений.

И говоря это, отец поклонился ей. Это не был обыденный, вежливый поклон прощания. Нет, это был глубокий поклон, наполненный крайним уважением. Отец чуть ли не касался лбом пола. Не совсем, поскольку это могло бы стать оскорблением, чуть ли не издевкой, если бы он и вправду склонился столь низко, чтобы отдать честь собственной дочери. Но отец сделал абсолютно все, что позволяло его достоинство.

Это удивило и перепугало Цинь-цзяо… Но тут же она поняла. Когда отец намекал на то, что шанс его выбора в боги Дао зависит от ее величия, он не говорил о каком-то неопределенном событии в будущем. Нет, он говорил о ее нынешней задаче. Если она откроет маску богов, если обнаружит естественную причину исчезновения Лузитанского Флота, тогда выбор в боги Дао будет для него гарантирован. Вот насколько он доверял ей. Вот какой важности было поверенное ей задание. Так чем же было ее дозревание по сравнению с божественностью отца? Ей нужно работать гораздо больше, мыслить более действенней и обрести успех там, где понесли поражение все организации военных и Конгресса. Не для нее лично, но ради матери, ради богов и ради шанса того, чтобы отец стал одним из них.

Цинь-цзяо покинула покои Хань Фей-цзу. Переступив порог, она оглянулась и глянула на Вань-му. Одного взгляда богослышащей было достаточно, чтобы девочка пошла за ней.

Цинь-цзяо еще не дошла до своей комнаты, но уже дрожала от еле сдерживаемого желания очиститься. Все, что сегодня совершила она плохого: непокорство, проявленное по отношению к богам, отказ от предшествующего покаяния, глупость, выразившаяся в неспособности понять задание отца… все это вернулось к ней. Она не чувствовала себя грязной: ей не хотелось принять ванную, и она даже не испытывала отвращения к себе. Ведь ее недостойное поведение было смягчено похвалой отца; а богиня показала ей, как выйти из двери, а еще был удачный выбор Вань-му. Через все эти испытания Цинь-цзяо прошла с честью. Но она сама желала очищения. Ей хотелось, чтобы сами боги были рядом с нею, когда она будет служить им.

Вот только ни один из всех известных ей видов покаяния не будет достаточен для успокоения ее неудержимого желания.

И вдруг до нее дошло: она обязана проследить по одному слою на каждой из половиц.

Девушка мгновенно избрала начальную точку, в юго-восточном углу комнаты. Каждый раз она будет начинать у восточной стены, чтобы ритуал вел ее к западу, в сторону богов. А на конце ее ожидала самая короткая половица, в северо-западном углу – меньше метра. Это награда: последнее прослеживание будет недолгим и легким.

Цинь-цзяо слыхала, как Вань-му тихонечко входит за ней в комнату, но сейчас у нее не было времени на простых смертных. Боги ждали. Она опустилась на колени в углу и обследовала слои в поисках того, который нужно будет проследить по воле богов. Обычно она решала сама и при этом выбирала самый сложный, чтобы не заслужить божеского презрения. НО сегодня Цинь-цзяо испытывала абсолютную уверенность в том, что боги сами сделают выбор за нее. Первая линия была широкая, волнистая, но очень выразительная: боги с самого начала были милостивы к ней. Сегодняшний ритуал будет чуть ли не беседой между Цинь-цзяо и богами. Сегодня она переломила невидимый барьер, приблизилась к чистому пониманию собственного отца. Возможно, что когда-нибудь боги обратятся к ней столь открыто, как – по мнению обычных людей – обращались они ко всем богослышащим.

– Святейшая, – заговорила Вань-му.

Цинь-цзяо неожиданно почувствовала себя так, будто радость ее была отлита из стекла, а Вань-му специально расколотила ее. Неужели ей не известно, что прерванный ритуал нужно начинать с самого начала?

Девушка поднялась на ноги и гневно посмотрела на служанку.

Вань-му должна была заметить бешенство на лице своей хозяйки. Только вот его причины она не понимала.