« Я надеюсь, что это темное дело будет раскрыто, и Савичев благополучно вернется в команду, — заявил в заключение тренер. — Состояние же Смолинцева стабилизировалось, и мне сообщили, что он вот-вот придет в сознание…»

— Слава богу! — выдохнул Савичев облегченно. Остальные спортивные новости он слушал уже вполуха и хотел было переключать на другой канал, как вдруг на экране появилась уже распрощавшаяся с телезрителями дикторша и произнесла:

«Только что в нашу студию поступило экстренное сообщение. К несчастью, история с базой ХК „Кристалл“ получила печальное продолжение. Час назад в городской больнице номер девять был убит поступивший сюда накануне хоккеист „Кристалла“ Максим Смолинцев».

Савичев издал горлом хриплый клокочущий звук и, упав с кресла на колени, буквально впился глазами в экран.

«Сегодня, около пяти часов пополудни, трое неизвестных проникли в корпус больницы и застрелили Смолинцева и двух охранников, приставленных к хоккеисту на случай возможных терактов. В перестрелке двое из трех террористов были убиты, один с места происшествия скрылся. Немедленно были установлены личности убитых: Нагиев Тахир Адилович, азербайджанец, двадцати восьми лет, находящийся в федеральном розыске, дважды судимый, и Есипов Вячеслав Алексеевич, двадцати девяти лет, русский, трижды судим. Оба предположительно являются членами Задольской преступной группировки…»

— Ублюдки! — Савичев обхватил колени руками, уронил голову и так сидел минуты две.

К Юле он поднял уже почти бесстрастное лицо, лишь иногда подергивался уголок рта да ярко блестели глаза под разгладившимся лбом.

— Я не хотел тебе верить, — сказал он, — но ты оказалась права в этом… Ведь ты говорила, что они убьют Смолинцева.

— Что ты собираешься делать?

— Я не могу вступать в соглашение с людьми, убившими моего лучшего друга. Ведь нет сомнения в том, что он был убит по приказу Воронина.

— Ты хочешь бежать?

— Да!

— Тише. — Она схватила его за руку, потом осторожно выглянула за дверь и вернулась к Алексею. — Не говори так громко. !

— Ты поможешь мне? — Он взял ее голову обеими руками и заглянул прямо в глаза. — Ты поможешь мне?

Она словно нехотя высвободилась и сказала со странной недоброй полуулыбкой на губах:

— Ну вот… и ты, и ты покидаешь меня. Я в самом деле проклята. Самое обидное, что во всех этих разлуках виновата не я.

— Беги вместе со мной!

— От себя не убежишь, Алеша, — тихо возразила она, как будто это была не восемнадцатилетняя девушка, а мудрая, много испытавшая женщина.

— Помоги мне, — тихо, в тон ей, попросил Савичев. — Я не знаю, как мне быть, но вместе с тобой мне не страшно ничего.

— Конечно, я помогу тебе, — почти равнодушно кивнула она, — без меня ты ничего не сумеешь. Сделаем так. Эдик, тот ублюдок с «Пентхаузом», что говорил с нами, сидит у запертой двери, ключей у него наверняка нет.

Это любимая подстраховка Воронина. Ключи у Косого, у Гены Косова, это такой здоровенный жирный козел, что играет под нами в карты с Саньком.

— Почему именно у Косого?

— А он после Башкова и Нагиева у этих дядиных мудозвонов главный. Но он уж больно здоровый, тебе с ним не справиться, даже если бы он был один. Сделаем проще. Я спущусь к ним и выпью вина, или водки, или чего они предложат. А в стакан этой парочке я подсыплю снотворного. Через полчаса будут как мешки с дерьмом — воняет, но не брыкается.

— Так они ж тебя…

— Не успеют, — коротко ответила Юля. — Косой уже под хмельком, а Санек вообще импотент.

— А ты с ними уже спала? — спросил Савичев и отчего-то зажмурился. Оказалось, не напрасно. На его голову обрушился мощный удар, и звонкий голос Юли выкрикнул почти в самое ухо:

— Ax ты, сучий выблядок, мать твою так! Да чтоб тебе яйца бантиком вязать — не перевязать, гандон ты с плесенью! Да я тебе хер на эспандеры порублю, козлина ты долбозвонная!

Я те, на хрен, жопу на британский флаг четвертую, урод!

Савичев от неожиданности аж икнул и, открыв глаза, увидел прямо перед собой смеющееся лицо Юли. Он открыл было рот, но ее тонкие пальчики прижались к его губам, велев замолчать. И тут он понял: она разыгрывала сцену ссоры, потому что пойти к охранникам после многочасового сидения в ванне с ним, Савичевым, могло показаться подозрительным.

Юля тем временем еще раз звонко огрела его по физиономии и продолжила серию проклятий, упомянув при этом такие особенности его анатомии, а равно и ряд возмутительных поступков его родственников, о которых он и не подозревал.

Вошел Косой, здоровенный двухметровый детина, небритый с неделю и с такой же волосяной порослью на голове.

— Э, хорош колотить клиента, Юлька! — пробасил он. — Ты его так совсем замочишь, бедолагу!

— Да этот лошара уж больно тут мне косорезит, — ответила она, и Алексей не узнал ее голоса, так развязно и грубо прозвучал он.

— Да ты, видать, его загоняла. Ну чисто умаялся пацан, — сказал Косой.

— Ладно, засохни, ты.

Амбал ухмыльнулся.

— Пойдем лучше с нами по коньячку пройдемся, — предложил он, обнимая Юлю за талию.

— И то дело, — сказала она, стряхивая его руку с себя, — покатит, Гена.

— Какой еще Гена? — поморщился Косой. — Гена, Гена… ну чисто как лоха кличешь.

— Бывай, хоккеист! — Она подмигнула Савичеву, скосив при этом левый угол рта, и ушла, оставив его в мучительном недоумении: а что, если она действительно лгала ему и сейчас кинет в трудную минуту?..

А если нет, тогда она просто великолепная актриса.

Юля оказалась в самом деле достойной последнего определения. Потому что она вернулась, и на ее лице не было написано ни тени тех эмоций, что так сконфузили и смутили Савичева.

Она выглядела суровой и усталой, короткое платье было измято и сильно порвано на левом плече, и клок ткани беспомощно болтался, открывая высокую красивую грудь. Но даже при виде этой груди, еще носящей следы его ласк и поцелуев, Алексею не захотелось продлить пребывание в этой квартире ни на минуту.

— Они что… хотели…

— Хотели, — сказала она холодно, — да не успели. Кобели поганые.

Она разжала кулак, и Алексей увидел в ее ладони связку ключей.