Сейчас для меня главное

РАЗВИВАТЬ СПОКОЙНОЕ ОСОЗНАНИЕ И ПРИНЯТИЕ ЭТОГО ШОУ. ОНО НЕ ТАК ПЛОХО, КАК МОЖЕТ ПОКАЗАТЬСЯ! (Фактически, оно плохо в той мере, в которой я сам считаю его плохим!)

В последние недели своей жизни тело Пола стало более свободным, а наша совместная работа стала обоюдным признанием того, Что он, очевидно, не был этим телом, – телом, которое медленно выходило из-под его контроля. Каждый раз, когда я говорил ему, что он не является своим телом, я чувствовал, что слова проникают на какую-то глубину, а затем возвращаются, столкнувшись с чем-то твердым, с чем-то обусловленным, со страхом или сомнением, которые он не мог отпустить.

После недели быстрого ухудшения самочувствия и после глубокой безмолвной медитации однажды утром, когда я легко перевернул Пола, чтобы вытереть ему спину, я удивился немощности его тела и сказал ему: «Пол, ты только посмотри, как постепенно уходит твое тело; ты только посмотри на него, и ты увидишь, что ты не есть это тело! Как ты мог хотя бы на мгновение воображать себя этой износившейся вещью?» Но на этот раз я не почувствовал никакого сопротивления, я почувствовал, что мои слова прошли сквозь него и Пол просто принял их к сведению – никакого сопротивления, только отпускание в пустое пространство. Знакомая, которая держала на руках голову Пола, сказала: «Мне кажется, его уже нет». Его беспокойство и страх ушли вместе с отождествлением с телом. Длительная учеба у рака открыла его к жизни и к смерти. (См. приложение I.)

Вопрос: Вы говорите о тех, кто смертельно болен и приближается к смерти; но что вы можете сказать о пожилых людях?

Ответ: Одна моя близкая знакомая, которой исполнилось семьдесят лет, сказала мне, что каждое утро она смотрит в зеркало и не верит своим глазам, когда видит в нем свое старческое лицо. «Я никогда не любила старух, а теперь сама стала старухой». Она говорит о том, как все изменилось, о друзьях, которых больше нет в живых. Она обеспокоена тем, кто будет о ней заботиться, если она заболеет. Она боится, что скоро ей придется идти в дом престарелых, который она презирает. «Есть лекарства от болезней, но нет лекарств от старости. Вся моя жизнь изменилась. Я теперь сплю и ем не так, как раньше. Я даже иду в ванную не так, как раньше. Мои движения сильно замедлились. Ничто не является таким, каким я его привыкла видеть. Кто бы мог подумать!»

Для многих старость приносит чувство, что они моложе своего тела. Лишь некоторые дорастают до разотождествления с ним. Многие хотят избавиться от тела задолго до того, как оно умерло. Умственное представление о теле меняется медленнее, чем само тело. Тело превращается в пепел, хотя в сердце еще полыхает пламя. Многие испытывают затруднения при ходьбе, хотя все еще носят с собой образы своей спортивной молодости.

«У меня сели батарейки». Тело больше не преисполнено жизненной энергии. Мышцы становятся дряблыми, кожа покрывается веснушками, веки свисают. Для тех, кто принимает тело за себя самого, – это ад. Но я слышу, как другие при этом говорят, что их сила перешла в сердце, и что именно в сердце они находят теперь счастье. «Это похоже на древесный сок, который на зиму уходит в корни».

Для некоторых мир так быстро меняется, что они чувствуют себя не у дел, непригодными, чужими в обществе, в котором раньше играли самую активную роль. Чтобы убить время, они подолгу смотрят телепередачи, в которых исповедуется «культ молодости» – ведь 80 процентов актеров находятся в возрасте от двадцати пяти до сорока лет, тогда как только 20 процентов населения живут в этом возрасте. Это напоминает страну, в которой наказывают за старость. Неудивительно, что многие чувствуют себя жертвами.

В Индии первые двадцать лет жизни считаются временем ученичества, взросления. Следующие двадцать лет человек является домохозяином, который содержит свою семью. В течение следующих двадцати лет он совершенствует свою духовную практику, заботится о воспитании детей и о старости родителей. К шестидесяти считается, что у него больше не осталось семейных и общественных обязанностей, и он может провести остаток своих дней «саньясином», или скитающимся отшельником. Это время путешествий, спокойного созерцания и преданного воспевания.

Во многих обществах пожилых людей уважают за мудрость, которую они взрастили в себе за свою долгую жизнь. В нашем же обществе к старости относятся не с уважением, а с отвращением, и поэтому пожилым людям нужно самим научиться уважать себя, как они того заслуживают. Между тем в старости многие находят смысл жизни в служении: добровольные сиделки в больницах, посещение людей в приютах, общение с одинокими и больными, уход за детьми, советы пострадавшим и их родственникам – везде сияет мудрость и сострадание пожилых.

Неважно, сколько человек прожил, двадцать или семьдесят лет, в конце жизни ему кажется, что она длилась одно мгновение. Прошлое безвозвратно ушло, но ощущение бытия не кончается. Фактически, если вы спросите того, кто находится при смерти, чувствует ли он себя менее живым, чем когда-либо раньше, он ответит: «Нет, ни в коем случае!» Те, кто прослеживают жизнь вплоть до ее источников в сердце, живут полноценной жизнью.

На семинарах, которые мы проводили по всей стране в течение последних нескольких лет, мы встречались с людьми, которым исполнилось шестьдесят, семьдесят и даже восемьдесят лет, и которые стремятся обратиться внутрь. Они почувствовали, что в жизни есть что-то большее, чем мимолетные привязанности и утраты прошлого. Они доверяют своему нестареющему сердцу, которое побуждает их преодолевать ограничения слабеющего тела. Всматриваясь в лица занимающихся медитацией, я часто вижу пожилые лица, морщины на которых разглаживаются, а глаза перестают бегать под закрытыми веками, когда дыхание становится более спокойным. Любовь, которая сияет в таких людях, – это любовь высшей пробы.

Однажды мне позвонила старая знакомая и сказала, что ее брат только что прошел общую медицинскую проверку, в ходе которой в легких у него были выявлены опухоли. Биопсия шла полным ходом. Что ей делать? Как ей помочь близкому человеку, которого в ближайшем будущем, по-видимому, ждут серьезные испытания?