Хотя эти стадии не следуют друг за другом, следует добавить, что мы должны чтить каждую из них, потому что они представляют собой работу, которую мы должны проделывать над собой.
Вы не должны пытаться разговорами вывести людей из состояния депрессии, вы просто открываете им свое сердце. Вы не пытаетесь уговорить их стать другими: «Не беспокойтесь, все будет о'кей!» Все будет о'кей, но каждый должен увидеть это сам. Прикосновение вашей руки к руке другого человека намного важнее, чем все слова, которые вы можете сказать. Но если ваши слова исходят из того места в сердце, к которому вы можете прикоснуться и выйти за пределы своего страха депрессии, тогда у вас не будет больше отделенности. Депрессия не является вербальным состоянием. Именно простор для чувств, который появляется в вашем присутствии, когда вы находитесь с человеком в депрессии, позволяет вам поведать ему об о'кейности вещей, даже если вы не говорите об этом ни слова.
Открытие депрессии выводит нас за пределы депрессии подобно тому, как выход из ада выводит нас за пределы ада. Это первые проявления нашей способности преображать одиночество постоянно нарождающегося отдельного «я» в безграничность бытия. В бытии нет ни выхода обратно, ни стремления уйти еще дальше. В нем нет дуализма. Вы не чувствуете себя отделенными от жизни, вы открываетесь ей и окружаете себя ею. Здесь нет «никого» отделенного. Здесь «некому» открываться. Вы и есть открытость. Это довольно глубокий уровень состояния принятия. Но, по своему опыту, я должен сказать, что большинство из того, что называется принятием, в действительности является покорностью. Покорность – это привязанность к жизни, тихое отчаяние, в котором многие проживают большинство своих жизней. Это сделка с условиями, которые формулируются так: «Если ничто не является очень плохим, я не буду ожидать, что оно будет слишком уж хорошим». Тупик и застой в жизни.
Очевидно, существует много уровней принятия. И все же следует отметить, что это самая непонятная стадия умирания. Элизабет Кублер-Росс определяет принятие так: «Больной больше не желает видеть посетителей; он больше не стремится ни с кем разговаривать; он закончил все свои незаконченные дела; он не надеется больше на исцеление, эффективное лечение и продление жизни. Это состояние внутреннего и внешнего покоя». Здесь действительно описано состояние покоя, но, по моему мнению, этот покой больше напоминает «подготовительную печаль», уход от мира, являющийся разновидностью депрессии. Для этой фазы депрессии характерно ограниченное понимание возможностей отпускания и капитуляции, которые, как свидетельствует мой опыт, могут быть намного более полными.
Люди на «стадии принятия» часто очень внимательны к тем, кто находится рядом с ними. Они не всегда прекращают разговаривать или желают остаться в одиночестве. Отличительной чертой их принятия является открытость сердца, мягкость и непосредственность высказываний. Элизабет продолжает свое описание словами: «Стадия принятия просто означает, что люди столкнулись со своей конечностью, научились пребывать в настоящем, не беспокоятся о завтрашнем дне и надеются, что смогут еще долгое время наслаждаться такой жизнью». Здесь мы снова встречаемся с неясностью описаний этой стадии, которая проявляется в противоречивых утверждениях. Нам говорят, что, с одной стороны, больные на стадии принятия не беспокоятся, но, с другой, они все же «надеются, что смогут еще долгое время наслаждаться такой жизнью». Когда я нахожусь с людьми, которые действительно пребывают в принятии, я вижу, как мало у них предпочтений, изоляции и надежд, потому что страх превратился в доверие к процессу. Однажды утром парень, который, по общему мнению, находился в стадии «принятия», сказал:
– Мне кажется, что я утопаю в постели и могу спать вечно.
– Вам действительно кажется, что вы можете? Вы умираете? – спросил я.
– Не будет ничего плохого, если это случится, но, надеюсь, это будет не сегодня, – тихо ответил он.
Это не принятие, а покорность. Это просто более коммуникативная разновидность депрессии, которая говорит: «Я ничего не могу поделать. Я просто обречен на это». Покорность – это еще один побег от страха, смерть перед смертью, далеко не самый удачный выход.
Однако в слове «покорность» мы чувствуем возможность преображения, нового контракта с жизнью, который становится возможным, когда мы открываемся для собственного страха умирания так же, как и для жизни.
Одной нашей знакомой женщине несколько лет назад поставили смертельный диагноз. Она рассказывала о том, что прошла через все стадии и в конце концов пережила пространственность, в которой видела, что ничто существенное не теряется в смерти. Эта открытость позволила уйти старым привязанностям. Торговля была увидена как пустые страхи. Депрессия перестала быть врагом, а стала логическим завершением старых привязанностей. День ото дня она открывалась неконтролируемой природе вещей. Она переживала новую свободу, раскрытие, которого никогда раньше не знала. Она сказала, что для нее не только смерть стала приемлемой, но – и это казалось ей важнее – даже сама жизнь. Прожив несколько месяцев в этой открытости, она полностью выздоровела. Она предполагала, что именно ее открытость смерти позволила ее организму победить болезнь. Она сказала также, оглядываясь на те годы, когда ее считали безнадежной: «Я никогда не была настольно живой, как тогда, когда умирала».
Она никогда не была такой пробужденной. Она почти не торговалась и не отрицала. С каждым разочарованием она справлялась, когда оно возникало, не позволяя ему превратиться в психологическое бремя. Но когда угроза смерти миновала, она заметила, что в своей мирской жизни, в своих обыденных делах снова начала проявлять отрицание и раздражение. Ее столкновение со смертью постепенно перенесло ее из ада на небеса, но впоследствии старое воспитание и привычки позволили жизни войти в свою колею, дали возможность аду воцариться вновь. Жизнь не была такой яркой, как тогда, когда она умирала. Она сказала, что видела теперь, как проходит через все стадии умирания. Она сказала, что теперь проходит через стадии умирания в отношении потери безмятежности, которая у нее была, когда она балансировала на грани неизвестного. Она чувствовала, что принятие, которого она тогда достигла, ушло в туман старых страхов и уступок, болтовни ума и суеты отдельного «я».
Умирая для стремления быть кем-либо вообще, мы входим в то, что есть.
Эти пять стадий прежде всего психологические. Они имеют отношение к содержимому ума, мыслям, эмоциям, чувствам и относятся к смерти как к чему-нибудь внешнему по отношению к нам самим. Фактически, в первом приближении различие между психологическим и духовным состоит в том, что духовное относится не столько к содержимому, сколько к пространству, в котором это содержимое развивается. На психологическом уровне смерть кажется нам чем-то внешним. Возможно, подлинное принятие начинается тогда, когда мы принимаем смерть внутри. При этом смерть оказывается не врагом, а великим учителем, который направляет нас к нашим страхам и побуждает нас работать с ним, а не под его влиянием. Предназначение смерти в том, чтобы научить нас относиться к жизни как к целому, а не как к какому-то опасному проявлению реальности, от которого мы должны убегать.
Каждая из этих стадий является развитием предыдущей, дает нам немного больше пространства. Отрицание – это ограниченность и закрытость, которая, раскрываясь, позволяет разочарованию от жизни перерастать в страх. Но при этом появляется немного больше места для исследований. Затем мы садимся за стол переговоров и начинаем торговаться: «Как я могу пойти глубже?», «Что мне сделать, чтобы боль унялась?» Но даже в этом случае у нас немного больше пространства, чтобы понимать. По мере расширения пространства, мы все больше погружаемся в депрессию, все яснее осознаем, насколько мы далеки от истины. Видя, что наш страх продолжает держать нас во тьме, мы принимаем его и тем самым позволяем своим защитным стенам рухнуть, чтобы перед нашим взором открылось новое пространство. Мы перестаем быть кем-то. Мы больше не кто-то умирающий, и поэтому мы входим в пространственность бытия, в которой есть место для всего. Мы принимаем смерть и переживаем целостность, которой всегда были.
