Садист залепил Лизе хлесткую пощечину. Та даже не ойкнула, уже настолько глубоко уйдя в полузабытье, что, казалось, потеряла всякую связь с реальностью. Даже боль притупилась. Хотелось провалиться в эту пелену, это марево, чтобы совсем ничего не чувствовать.

Пальцы Гоши поползли вниз, ощупывая молодое тело. Он спешно расстегнул свой ремень и стянул наполовину штаны. Потом, высунув от нетерпения мерзкий серый язык, стал стаскивать брюки с Лизы. Чуть стянул их и похотливо щупал ее упругие ягодицы.

Лиза отрешенно смотрела на него погасшим взором, будто смирившись и приняв участь, но картинка в ее глазах становилась все четче, а глаза сузились, но не от слабости, как подумал Гоша. А от тихой ярости… Минутная передышка возвращала ее к жизни. Она что-то прошептала, словно просила пощады, но в ее глазах при этом светился холод.

— Что ты там бормочешь? — оскалился садист. — Говори громче!

Лиза снова почти беззвучно что-то проговорила, казалось, что сил вымолвить внятно у нее совсем не осталось. Садиста это еще больше заводило, ему вдруг непременно захотелось услышать ее мольбы, ее стенания, он наклонился над жертвой совсем близко. Провел носом по ее оголенной груди, по шее, с шумом вдыхая запах измученного девичьего тела.

— Говори, я слушаю! — Гоша приложил ухо почти вплотную к губам Лизы. — Просишь пощады?

— Нет выбора… — чуть громче вымолвила она. — Я убью тебя!

Гоша успел ухмыльнуться и даже раскрыл рот, чтобы высказать очередную гадость или угрозу и посмеяться над бравадой поверженной, но тут Лиза вцепилась зубами ему в ухо. Стиснула челюсть мертвой хваткой.

Гоша заорал от боли так, что казалось, будто стены затряслись, дергался, пытаясь освободиться. Выл и старался пальцами разжать челюсти девушки, но ее бульдожья хватка не ослабевала.

Одной рукой Лиза обхватила затылок врага, притягивая его голову ближе к себе, при этом не выпуская из зубов ухо. А второй, вздрогнув, будто от удивления, она нащупала в заднем кармане зеркальце. От стычки и от падения на каменный пол оно разбилось надвое. Лиза вытащила осколок и с остервенением стала кромсать им шею противника.

Гоша заорал еще сильнее, но попал в настоящий капкан. Лиза держала его из последних сил, готовая умереть вот так, с его ухом в зубах, с кровью насильника на лице. Гоша попытался приподнять голову. Даже Лиза услышала как трещало его ухо, но осколок стекла врезался и кромсал плоть беспрестанно, и вот уже он достал до шейной артерии. Кровь брызнула алым фонтаном, заливая лицо Лизы, окрасив ее зубы в красный цвет. Сейчас она напоминала лютого хищника, что заживо пожирал свою жертву.

А ее рука тем временем все больше и больше наносила порезов на шее противника. Хаотичные раны освобождали кровь, ее ручейки уносили силы и жизнь Гоши. И вот он уже перестал блажить, обмяк, лишь дергался и булькал. А Лиза все не останавливалась. Осколок маленький, сразу нанести смертельную рану не получается, но порезов много, и с каждой секундой становилось все больше и больше, а Гоша все тише…

Она не остановилась, даже когда Гоша совсем затих и распластался на ней безвольной тяжелой тушей. Больше не дергался, истекая кровью. А Лиза все резала и резала его шею, будто рука двигалась сама по себе, а не по её воле, пока осколок не заскрежетал по шейным позвонкам. Лишь тогда она остановилась и разжала челюсти. Выплюнула кусок уха. Тот шмякнулся на каменный пол, в лужу Гошиной крови.

Силы окончательно покинули ее, рука с осколком хлестнула об пол и замерла неподвижно. Девушка так и лежала, с истекающим кровью трупом на собственной груди, не видя, что голова убийцы и садиста наполовину отрезана. Не было сил даже скинуть его с себя. В голове страшно пульсировала боль, рук и ног она не чувствовала, будто сама уже разлетелась на осколки. Но губы ее сложились в горькую ухмылку и проговорили еле слышно и хрипло:

— Я же говорила, что убью тебя…

За несколько часов до этого…

Дождь хлестал сплошным потоком. Черноту ночного неба резали молнии, ветер такой, что с ног валит.

Человек, закутанный с головой в дождевик из плотной плащевки, настырно шагал по горной тропе. За спиной легкий рюкзак, в руке непромокаемый фонарик.

Лучик не слабый, но и тот еле пробивает мрак, усиливаемый взвесью дождевой воды. Лишь вспышки молнии на миг освещают большое пространство и указывают путь. Но человек и так прекрасно знает дорогу и эту местность. Много раз он бывал здесь.

Тренированное тело, не сбавляя хода, быстрым пружинистым шагом пробирается все дальше и дальше.

Иногда порывы ветра настолько сильны, что давят на человека, он наклоняет голову, расставляя плечи, и кажется, что одинокая фигура вот-вот упадет, но путник не ищет укрытия, не прячется от стены ливня, он настойчиво движется по пологому склону вверх.

Тропа сузилась, превратившись в ложбинку, на дне которой уже заструился грязный сточный ручей. Он набирает силу, пытается задержать путника, сбить с ног. Вот уже ручей больше похож на небольшую горную речушку, увлекает за собой вниз камни, что встали у него на пути, и сорванные ураганом ветки.

Яростный порыв ветра сдернул капюшон, обнажив лицо человека. Это был Андрей. Парень сгорбился и, не останавливаясь, потянулся за капюшоном, подхватил тяжелую от влаги плотную ткань и с усилием натянул на голову, но тот рвался назад, трепыхаясь, как воздушный змей.

Андрей с силой дернул края, отвлекся на борьбу с капюшоном и не заметил, как прямо на него из темноты выскочила коряга, увлекаемая сточным потоком.

Удар! Бревно сбивает его с ног, он падает вперед, успев выставить руки. Холодная вода тут же накрывает человека, пытаясь стянуть его вниз. Добирается до еще сухих участков тела, заливается за шиворот, в рукава. Андрей пытается встать, но, поскользнувшись, снова бухается вниз.

Ба-бах! — совсем рядом прострелила молния. Так близко, что запахло озоном, а уши заложило. Казалось, молния пришла на помощь дождю, чтобы добить настырного человека.

Андрей упал, подставив плечо. Руку прошибло резкой болью.

— Твою мать! — прокричал он, будто кто-то его мог услышать. — Неужели сломал⁈

Отплевываясь от грязной воды, он с трудом поднялся и сошел с тропы, подальше от злополучного ручья.

Рука повисла безвольной плетью, лямка рюкзака теперь сдавливала плечо, вызывая нестерпимую боль.

Андрей остановился, скинул рюкзак и ощупал руку. Поморщился от боли. Непонятно, может, и сломал. В горячке не разберешь…

Он вернулся к ручью и пошарил рукой по земле. Поднял фонарик — его корпус был раскурочен.

— Чертов Китай! — процедил парень. — А обещали противоударный…

Он пощелкал кнопкой-ползунком, но свет так и не появился. Андрей в сердцах отшвырнул фонарик в кусты и вернулся к рюкзаку. Снова взвалил его на плечи, но тут же охнул от боли. Лямка давила на поврежденную руку.

Он попробовал нести рюкзак на одном плече, но тот норовил скатиться по скользкой плащевке дождевика. Черт! Тогда Андрей скинул и его. Достал из рюкзака свитер, нацепил вместо дождевика, все равно, пока падал, вымок до нитки, и скользкая плащевка уже не спасала, и побрел дальше. Ветер не стихал, накидывая острые капли на лицо и руки. Рюкзак, что висел на одной лямке, бил парня по спине и трепыхался, отдавая болью в руке.

Андрей остановился, распотрошил рюкзак и достал из него палатку. Шнуровку ее чехла перекинул через здоровое плечо, а сам рюкзак с остальными вещами и припасами еды зашвырнул под деревья. Он даже не поставил метку, где оставил свои пожитки, сейчас это было для него такой мелочью. Главное — найти девчонок. Если уж он с трудом преодолевал эту бурю, то что с ними? И он пошел дальше, почти совсем налегке.

Через полчаса вышел на небольшое плато. Здесь справа от тропы начинался обрыв, слева — шумел и завывал лес.

Парень осмотрелся… Что-то чернело в стороне и трепыхалось, будто раскинутое на земле черное знамя. Андрей приблизился и разглядел, что это был расстегнутый до размеров одеяла спальник. Плотно и основательно придавлен камнями, но ветер вот-вот его сорвет. А под ним что-то лежит… Что-то страшное, по очертаниям очень похожее на тело человека.