Столь же ясно выраженный нравственный выбор по отношению к получению доходов в виртуальном денежном пространстве, вне сферы общественно полезной деятельности демонстрирует и Аристотель: «С полным основанием вызывает ненависть ростовщичество… как дети походят на своих родителей, так и проценты являются денежными знаками, происшедшими от денежных же знаков. Этот род наживы оказывается по преимуществу противным природе». Законодательство, опирающееся не на исторически сложившийся ислам, а на истинно кораническую нравственность, рассматривает взимание процента по кредиту как экономическое преступление. Банк в этой схеме имеет право не на проценты, а лишь на часть той прибыли, которая фактически, с его участием возникает в реальном секторе экономики. Так работают известные исламские банки и инвестиционные фонды. Такие подходы способны полностью исключить инфляцию, в основе которой как раз и лежит inflation, в переводе на русский язык «вздутие» денежной массы из-за ссудного процента. Отметим, кстати, что с 1795 по 1895 годы цены на все товары устойчиво и неуклонно снижались. Незначительно подорожали лишь три товара: сахар, масло и мясо. Те же процессы устойчивого снижения цен отмечались и при И. В. Сталине в послевоенные годы.
Все это приводит к вопросу о том, а чему же мы учим студентов, обучающихся по специальностям финансово-экономического профиля. Теориям, которые проистекают от некоего закулисья, норовящего приспособить нашу страну к своим нуждам; либо теориям, на основе которых управление хозяйством страны рано или поздно сможет опровергнуть народную многовековую убежденность в том, что «трудом праведным не наживешь палат каменных»? И насколько полезные для общества знания дает студентам экономическое образование, в развитие и в текущее функционирование которого вкладываются колоссальные средства.
Если признавать, что «практика — критерий истины» (в православном выражении: «По плодам их узнаете их. Собирают ли с терновника виноград, или с репейника — смоквы?» — Матфей, гл. 7:16), то вывод однозначен. Содержание нынешней экономической науки, а следовательно и экономического образования, таково, что не может быть основой эффективного управления хозяйством страны, гарантирующего в преемственности поколений благоденствие тех семей, которые готовы на честный общественно-полезный труд.
В подтверждение этого сошлемся на общеизвестные данные. В период до начала в 2008 году мирового кризиса экономика России более чем за 15 лет реформ не смогла выйти на уровень производства основных видов продукции 1989 года в расчете на душу населения. А в 2009 году, якобы по объективным обстоятельствам, под воздействием мирового кризиса сокращение российской экономики составило около 9 %. В результате широкие слои общества лучше жить не стали, однако в течение этого же года количество долларовых миллиардеров в стране удвоилось.
Для сравнения отметим, что Китай в период нашей «перестройки» за годы, когда наш ВВП упал вдвое, удвоил свой ВВП. А в том же 2009 году, в условиях того же мирового кризиса экономика КНР выросла примерно на 8 %. Поскольку кризис оказывает воздействие и на Россию, и на КНР, а в последние 15 лет его не пророчили только ленивые и заведомо ангажированные аналитики, то трудно не прийти к мнению, что это различие наших экономических показателей — следствие различия в подходах к управлению хозяйствами обеих стран. И эти разные подходы в большей степени «запрограммированы» содержанием массового экономического образования, нежели обусловлены личностями высших руководителей государства. А содержание экономического образования, в свою очередь, базируется на экономической науке, культивируемой в обществе и поддерживаемой государством.
Поэтому, зафиксировав эти факты в памяти, обратимся к недавней истории экономической науки в нашей стране, чтобы понять, что в ней не так на системном уровне.
В советский период развитие отечественных школ экономической науки было практически невозможно вследствие тоталитарного господства марксизма, подброшенного нам в качестве ложного имитатора идей справедливости, чтобы в перспективе опорочить их в общественном сознании. Политэкономия марксизма метрологически несостоятельна и в силу этого непригодна для практического использования. Ее базовые категории объективно неизмеримы в ходе хозяйственной деятельности. Таковы «необходимое» и «прибавочное» рабочее время, «необходимый» и «прибавочный» продукт, неразличимые в процессе реального производства. В итоге, политическая невозможность для ученых-экономистов отказаться от марксизма и опровергнуть его политэкономию (а это объективно было необходимо для развития научной мысли) привела к тому, что экономическая наука в СССР стала одним из генераторов «застоя» и массовой катастрофической невосприимчивости хозяйства страны к научно-техническому прогрессу. В результате СССР к середине 1980-х гг. оказался перед необходимостью радикальных политических и экономических реформ.
И только в ходе перестройки, когда была объявлена «гласность» и многие темы стало возможно обсуждать публично, академик А. И. Анчишкин (1933–1987) вынужден был констатировать: «Следует признать со всей определенностью, что экономическая наука, да и общественные науки в целом, оказались не готовыми к ответу на вопросы, поставленные XXVII съездом партии, январским (1987) Пленумом, всем ходом нашего развития. Многие фундаментальные проблемы развивающегося социализма приходится решать сегодня эмпирически, методом «проб и ошибок», со всеми негативными последствиями, связанными с теоретической неподготовленностью к таким решениям».
Но было уже поздно, и в итоге несостоятельность экономической науки в решении практических задач стала одной из главных причин государственного краха СССР.
С началом рыночных реформ в постсоветской России отечественные научные школы, которые до 1991 года работали в области изучения плановой экономики СССР и ее совершенствования, развития не получили, поскольку утратили востребованность. Экономическая политика постсоветского государства изначально была подчинена блефу буржуазного либерализма о том, что «свободный рынок сам все отрегулирует наилучшим образом, если государство не будет вмешиваться в этот процесс». Во власти этого блефа пребывали и младореформаторы 1990-х, в эту иллюзию верят и многие политики РФ наших дней вопреки фактам жизни. Факты же жизни таковы, что свободный рынок, не регулируемый государством в соответствии с государственными целями и соответствующей им концепцией развития, не способен к целеполаганию по определению. Он по своему предназначению с неизбежностью переориентирует всю производящую систему на максимум доходности: алкоголь, табак, порноиндустрия, вывоз природных ресурсов, зачистка сельских территорий, где себестоимость любых видов работ и оказание услуг значительно выше в связи с низкой плотностью проживающих.
Однако с началом рыночных реформ, ввиду жесткого политического давления теперь уже новой направленности, в официальной науке не возникло самобытных научных школ, которые на основе нравственных убеждений без предвзятости и оглядок на политику занялись бы изучением проблематики организации самоуправления и государственного регулирования рыночной экономики в интересах развития самого общества. С начала 1990-х гг. «мэйн стрим» отечественной экономической науки — это переводы трудов экономистов развитых стран с рыночной экономикой и компиляция их мнений в своих произведениях, не порождающая экономических теорий более высокого качества, нежели первоисточники переводов и компиляций. При этом системный критический анализ этих теорий не проводится.
Может быть высказано возражение: «Ну и что? Ведь на Западе не придумывают свою таблицу Менделеева. Если Запад преуспел в развитии экономических теорий рыночной экономики, так зачем нам „изобретать велосипед"? Вполне достаточно освоить их наработки и на их основе построить в стране и экономику, и систему современного профессионального образования в области экономики».
