Наскоро оделся, зажевал по пути пару пирожков с капустой, что мать вчера принесла от тети Клавы (принято раньше было соседей пирогами и булочками домашними угощать) и вышел на улицу. Из материной спальни ничего слышно не было, не разбудил, значит.

Ночь холодная, скоро зима. Я поежился, прогоняя остатки сна. Воздух тяжелый и мокрый. Луны не видно, будто испугалась и спряталась в черноте неба. Совсем недавно закончился дождь. Мертвым светом отливали лужи.

Со дня убийства Зины еще двух месяцев не прошло, а маньяк снова активизировался. И кто в такую погоду поперся на Набережную? Ведь знают все в городе, что душитель орудует, нет же, какая-то курица поперлась на ночь глядя на реку гулять. Странно…

Подъехало такси. Белая “Волга” новой модели. Я даже вздрогнул. Как символично. В этот раз сел на переднее сиденье, чтобы прощупать водилу. Теперь я в каждом человеке на белом “ГАЗ-24” видел маньяка, хотя и таксистов мы тоже прочесали.

Водитель, деревенского вида мужик, морда кирпичом, басовитый голос, оказался простым, как два рубля. Всю дорогу мне втирал, как наши мужики на чемпионате мира по волейболу в Италии неделю назад всех разбомбили, и в пятый раз в своей истории сборная СССР стала чемпионами.

Я молча слушал и кивал. Страна, имеющая огромную территорию, одержавшая победу в крупнейшей войне, сейчас соперничала (как, впрочем, и в будущем) с Соединенными Штатами за мировое лидерство. Мы просто обязаны были поддерживать свой статус победителя на международной арене. Война в Афганистане еще не началась, и все соперничество пока выливалось в спорт. Советские спортсмены, что громили соперников на мировых чемпионатах , были героями мирного фронта. Победами, так сказать, демонстрировали правильный курс развития страны.

Естественно, при таком раскладе развитию спорта придавалось огромное значение. Биполярность послевоенного мира держала спорт в СССР в постоянном тонусе. Сейчас активно развивались военно-прикладные виды спорта, спортивное ориентирование, единоборства, стрельба. Продолжал набирать популярность комплекс "Готов к труду и обороне". Стояла насущная задача вырастить здоровую, сильную и крепкую нацию, готовую дать мощный отпор любым врагам.

Почти в каждом дворе стояла “хоккейная коробка”, которая летом превращалась в футбольное поле. На детских и спортивных площадках повсюду были турники и брусья.

И даже “офисный планктон” этого времени не остался в стороне. В учреждениях, на предприятиях, а также в учебных заведениях проводили производственную гимнастику. Мероприятие, конечно, при всей добровольности, принудительное. Рабочие в определенное время под команды, доносившиеся из радиоприемника либо от специального инструктора, начинали дружно приседать и бегать на месте.

Пропаганда работала в полную мощь: повсюду висели плакаты о пользе физических упражнений, по радио каждый день шла “утренняя зарядка”, а школьники и студенты обязаны были сдавать те самые нормативы ГТО.

Массовым спортивным увлечением в те времена считался обруч. В основном, конечно, его крутили женщины, но зато буквально везде: дома перед телевизором, на улице, в парке. Еще одним домашним атрибутом красоты и здоровья был металлический крутящийся диск. Взрослые делали на нём упражнения, а вот дети садились на него в позе “лотоса” и крутились, пока перед глазами звездочки с птичками не начнут летать, как у кролика Роджера. Других домашних тренажеров, если не считать пружинных эспандеров и резиновых колец для жима пальцами, пока не изобрели.

Машина вырулила на набережную. Редкие огоньки фонарей робко разливали свет на заросли плакучей ивы. Где-то здесь чуть больше года назад убили Веру Соболеву. Она стала первой жертвой маньяка. Первой - но, как оказалось, вовсе не единственной.

— Куда дальше? — спросил водитель, всматриваясь в темноту. — Что это там впереди? Случилось чего, что ли? Машин столько понаехало. Авария, поди? И милиция стоит…

— Авария, — кивнул я, чтобы отделаться от лишних расспросов. — Останови, шеф, возле машин.

— Так ты тоже милиционер? — удивленно уставился на меня таксист.

— Нет, я понятой, — отмахнулся я и вылез возле служебных “Волг” и “УАЗов”.

Ошеломленный водитель уже ничего не ответил, получил деньги да смотался поскорее.

Впереди темноту рощицы резали многочисленные лучики фонариков. Кривая размокшая тропка вела меня прямо туда. Я подошел к кольцу людей в форме и штатском и огляделся. Горохова с нашей бандой еще не было. Пока всех соберет из дома – мы тут успеем поработать. Зато здесь были дежурные наряды и старший следователь прокуратуры по особо важным делам, товарищ Дубов с неизменной своей прекрасной помощницей Галей. Та уже строчила протокол осмотра, и опять с головой ушла в работу, отрешившись от происходящего вокруг. Интересно, она когда-нибудь улыбается вообще?

— А, Петров! — Дубов протянул лапу. — Ты один? А где Паутов?

Наконец-то он стал меня узнавать. Прогресс.

— Наверное, скоро будет, — пожал я плечами. — Я здесь не как криминалист.

— Не понял?

— Я прикомандирован к группе Горохова Никиты Егоровича.

— А-а-а… — ухмыльнулся Дубов. — Так ты теперь на конкурентов работаешь.

— Почему на конкурентов? — пожал я плечами. — Одно дело делаем.

— Выскочка этот твой Горохов – пробурчал Дубов, как будто себе под нос. – Что мы, без Москвы тут сами не разберемся?

— Ну, пока же преступник не найден.

— Это потому, что каждый на себя одеяло тянет. Понаехали из Москвы, дела у нас забрали. А мы что тут, пальцем деланные? Не тупее чугунка! И это дело у нас заберут, чую. Почерк тот же. Молодая, стройная, наверное, красивая, не буду утверждать, лицо от удушения опухло. Все как в прошлые разы, присоединят убийство к делу душителя. Но пока у нас есть ночь, чтобы поковырять его. Иди, осмотрись, конкурент.

— Личность убитой установили?

— Пока нет. Документов с собой у нее не оказалось. Но сумочка при ней, и кошелек на месте.

Я раздвинул плечами плотное кольцо и протиснулся к месту, где лежало тело. Девушка, одетая в модный плащ и туфли на высоком каблуке. Открытые глаза уставились в ночное небо невидящим взглядом, с застывшим в них ужасом. Длинные волосы разметались по пожухлой траве. На шее краснела борозда смерти. Знакомый молодой судмедэксперт топтался рядом с “оцеплением” и не смел пока подходить к телу, чтобы не уничтожить возможные следы. Ждали приезда криминалиста, без него Дубов строго-настрого запретил подходить к трупу.

— Разрешите ваш фонарик? — обратился я к одному из людей в штатском, сверкнув перед ним своими корками.

Тот уступил мне прибор, не вдаваясь, что там написано у меня в удостоверении.

— Товарищи, — обратился я к присутствующим. — Посветите мне тоже, если не сложно.

Я присел на корточки и пустил луч по земле сбоку. Такой прием косо падающего освещения неплохо высвечивал следы, даже если они были со слабовыраженным рельефом. Вслед за моим лучиком потянулись светлые пятна от фонариков коллег.

Я обследовал каждую пядь земли, постепенно приближаясь к телу. Ни окурка, ни фантика, ни намека на след обуви. На задернованной почве они крайне плохо держатся. Тропку, что вела к злополучным кустам, уже изрядно промыло вечерним дождиком. Если там и было что, то уже все уничтожено.

— Я закончил. Можно осматривать тело, — кивнул я очкастому судмеду с торчащими от подушки вихрами на голове.

Тот довольно кивнул в ответ, застоялся уже и рвался в бой. Нацепил перчатки и с металлическим чемоданчиком, больше похожим на короб для переноски мелких, но злобных собачек, приблизился к телу, присел на корточки и стал привычно ощупывать труп.

— Видимых переломов, ранений и других повреждений не обнаружено, — сказал он через несколько минут, обернувшись в сторону Гали и Дубова. — Характер странгуляционной борозды позволяет утверждать, что петля была наложена в момент, когда жертва еще была жива и кровоток не был нарушен.

— Давай проще, Склифосовский, — скривился Дубов. — Ее задушили?