— А другой у меня не было, — сразу нашелся я. — Это у буддистов реинкарнация. Хорошо им.

— Ну, ладно, — выдохнул мне в лицо сигаретный дым Горохов. — Только тогда и у меня будет просьба. Обязательная к исполнению. Светлана Валерьевна, — кивнул он на психологиню, — с тобой поедет.

— Зачем? — опешил я.

— Если что-то застопорится, она поможет. В плане опроса женщины, сам понимаешь, что она лучше поладит. Тем более, психолог. Я вот пожалел, что тогда супругу Зинченко без нее опрашивал, а теперь такой ошибки не хочу допустить.

Ожегова, услышав, что речь идет о ней, наконец оторвалась от бумаг. Подняла голову и одарила нас улыбкой. Строгое лицо вмиг превратилось в прекрасное и лучезарное. Я даже невольно загляделся на утонченные черты.

— Вижу, вы сработаетесь, — хитро хмыкнул Горохов. — После обеда приходи. Машина только тогда освободится. Дам вам водителя. Куда ехать-то надо? Где Галина Павловна работает, говоришь?

— Да можно и не ждать обеда, — пожал я плечами. — У меня есть на чем съездить. Если вы не против, прямо сейчас отправимся.

— На чем, — снова хмыкнул Горохов, — на велосипеде? Извини, конечно, Петров, но Светлана Валерьевна человек из интеллигентной московской семьи. И к вашему провинциальному транспорту не привычна.

— Да нет. На “Волге”. Белой, как у Зинченко.

Горохов уже вскинул на меня обе брови.

Друзья! У "Курсанта 1" - 5 тыщ лайков, у "Курсанта 2" - 3,5 тысячи. А у третьего тома чуть больше тысячи. Сыпаните третьему тому сердечек, чтобы не обижался)))))))))))))

Ожегова накинула приталенное пальто. В нем она казалась еще более стройной и подтянутой. Пальтишко явно не советского кроя, невесомое, и цвет мятный. На такое в НИИ МВД не заработаешь. Или муж у нее при должности неплохой, или родители “настоящие московские интеллигенты”.

Хотя насчет мужа я сомневаюсь. Кольца на пальце нет, следа от него тоже, по командировкам длительным мотается. Какой муж такое потерпит?

— Нам сюда, Светлана Валерьевна, — я легонько взял ее под локоток и по-джентельменски потянул в сторону парковки.

Парковка — это, конечно, громко сказано. Так, закатанная в асфальт обочина. Машин в собственности пока у граждан немного. Улицы свободны, дышится легко и проблем никогда с парковкой нет. А после дождя, так вообще природой и озоном пахнет. Будто не город это вовсе.

Психологиня деликатно убрала мою руку, но подчинилась — сразу повернула в сторону, куда я ее потянул.

— Давай на ты, — неожиданно предложила она.

Опа… А она, оказывается, свой человек. Я, признаться, думал, что кроме бихевиоризма, гештальтизма и прочего фрейдизма ее ничего не интересует. Эдакая девушка-энциклопедия, а в прошлом зубрилка-краснодипломница.

— Как скажешь, Светлана Валерьевна, я только за.

— Называй меня Светой, — сверкнула она жемчужинками зубов, на бледном лице такая улыбка смотрелась особенно утонченно.

Ну точно из дворянского рода, который почему-то забыли репрессировать в свое время. И эти каштановые барашки и кольца на затылке… Волосы длинные, а прибирает их как барышня из прошлого века.

— Тогда и ты называй меня Андрей, — одобрительно кивнул я.

— Я так и называла, — улыбнулась Света. — Это твоя машина?

— Поедем мы на ней, но я не говорил, что машина принадлежит мне. Это авто моего друга.

— Хороший у тебя друг, — она чуть оттопырила тонкие губки, а изящные брови встали домиком.

В этот раз я промолчал. Не стоит распространяться про такого “друга”.

***

Галина Павловна Зинченко работала в Новоульяновском драматическом театре, и не кем-нибудь, а самой настоящей актрисой.

От Женьки я узнал, его мать устроилась туда относительно недавно, пару лет назад всего. До этого числилась на полставки в какой-то конторе, подведомственной горкому (чтобы не светиться как тунеядка). Но фактически на прошлую работу не ходила. А теперь приходилось каждый день это делать. Но она не жалела. Сама изъявила желание выйти трудиться по профессии, на которую выучилась еще в юности, но до этого так и не работала.

Устроиться в театр без актерского опыта для нее оказалось нетрудно. Ее взяли даже без проб, чему она очень радовалась. В глубине души понимала, что решающую роль сыграла ее фамилия и положение тогда вполне настоящего, а теперь почти бывшего мужа, но гнала от себя эту навязчивую и не очень приятную мысль.

Теперь в кругу знакомых она с гордостью могла заявлять, что является актрисой лучшего в Новоульяновске драматического театра. Правда, драматический театр в городе был один, и лучшим он был по умолчанию. Был еще детский театр “Сказка” и непрофессиональный студенческий театр на общественных началах — “Рампа”.

Талантом Галина Павловна не блистала, но режиссеру театра по понятным причинам приходилось иногда ставить ее на главные роли.

Старое, еще дореволюционной постройки здание театра располагалось в сердце города, недалеко от здания исполкома и гостиницы “Октябрь”.

Я подкатил к самому крыльцу с огромными колоннами и пафосной лепниной.

Кроме нашей машины здесь стоял неказистый “Москвич” и новенькая копейка. Не густо с автотранспортом у работников провинциального театра. В отличие от них, в столице популярные актеры живут довольно неплохо.

Впрочем, раньше советская власть особо их не баловала. Ходила даже байка, как однажды известная советская театральная актриса Александра Яблочкина, которая играла еще при царском режиме, при вручении ей грамоты “За добросовестный, многолетний труд и в ознаменование 40-летия Октябрьской революции”, произнесла свою коронную колкую фразу: “Спасибо Вам большое за награду, ведь при царском режиме нас унижали подачками: то денег дадут, то имение или лошадь подарят. Я ведь всё промотала! А грамота — на всю жизнь!”

Широкое крыльцо непривычно пустое. Пока нет зрителей, театр будто дремлет, но внутри него кипит невидимая жизнь. Репетиции, работа с реквизитом, светом и звуковым сопровождением, дележка ролей и прочие интриги, в том числе любовные.

Мы вошли в холл театра. Он поражал величием. Настенные светильники в виде канделябров из бронзы, уже потемневшие от времени, отбрасывали приглушенный, казалось, пронизанный миррой свет. Будто в храм попали. Это и есть храм, только не религиозный, а обитель искусства.

Отделка стен под красное дерево и резные лавки с глубокой текстурой давали ощущение старины и покоя.

Мы свободно прошли через холл — вахтерши или другого человека, кто бы на нас погавкал, здесь и в помине не было. Времена пропускных режимов еще не настали. Очутились перед двустворчатыми дверями. Оттуда доносились голоса и музыка.

Я потянул за массивную ручку и заглянул внутрь. Пустой зал с деревянными сиденьями. На сцене горит свет и вовсю идет репетиция. Зинченко, скорее всего, где-то там.

Мы юркнули внутрь. Работа была в самом разгаре, чтобы не отвлекать труппу, решили дождаться перерыва и присели на деревянные кресла.

— Сто лет в театре не была, — прошептала Света, склонив в мою сторону голову.

Я с наслаждением вдохнул аромат ее духов, похожих на парфюм будущего. Явно не советские корица и гвоздика. Я, конечно, не знаток Шанелей и прочих Коко, но запах для этого времени явно изысканный и забугорный.

— Я тоже давно в театре не был, — поддержал я разговор, лихорадочно вспоминая, а был ли я вообще хоть раз в театре за свою жизнь, если не считать детдомовские походы в школьное время на Буратино и других Чиполлино.

— А какой твой любимый спектакль? — неожиданно спросила Света.

Вот, блин, попал. На хрен я вообще про театр заикнулся. Я стал перебирать в голове советские спектакли, но, кроме дореволюционной пьесы “Вишневый сад”, в голову ничего не приходило. Пьесу я эту знал, потому что в свое время приходилось в театре по карманнику работать. Мы тогда заметили одну особенность. Кражи происходили в театре именно тогда, когда проходили спектакли, поставленные по пьесам Чехова. Будто сам Антон Павлович участвовал в преступном заговоре.