— Не убивал я! — рявкнул Зинченко, чуть не плача.

Но гнев не давал ему расклеиться. Он пыхтел, раздувая ноздри, и сверлил злобным взглядом следователя.

— Никита Егорович, — вмешалась Света. — Позвольте мне поговорить с ним?

— Конечно, Светлана Валерьевна.

— Женя, — психологиня взяла стул и подсела к задержанному, она участливо положила руку ему на плечо и смотрела прямо в глаза. — понимаю, тебе сейчас тяжело. Ты не должен нести этот груз в одиночку. Расскажи нам все. Мы попробуем тебе помочь. Наверняка, у тебя есть какие-то страхи, что не дают тебе спокойно жить. Мы проведем судебно-психиатрическую экспертизу. Если ты нуждаешься в лечении, то тебе нечего бояться. Таких не сажают в тюрьмы. Их лечат… Оказывают помощь.

— Знаю я эту вашу помощь, — процедил Женя. — Сделают в психушке растение из меня. Буду сидеть и пузыри пускать. На хрен мне такая помощь!

— Неправда, я лично могу проконтролировать твое лечение. Если, конечно, ты в нем будешь нуждаться и тебя признают невменяемым. Но для прохождения психиатрической экспертизы нужно, чтобы сначала ты нам все рассказал. Это называется – добровольно сотрудничать со следствием. Тогда мы именно сотрудничаем.

— Нечего рассказывать, — огрызнулся Зинченко и повернулся ко мне. — Петров! А ты что молчишь? Ну скажи ты им. Ты же знаешь меня! Не мог я убить стольких людей!

— Потому и молчу, Женя, — ответил я. — Что с каждой минутой все больше понимаю, насколько я тебя мало знал.

— С-суки-и… — простонал Женька. — Ладно… Ваша взяла. Все скажу… Но при одном условии…

— Каком условии? — Горохов насторожился и уставился на Зинченко.

Я тоже напрягся, хотя и старался не подавать виду. Даже Света оторвалась от своих бумажек и замерла в ожидании.

Женька, конечно, понял, что зацепил нас, и уже с некоторым жеманством продолжил:

— Я буду говорить, только если вы устроите мне свидание с отцом.

— Идет, — не торгуясь, согласился Горохов, а сам призадумался.

Я тоже сидел и чесал репу. В чем подвох? Женька оказался не таким уж балбесом-простачком, каким виделся мне поначалу. Будто после школы он как-то быстро повзрослел. Я-то тоже быстро изменился, но это только в глазах окружающих. Предположить, что с Женей произошла такая же нереальная и головокружительная история, как со мной, я не мог. С ним, конечно, тоже кое-что произошло… Жизнь, повернувшаяся к нему жесткой и страшной стороной. Что-то его пыталось надломить, но он выкарабкался, скрываясь за маской беззаботности и безалаберности.

И, определенно, он стал опасен. Я вспомнил его взгляд, когда он плеснул в меня кипятком. Это был взгляд совсем другого человека. Не того, с кем много лет я (вернее, мой реципиент) проучился в одном классе.

— То есть, — продолжал следователь, — ты расскажешь нам, как все произошло, а взамен просто хочешь увидеться с отцом?

— Да, — кивнул Зинченко. — Только наедине… Вас не должно быть рядом.

Горохов на секунду задумался и повернулся ко мне:

— Хорошо. Мы постараемся это устроить прямо сейчас. Андрей, привези Сергея Сергеевича. Сможешь его найти?

— Да, конечно, если он дома, минут через сорок, максимум – через час я доставлю его сюда.

Я накинул куртку и вышел из кабинета, чувствуя на себе тяжелый взгляд одноклассника.

До дома семьи Зинченко я добрался быстро. До эпохи пробок в Новоульяновске еще долго. По пути заскочил на заправку с “оригинальным” названием “Бензин” и всего с двумя колонками для ходовых в это время марок бензина А-72 и А-76.

Я залил последний, по полтора рубля за десять литров. Цены по всей стране (разве что кроме крайнего севера) на горючее одинаковы и не менялись годами. Но в этом году выросли ровно в два раза по утвержденному госпрейскуранту.

“Волга” покушать любила, а ездить в последнее время приходилось много. Поэтому пришлось распотрошить предложенную Гошей нычку из бардачка, которую он оставил мне на топливные расходы.

Не хотел поначалу трогать деньги криминала, но не для себя же, а для борьбы с этим же самым криминалом. Так что можно. В увесистой пачке оказалось пятьсот рублей. Брал только на бенз и ни рубля больше.

Машину припарковал чуть поодаль от нужного подъезда, чтобы лишний раз не будоражить умы бдительных соседей, которые ночь не будут спать, гадая, куда опять забрали бывшего номенклатурщика. Многие вообще еще не привыкли к тому, что его выпустили.

Вот и нужная дверь с “графским” звонком. Нажал на кнопку. Ждать пришлось долго. Я нажал еще раз. Звоночек громкий, аж в подъезде слышно. Неужели дома никого нет? Только подумал, как глазок накрыла тень с обратной стороны двери. Отлично, не зря приехал!

Спустя несколько секунд щелкнула задвижка, и дверь распахнулась. На пороге выросла фигура Зинченко-старшего в велюровом халате, который сидел на нем теперь уже несколько мешковато — исхудал бывший партиец в неволе. Но цвет его морды начал снова приобретать розовый оттенок свободы. Глаза, конечно, уже не такие наглые как раньше, но огонек в них проблескивает. Не все так плохо у него. Прав Женька, есть, наверное, в закромах припасы на безбедную старость.

— Чего тебе, Петров? — буркнул он, недоуменно уставившись на меня.

Я вытащил красные корочки и раскрыл перед его недовольным лицом:

— Вас старший следователь Горохов вызывает. Это срочно. Прошу проехать со мной, я на машине…

Зинченко посерел. Захлопал глазами, заозирался, будто высматривая возможные пути побега.

— Как вызывает? Зачем? Меня же выпустили?.. — голос его дрожал, и мне даже стало его немного жаль.

Зря так пафосно на него насел с порога. Надо было как-то помягче…

— Да вы не беспокойтесь, это по делу вашего сына.

— Сто раз уже говорил, что не знаю, где этот обормот прячется. И знать не хочу! Повестка есть? Нет. Тогда до свидания! — Зинченко вдруг обрел былую уверенность и хотел уже захлопнуть дверь, но я успел вставить ногу в проем.

— Женю задержали. Он в кабинете Горохова.

— Как – задержали?! — и снова Зинченко переменился в лице, будто черта увидел.

Это хорошо… Значит, на сына ему все-таки не начхать. Это он так хорохорился передо мной, только и всего.

— Женя просил вас приехать. Хочет увидеться. Горохов не против, отправил меня за вами. Собирайтесь, Сергей Сергеевич. Я буду ждать вас внизу.

— Да-да, я сейчас, — пролепетал он, явно расстроенный известием о поимке сына.

И снова мне стало его немного жаль. Что за хрень? Почему я такой сентиментальный в последнее время? Если всех жалеть — то жалелки не хватит.

Я с грустью вспомнил нулевые, когда моя черствость достигла апогея, и модное словечко “профдеформация” вполне меня устраивало для оправдания некоторых неблаговидных поступков. А в этом времени все по-другому. И начальство попроще, и люди человечнее, что ли… Хрен профдеформируешься.

— Котик, кто там пришел? — в коридор выплыла дамочка средних лет, немного потертой наружности, но еще вполне ничего. Подтянутая фигура сохранила девичьи прелести. Шелковый халатик едва прикрывал бедра. Через тонкую ткань угадывалось, что накинут он на голое тело.

Ну, Зинченко, ну котяра. Не успел выйти, уже любовницу домой притащил. Устал от одиночества, видно. Его сын в бегах, а он развлекается.

— Это по работе, — буркнул Зинченко и, закрывая передо мной дверь, тихо добавил: — Через пять минут спущусь.

— Ты же не работаешь? — уже через дверь услышал я удивленный возглас женщины.

Я спустился в машину. Вместо обещанных пяти минут ждать пришлось целых двадцать. Судя по всему, от замашек, что барина все ждать должны, Зинченко пока не избавился. Удар об нары его подкосил, но он быстро оправился. Видно, готов был к такому всю жизнь. Когда рыльце в пушку, всегда ждешь, что за тобой придут…

Зинченко остановился на крыльце и крутил головой по сторонам. Никак не мог поверить, что приехал я за ним на “Волге”. Пришлось даже надавить на клаксон и помахать ему через открытое окошко.