— Момо! Прекрати!

Надья хотела дать ему пощечину, но он ловко увернулся. Марсель умиротворяюще махнул рукой.

— У меня такая же машина, как у него?

— Да, как у него. И почему у тебя усы, как у Астериска?

— У Астериска?

— Он хочет сказать — у Астерикса. Момо, ты сейчас схлопочешь…

— Ну и что! Я вот скажу деду, что ты целовалась с полицейским…

— Момо!

Надья снова попыталась дать ему подзатыльник и промахнулась. Марсель нажал на газ. Наконец-то какое-то внятное указание. Что бы там Жан-Жан ни думал, он чувствовал, что оба этих дела связаны. Нужно его убедить.

Коротышка двинулся за ними на расстоянии трехсот метров, лицо его скрывали темные очки с зеркальными стеклами и тонированное переднее стекло машины.

Ярость разъедала его, как кислота. Во рту был металлический привкус крови. В городе он срезал путь, чтобы успеть домой.

Высадив Надью и Момо, Марсель, насвистывая, направился к дому коротышки — следовало вернуть машину. Потом — в комиссариат, может быть, Жан-Жан там. Мадлен с детьми раньше девяти-десяти вечера не вернется, время у него есть. Нужно сказать Жан-Жану про эту подозрительную машину.

Коротышка открыл почти сразу. Он тоже был весь в поту.

— Входи, Марсель. Пива хочешь?

— Очень. Подыхаю от жажды.

— Ну и как твоя прогулка?

— Тихо и спокойно… А ты? Что ты делал?

— Сиеста!

Коротышка бросил ему банку хорошо охлажденного пива, которую Марсель поймал на лету. Они молча выпили. В комнате с закрытыми ставнями было приятно. Под сурдинку что-то бормотал телевизор. Марсель допил пиво, вытер усы.

— Спасибо. Я пошел…

— Еще хочешь?

— Тороплюсь. Мне надо заскочить в комиссариат…

— Ты разве работаешь сегодня?

— Нет, не работаю, но из-за этой истории с убийствами мне надо повидаться с Жанно.

— Что-нибудь новенькое?

— Я не могу говорить, извини… Понимаешь…

— Ну да… конечно… Тогда до завтра.

— До завтра. И спасибо.

— Пустяки. Друзья должны помогать друг другу… Дверь захлопнулась, скрыв за собой широкую улыбку коротышки.

«Друзья должны помогать друг другу… » У Марселя не шли из головы эти последние слова. Он с удовольствием отплатил бы ему тем же, но за все время их знакомства он никогда не видел Паоло с девушкой. Можно было подумать, что у него что-то не в порядке. Да и то сказать: в этих своих темных очках, с узкой, как лезвие ножа, физиономией он мало на что мог рассчитывать. Что за идиотская мысль — не снимать черные очки днем в темной комнате… Марсель дошел до комиссариата и поздоровался с дежурным.

— Жанно у себя?

— О, Марселлино! Ты что, на сверхурочных? Да, Он тут.

Едва захлопнулась дверь, как широкая улыбка сошла с лица коротышки. Щека дергалась, на висках блестели капли пота. Он направился в ванную, которая была сплошь оклеена голыми девками, плеснул на лицо немного воды. Из зеркала на него смотрело мертвенно-бледное лицо. Он увидел, что забыл снять солнечные очки. Он себе в них нравился: лицо пересекала отливающая металлом полоса — как отблеск лезвия.

— Капитан?

— Входите, Блан.

— Простите, что беспокою, шеф, но мне надо с вами поговорить…

— Вы, по-моему, это и делаете, разве нет?

Жан-Жан с недовольным видом зажег сигарету, присел на краешек стола.

— Это по поводу тех убийств. И мальчишки в трубе…

— Сын… вашей подружки? — процедил Жанно с презрительной миной.

— Подружка не подружка, но мальчишку действительно пытались убить, — с непроницаемым видом заметил Марсель. — Я в этом уверен, как и в том, что это сумасшедший.

— Меня восхищает ваша уверенность, Блан. Может, и про то, какие номера выйдут в следующем розыгрыше лото, тоже скажете?

— Мальчишка узнал марку машины того, кто на него напал. Голубой пикап «рено-экспресс».

Жан-Жан встал, потягиваясь: спина болела — слишком большое напряжение.

— Послушайте, Блан, вы ведь отвечаете за дорожное движение, а не за убийства, правда? Я займусь вашим голубым «рено-экспрессом», но если окажется, что вы со всеми этими своими шуточками заставили меня терять время, я зафигачу вас в такую глухомань, где дождь льет по крайней мере триста дней в году!

Марсель поблагодарил, отдал честь и удалился. Первое, что он сделает, когда станет лейтенантом, это набьет Жан-Жану морду. Почувствовав себя лучше от такой перспективы, он бодро зашагал домой. Там его ждали Мадлен, обед и ревущие дети.

Ночью Жан-Жан практически не сомкнул глаз: ему повсюду мерещились расчлененные, изуродованные тела, которые неожиданно возникали позади него. Навязчивая мысль о том, что убийца свирепствует на вверенной ему территории, досаждала ему даже больше, чем аморальность самих преступлений. По примеру охотников за головами с Дальнего Запада, которыми он восхищался, Жан-Жан был ловцом преступников, упрямым и настойчивым сыщиком, но его мало интересовало, что же именно толкает людей на преступление.

Войдя в комиссариат, Жан-Жан вызвал к себе Рамиреса и Костелло и поставил перед ними ясные задачи: он сделал это скорее чтобы чем-то заняться, чем по убеждению, поскольку убежден он был только в одном: он в полном дерьме. Мысль о том, что он не сможет уйти в отпуск, неожиданно ударила его как током.

— Рамирес, отправляйся в технические службы и попроси у парня на компьютере, чтобы он дал тебе всех владельцев голубых пикапов «рено-экспресс» за три года. Костелло, ты узнал про Мартена?

— Господин Мартен никогда не работал в лаборатории. До того как прийти на живодерню, он работал на бойне.

— Ну просто призвание. Ладно, за тобой список уволенных лаборантов, которые все еще живут тут. Проконсультируйся в налоговой. Затем вы все это принесете мне. А вы, Мелани, принесите мне кофе, если вас не затруднит.

Марсель тоже спал плохо. Крутился с боку на бок. В каждом вздохе Мадлен ему слышалось «с-сволочь, с-с-сволочь». Ему приснилось, что судьи в черном срывают погоны с его форменной рубашки. Проснулся он в поту, бледный и решительный.

Одеваясь, Марсель думал о том, что ему рассказывал Рамирес: все эти истории о лабораториях, вивисекции, каннибализме.

Что до Мадлен, то и она провела ночь ужасно. В мозгу у нее то и дело всплывала одна и та же картина: Марсель и другая женщина. Этот подлец и не подозревал, что она его видела. Дурацкое стечение обстоятельств.

Осатанев от претензий своего деверя, который вечно искал, к чему бы придраться, и утверждал, что для настоящего рататуя кабачки надо очищать от кожуры, Мадлен с детьми ушла от сестры раньше, чем намеревалась.

Добравшись на машине до въезда на платную дорогу, она узнала старый голубой пикап и стала пробираться к нему, уже готовая радостно сигналить. Что-то остановило ее, возможно, рост человека за рулем: тот был слишком высоким. А потом она вдруг повернула голову и узнала Марселя! Сердце у нее в груди оборвалось. Марсель на дороге, и не один! Женщина передавала ему мелочь, а он ей улыбался. Слава богу, дети, которые, визжа, награждали друг друга тумаками, ничего не видели. Значит, это правда: он ее обманывал! Но Мадлен ее достанет, эту стерву, она захватит ее с поличным, и та будет знать, как отираться около ее мужа!

Заснуть она смогла только на рассвете.

Не переставая рыдать, она закончила дела по дому и, когда дети отправились в яхт-клуб, осталась наконец наедине с собой. День тянулся, и конца ему не было. Мадлен заварила себе чай: она где-то прочла, что в жару горячее питье очень хорошо утоляет жажду. Но как только она выпила чаю, пот с нее просто полил градом, так что она тут же бросилась к графину с ледяной водой. Время снова принялось отсчитывать минуты — неумолимо. Вдруг, часам к четырем дня, когда она в третий раз переставляла посуду в кухонном шкафу, ее охватила ярость. Мадлен решила найти Марселя и потребовать объяснения. На улице ему придется ей что-то сказать — скандала он испугается.