Как бы ни старалась утешить себя Елена Егоровна, но после десяти часов вечера уже не могла справиться с нервами, утаить свою смятенность.

— Господи, не случилось ли что-то с Сонечкой? — взволнованно высказала она вслух то, что терзало не ожидая, конечно, что Николай Тихонович сумеет ответить на вопрос.

Но Николай Тихонович тут же откликнулся:

— Вы, несравненная Елена, — сказал он с непонятной ожесточенностью, — плохо познали свою дочь.

Сочетание словесной выспренности с едкой желчностью впервые обратили на себя внимание Елены Егоровны и неприятно покоробили ее, а в душе пока еще робко шевельнулось едва осознаваемое сомнение.

Не замечая ее замешательства, а может, и просто пренебрегая ее чувствами, Николай Тихонович продолжил свою обвинительную речь с неожиданной для Елены Егоровны беспощадностью:

— Не далее как пополудни ваша милая скромница нагою, как, простите, Венера Милосская, танцевала в прихожей перед зеркалом. Я имел возможность зайти домой перекусить, но мое появление нисколько не смутило красавицу. Она дерзила мне, когда я сделал ей справедливое замечание, и даже позволила себе рукоприкладство! А между тем, несравненная Елена, в дневнике у вашей танцорки по математике малопристойные оценки и завучем записано замечание за скверное поведение. Вы заглядывали в ее дневник? Должен сделать вам соответствующее тонне, милейшая, вы недостаточно строги со своей дочерью. Она до крайности избалована и капризна и своею так сильно действующей на вас плаксивостью добивается то, что пожелает. Не удивлюсь, если узнаю, что в тихом омуте черти водятся…

— Как вы можете? Побойтесь Бога, Николай Тихонович! — так и не перейдя на «ты» с человеком, связанным с нею супружескими узами, захлебнулась слезами и возмущением Елена Егоровна. — То, о чем вы говорите, какое-то страшное недоразумение. Сонечка добрая, деликатная, излишне скромная девочка. Прекрасной души человечек. Никогда ни одного дурного слова о ней не слышала ни в школе, ни где-то еще. Она не успевает по математике, но у нее есть склонность к литературе, к истории. Верно, что Сонечка немного нервная девочка, но ей несладко пришлось в детстве…

— Рад буду ошибиться, — надменно и отчужденно заявил Николай Тихонович. — Но позвольте узнать, почему прекрасной души человек, как вы выразились, не позаботился о спокойствии своей матушки? Не поставил в известность о месте своего пребывания в столь поздний час…

Елена Егоровна намеривалась возразить, но только всплеснула руками, как будто движением рук могла отмахнуться от Николая Тихоновича, перечеркнуть смысл сказанных им и ужаснувших ее слов. В слезах Елена Егоровна выскочила на кухню, прижалась горячим лбом к замерзшему оконному стеклу, окунулась в темноту, поглотившую ее единственную дочь.

В этот отчаянный момент Елена Егоровна внезапно пришла к выводу, что ей самой, без участия Николая Тихоновича, было бы несказанно легче переживать тягостно тянувшиеся минуты и справляться с надвигающейся бедой, а то, что беда неминуема, она предчувствовала.

Беспокойство, неуемное, испепеляющее, все нарастала проникало в каждую ее пору и подталкивало к действию. Около одиннадцати Елена Егоровна отыскала номер телефона Чижевских и позвонила к ним.

— Линочка давно спит, — ровным, тихим голосом ответила Линина мама, Мария Сергеевна. — Да, да, она собиралась с девочками на скверик, но приехал прадедушка… Телефон Арины?.. В телефонной книжке не записан… Арина недавно в классе, и Линочка, даже если разбудить ее, вряд ли подскажет, как найти Арину. Очень жаль… Но может, не стоит так волноваться?.. Все образуется… Очень жаль… Спокойной ночи…

Линина мама, Мария Сергеевна, разговаривала предельно вежливо, но совершенно безучастно. Ее дочь безмятежно спала под ее защитой, а судьба другой девочки не всполошила ее настолько, чтобы вернуть ей собственные недавние страхи и заставить перешагнуть через усталость от нервотрепки этого сумасшедшего вечера. И Елена Егоровна в очередной раз была потрясена чудовищным равнодушием и разобщенностью людей, глухотой к чужому горю.

Звонить больше было некому. Не заходя в комнату, Елена Егоровна накинула на себя пальто и побежала по безлюдной, скованной стужей улице на скверик.

В теплую погоду, даже зимой, скамеечки на скверике допоздна были облеплены, как пчелами, подростками, теперь они покрылись инеем и пустовали. Елена Егоровна обошла все аллеи, все закоулки, нигде никого не встретив. Куда же исчезла Сонечка? Где искать ее в огромном городе? Как спасти, если ей грозит опасность?..

Елена Егоровна заметалась по соседним с их домом и сквериком улицам, несколько раз обошла свой двор, заглянула во все подъезды — не слышны ли где-нибудь звонкие ребячьи голоса?.. Тишина и безлюдность раздавили ее своей угрюмой реальностью, повергли в неподвластную воле панику. На грани душевного срыва Елена Егоровна возвратилась домой и обнаружила Николая Тихоновича безмятежно похрапывающим.

«Господи! — взмолилась Елена Егоровна, не наученная с детства молитвам, но научившаяся сама творить их, свои собственные, всегда облегчающие душу. — Господи, ты велик и всемогущ, все подвластно тебе, и мы все в твоей воле. Не дай, Господи, растоптать мою дочь, верни мне ее живой и невредимой. Я раба твоя, Господи. Я готова весь отпущенный мне тобою век не знать радости и добра, болеть и умереть, только сохрани, спаси мою бедную девочку. Обрати к ней милость свою. Укрой от несправедливости людской…»

Елена Егоровна стояла в дверях, не раздеваясь, оглушённая, сломленная, и губы ее непрестанно повторяли высокие слова, обращенные к Всевышнему и Всемогущему, потому что на земле не находилось для нее никого, кто поддержал бы ее и разделил с ней ее боль и заботу.

Вдруг Елена Егоровна вспомнила, что на первом же родительском собрании новая классная руководительница попросила всех записать номер ее домашнего телефона. Как она сказала, на крайний случай. Разве не такой случай сейчас?..

Елена Егоровна рванула со столика в прихожей свою потертую сумочку, судорожно перебрала накопившиеся там обрывки бумажек, на которых она имела обыкновение записывать все необходимое, и обнаружила наконец то, что искала.

Часы показывали время близкое к полуночи. Светлана Георгиевна отозвалась глухим, встревоженным голосом и спросонья не сразу сообразила, что от нее хотят. Она, разумеется, ничего не слышала о девчоночьих планах и не бралась даже предполагать, куда они могли подеваться.

— Я подумаю, как лучше поступить, — пообещала классная руководительница, — и перезвоню вам.

Елена Егоровна не отходила от телефона, не отрывала глаз от стрелки часов, едва тащившейся по циферблату. И все равно звонок, которого она так ждала, прозвучал дли нее как колокол, возвещающий о несчастье. Елена Егоровна вздрогнула, порывисто схватила телефонную трубку, крикнула: «Я слушаю!», не надеясь услышать спасительные слова.

— Время позднее, — как бы оправдываясь, сказала Светлана Георгиевна, — многого сейчас не выяснить. Я рискнула побеспокоить несколько семейств. Арины тоже нет дома, отец волнуется. Но ни одна живая душа не встречала Соню и Арину. Может, нам стоит обратиться в милицию?..

— В милицию?! — и вовсе впадая в истерику, вскрикнула Елена Егоровна, и телефонная трубка, вырвавшись из ее ослабевших рук, грохнулась со всего маху о тумбочку, на которой стоял телефонный аппарат, и потащила его за собой на пол.

Елена Егоровна машинально наклонилась, чтобы подобрать разбитый телефон, и услышала, как за ее спиной шлепают по полу босые ноги.

— Никакой милиции! — грубо вцепившись в ее плечо, взвизгнул противно дребезжащим голосом Николай Тихонович. — Никто разумный сам не напрашивается под надзор милиции, разве вам это не ясно?! Ступайте спать! К утру ваша скромница объявится. Возможно, уже не девственницей, но ничего худшего, уверяю вас, с ней не произойдет…

Елена Егоровна дернулась, как ужаленная, мельком увидела перед собой гневное, недоброе лицо Николая Тихоновича и поняла, что вряд ли сумеет преодолеть разделяющее их в эту минуту расстояние в один метр. Удерживая срывающееся в пропасть сознание, Елена Егоровна отвесила Николаю Тихоновичу тяжелую пощечину и, разом утратив последние силы, свалилась в обмороке…