— Чушь, — уверенно возразила Арина. — В нашей бомбе точно такие же двери были и ручки такой же краской испачканы. Ни фига они не заточены. В эти бомбы сто лет никто не заглядывал. Ну, наденьте перчатки резиновые на всякий случай.

— Ну, наденем, как прикажете, — посмеялся Лында. — А ты, как блоха, не скачи. Пощекочешь кого-нибудь ненароком, а у него, глядишь, нервишки шалят. Возьмет да и прихлопнет тебя. Топай домой, уроки учи или еще что делай, а вечером столкнемся, как договаривались. А эту Чуму не тягай за собой больше. Кому она нужна-то? Дикарю Чижиха нужна. Это он так с Чумой этой, от скуки. А Колюня если упадет на нее, пусть сам ее и волочёт, и за нее расхлёбывается. Мы его предупредим… — Лында подмигнул Арине и сунул в руки портфель, брошенный у ножки стула.

Арина напялила на себя куртку, натянула шапку и варежки, бросила Лынде: «Салют» — и двинулась к выходу…

Неприятный холодок тревоги снова выпустил свои щупальца. Пока Лында сидел напротив и они ели горячий бульон, она отпустила вожжи, размякла, оттаяла. Но ушла из кафе — и не унесла с собой ощущения, что кончилось ее одиночество и рядом есть человек, на которого можно опереться. Лында не Роман. И конечно, не Паша с Сашей, её родные души, её братики, пусть и некровные.

— Девушка, — услышала она за спиной, — вы не против познакомиться?..

Арина шарахнулась в сторону по кривой, как учил ее Роман, но два других его ученика умело преградили ей путь.

— Господи, Ключики! — навалилась Арина на сомкнувших плечи Пашу и Сашу. — Иду и о вас думаю, второй день о вас думаю, черти полосатые.

— А мы второй день тебя ищем. Звоним, звоним, все говорят: «Нет дома», — сказал Паша. — Сразу скажу, чтоб не тянуть волынку. Мать твоя под машину попала. Напилась в ноль и пошла через проспект поверху, без всякого перехода.

— Задавили? — осела Арина.

— В больнице. Без сознания. Мы узнавали. С нами поедешь или как? — Ключи смотрели на нее в упор, и от этого пристального, проникающего в нее взгляда ей становилось не по себе.

— Зайду домой, — не сразу отозвалась Арина. — Напишу записку отцу, схожу за Наташкой в садик.

Арина лукавила. Она страшилась увидеть мать на пороге смерти. И помимо того, поездка в больницу нарушала все ее планы, а ей хотелось все-таки заглянуть в бомбоубежище, встретиться с Лындой, несмотря ни на что…

— Ну в общем, ей уже ничем не поможешь, — сразу все поняли Паша и Саша. — Врачи сказали — она безнадежна. Вот мы записали для тебя телефон и адрес больницы. А хочешь, мы подождем?..

— Нет, — отозвалась Арина, — вы поезжайте. Я сама. Я позвоню вам…

Ключи довезли ее до дома и умчались на мотоциклах восвояси, а Арина пошатываясь поднялась в захудалую каморку отца и, не раздеваясь, кинулась на диван. Поскольку плакать она не умела, то застонала или, скорее, зарычала, как раненое и почуявшее непривычное бессилие животное. Она поклялась никогда не прощать матери её предательства, но теперь в ней снова пробудилась щемящая, горькая жалость, и никак не удавалось ее обуздать. Она не представляла себе мать мертвой, боялась увидеть ее искореженной и окаменевшей, но в то же время ее назойливо одолевала, наверное, постыдная в такой момент мысль, что после смерти матери они смогут перебраться в их старую большущую квартиру, где места для всех навалом и поблизости ее школа, ее друзья, Пашка и Сашка, и Роман. Она мечтала об этом. Но теперь перспектива расставания с Лындой вдруг напугала ее. Она уже сама не знала, чего хочет, и в отчаянии металась по дивану, издавая дикие, не похожие на человеческие звуки. Но они не смирили и не утишали ее муку…

Покинув подземелье на рассвете, Кирилл и Валик подались к развалюхе сарайчику, где у них в старом пустом бочонке, забросанные тряпьем, хранились джинсы и кроссовки фирмы «Адидас» для Рембо и стоял обещанный ему мотоцикл, по счастливой случайности дарованный старинными Ариниными дружками.

Колюня, как ему и было приказано, уже поджидал их, переминаясь с ноги на ногу, смешно подпрыгивая и передёргиваясь на утреннем хватком морозце, в плохонькой своей одежонке и давно изношенных ботиночках.

— Ничего существенного не отморозил? — не глядя на Колюню, мрачно пошутил Кирилл и озлобился. — Артист нашелся, и «адидасы» ему подавай, и девку, и все на блюдечке с золотой каемочкой, как шаху персидскому…

Колюня понуро опустил голову, и от его унылой фигурки повеяло раздражением.

— Чуму мать искала, — исподлобья посверливая Дикаря черными юркими глазами, буркнул Колюня. — Сёмга трезвонила мне ночью.

— А этой что надо? — взъярился Кирилл.

— Вроде классная у нее вынюхивала все про Кувалду с Чумой, она ж староста, — угрюмо пояснил Колюня и опасливо потупился.

Кирилл, давно научившийся читать все несложные мысли и чувства на простоватом лице своего подручного, догадался, что Колюня недоговаривает.

— Ну и об чем же вы пощебетали в ночи? — закуривая и сплёвывая по-особому, вбок, полюбопытствовал Кирилл, вкладывая в свой вопрос столько уничтожающего презрения, что им можно было бы и железный прут согнуть, то что тщедушного и трусоватого Колюню.

Тень сомнения колыхнулась в Колюнином взгляде зыбью пробежалась по напряженному лицу. Колюня колебался — все ли выкладывать?..

— Спрашивала, где мы тусуемся, — выдавил наконец Колюня, умолчав о предложенной ему сделке и остерегающих угрозах.

— Может, Рембо ее науськивает, добивается найти нас? — высказал догадку Лында, прилаживающий высохший после перекраски номерной знак к мотоциклу.

— За каким чертом мы сдались ему? — не слишком уверенно огрызнулся Кирилл. — Припрем все шмутье, что он потребовал, и с концами. Мы что, пересеклись с ним? Или он по бойне соскучился?

— Семга что-то трепала про ментов, — промямлил Колюня. — Может, классная с Чумовой матерью с перепугу, что девки пропали, в милицию стукнули?

— Во ясли! Связались на свою шею! — Кирилл заскрипел зубами. — Вечером приволочешь Семгу к подъезду, где контора, погоним ее по ложному следу, а то эта швабра нас в покое не оставит. Придется ее успокаивать… А пока что беги за замком, надо на наружной двери свой замок поставить…

— Где я возьму замок-то? — захныкал Колюня. — В магах пустыня.

— Хорошо пошаришь — найдешь! — прикрикнул на Колюню Кирилл. — У мужиков на стройке поспрашиваешь, на пузырек сменишь! Если, конечно, не хочешь в тюряге клопов давить. И до нашего прихода все внутренние двери открой, чтоб по отсекам прогуливаться можно было.

— А если в красных ручках ток? Шибанет меня, — совсем разнылся Колюня. — Резиновые перчатки нужны…

— Ну, я принесу с базы, — пообещал Лында. — И замок пошурую, лишний не помешает. Машины с утра раскидаю и привалю к тебе.

— Ну, лады, — поутих немного Кирилл. — И без Лынды к наружным дверям не суйся, понял? — предупредил он Колюню. — От Рембо отмотаемся, я к отцу сгоняю за бабками. К моему приходу чтоб все было в лучшем виде!

— Буде сделано! — разогнувшись, приложил руку к предполагаемому козырьку Лында. — Но ты Рембо все-таки пощупай…

Этот разговор состоялся ранним утром, задолго до того, как Арина нежданно-негаданно явилась к Лынде на базу и он морочил ей голову, дурашливостью прикрывая свою осведомленность.

Пополудни Кирилл, как и было условлено, позвонил отцу. Отец сам поднял трубку и непривычно возбужденно прокричал:

— Кирилл?! Как хорошо, что ты вовремя! У тебя все в порядке?

— В порядке, — сухо отозвался Кирилл, никак не разделяя настроения мало знакомого ему родителя.

— Слава богу, значит, нас вчера разыграли. Приедешь, расскажу. Я твою просьбу выполнил. Да, ты не задерживайся, пожалуйста, — взволнованно говорил отец с какой-то странной для него удалью. — У меня в гостях совершенно прелестное создание, хочу тебя познакомить, вместе пообедаем.

— Какое еще создание? — совсем не любезно проворчал Кирилл, насторожившись, не помешает ли ему кто-то или что-то получить от отца деньги.